Отправные пункты | Глава 19. Поворот в советско-американских отношениях. Начало ядерного разоружения | Глава 20. Европа: поиск новых подходов | Глава 21. К новому миропорядку | Глава 22. Объединение Германии | Глава 23. От взаимопонимания к партнерству | Глава 24. Преодоление раскола Европы | Глава 25. Ближневосточный конфликт | Глава 26. Япония. Официальный визит президента СССР | Глава 27. Еще несколько портретов | Глава 28. Встреча "семерки" в Лондоне. Экономическое признание перестройки | Глава 29. Джордж Буш в Москве: за три недели до путча | Глава 30. Начало поворота | Глава 31. Янош Кадар. Судьбы венгерских реформ | Глава 32. Войцех Ярузельский - союзник и единомышленник | Глава 33. Чехословакия: синдром-68 | Глава 34. Тодор Живков и другие: кризис доверия в социалистическом содружестве | Глава 35. Югославия: расплата за задержку реформ? | Глава 36. Николае Чаушеску: падение самодержца | Глава 37. Хонеккер: отказ от перестройки | Глава 38. Диалоги с Фиделем Кастро | Глава 39. Москва и Пекин «закрывают прошлое, открывают будущее» | Глава 40. Вьетнам уходит с тропы войны. Лаос и Кампучия. Наш друг Монголия. КНДР | Глава 41. Еще раз «переменить всю точку зрения нашу на социализм» | Глава 42. Январь-июль. Угрозы и надежды | Глава 43. Август. Путч | Глава 44. Сентябрь-декабрь. Последние усилия и беловежский сговор | Глава 45. Мы и внешний мир после путча | Заключение | Делийская Декларация о принципах свободного от ядерного оружия и ненасильственного мира | Проект. Договор о Союзе Суверенных Государств | Обращение Президента СССР М.С.Горбачева к парламентариям страны | Обращение Президента СССР М.С.Горбачева к участникам встречи в Алма-Ате по созданию Содружества Независимых Государств
 

Книга 1 

Глава 31. Янош Кадар. Судьбы венгерских реформ

Смена лидера
 

     Первым из лидеров союзных стран, с которым мне довелось познакомиться довольно близко, был Кадар. Однажды, когда я отдыхал в Кисловодске, позвонил Суслов: «В Кисловодск приезжает на отдых товарищ Янош Кадар. Уделите ему, пожалуйста, внимание, в котором он очень нуждается. Но, большая моя просьба, не переутомляйте гостя различными мероприятиями». Я, естественно, заверил Суслова, что все будет сделано, как он просит.
     До этого мы с Кадаром уже знали друг друга в лицо, но встречались главным образом в официальной обстановке, так сказать, в протокольном порядке. В Кисловодск он приехал с супругой: работник ЦК, сопровождавший Кадара, представляя ее, назвал Марией Тимофеевной. Мы старались не докучать гостям. Спустя несколько дней я предложил Кадару съездить на экскурсию в Пятигорск или другие достопримечательные места Предкавказья. «Вы знаете, товарищ Горбачев, — последовал ответ, — я ведь не просто так приехал в Кисловодск. Меня пригласил Леонид Ильич Брежнев поохотиться на кавказских туров. Вот немножко отдохнем, я действительно устал, ничем не хочется заниматься, а потом, примерно через недельку, было бы неплохо съездить в горы».
     О поездке на охоту в ущелья Кабардино-Балкарии я переговорил по ВЧ-связи с Тимбором Кубатеевичем Мальбаховым, возглавлявшим парторганизацию республики. А до этого съездили в Пятигорск, наш знаменитый курорт. Поехали на машинах — Кадар с женой, мы с Раисой Максимовной. Приехали, когда вечерело. Тысячи отдыхающих прогуливались. Кадара стали узнавать, здороваться, интересоваться, как ему отдыхается, уже через несколько минут окружили плотным кольцом. Он был несколько смущен, но явно тронут таким доброжелательным вниманием, глаза заметно потеплели, весь он радостно засветился. Кадар говорил потом: самое большое впечатление произвело то, что мы ничего не организовывали специально, все было естественно и искренне.
     В санатории «Ласточка» Кадар беседовал с отдыхающими, познакомился с организацией лечения больных.
Ему был свойствен абсолютно непоказной демократизм, шедший от природы и, наверное, от общей культуры. В нем органично сочетались мудрость и обаяние. Вообще, Кадар для меня был и остается воплощением, своего рода символом всего лучшего, что я знаю о венграх. При этом я далек от того, чтобы идеализировать Кадара. Мне пришлось узнать позднее и о его слабостях, способности лукавить, о том, что он мог быть неоправданно жестоким. Но впечатление о его человеческих качествах, сложившееся еще в Кисловодске, в основе своей не изменилось.
     Через какое-то время дошло дело и до охоты на туров. Выехали рано утром на газиках. Потом пересели на кабардинских лошадей — незаменимый транспорт для передвижения по горным тропам. Спуск на лошадях в ущелье был непростой, но Кадар держался молодцом. Часам к десяти достигли цели. В ущелье встретили нас Мальбахов и местные работники. Расставили по номерам согласно заведенному охотничьему правилу, и мы стали ждать появления туров. У каждого карабин, на голове кабардинская шляпа.
     Откровенно говоря, охотник я такой: сел под кустик и залюбовался красотой ущелья. Какая божественная осень стояла! Солнце, багряный лес, причудливые вершины гор. По противоположному склону сначала прошел козел, затем пробежал кабан — они уже почуяли неладное. Так я, наблюдая, и просидел в обнимку с карабином.
Кадар же, как я успел заметить, имел к охоте пристрастие. Горный козел стал его добычей. Есть фотография — мы все у охотничьего трофея. Конечно, ему хотелось достать тура, но тот прошел далеко, пришлось удовлетвориться зрелищем. Кадар был очень доволен, порадовался, что красавцы туры будут еще украшать горы.
Окончание охоты отметили там же, в ущелье. Рядом с шалашом, сделанным из деревьев и покрытым сеном, разожгли костер, хозяева соорудили подобающее застолье — вместо стола пни старых сосен. Пища горцев и крепкие напитки. Разговор у нас пошел довольно интересный. Хозяева рассказали о своем горном крае, его красотах, богатствах, драматичной истории. Кадар вспомнил о своем первом приезде в Советский Союз. Было это вскоре после войны.
     — Думаю, — сказал он тогда, — ни один народ не вынес бы того, что вынесли люди в России. Ведь пришлось выдержать двойной напор. Во-первых, внутри собственной страны, со стороны тех, для кого оказалась неприемлема революция. А во-вторых, основную тяжесть Второй мировой войны. Ни один другой народ не выдержал бы таких испытаний, какие выдержал советский народ. Поэтому я преклоняюсь перед вашими людьми. — Говорил он искренне, убежденно, не ради дежурной комплиментарности.
     В его памяти запечатлелись картины того времени:
     — Едешь на эскалаторе в метро навстречу потоку людей, лица измученные, худые, и очень грустные глаза. Так и стоят эти картины передо мной.
     Вспоминал Кадар, как его поразили слова горничной в гостинице, когда он поинтересовался, где живут ее родные: «Да в общем-то, недалеко, всего километров 700 отсюда». Кадар говорил с восторгом:
     — Огромная страна, огромные пространства! И характер у людей особый. Для венгра 700 километров — это же два раза из конца в конец Венгрии съездить. — Рассказывал он тогда, хотя и по-кадаровски немногословно, о жизни в послевоенной Венгрии, событиях 1956 года.
     С охоты ехали сначала на лошадях, а потом уже на машинах. По дороге продолжался какой-то по-особому доверительный разговор, как это бывает, когда собеседники открывают друг в друге все более широкие «поля» для взаимопонимания.
     Вторая встреча с Кадаром состоялась в сентябре 1983 года, когда я в качестве секретаря ЦК приехал в Венгрию по приглашению ЦК ВСРП. Был там целую неделю. Главным лицом, принимавшим нас, был секретарь ЦК ВСРП Ференц Хаваши, занимавшийся проблемами экономики и аграрными делами. Программа была насыщенной. В сельскохозяйственной академии провел весьма содержательную дискуссию с группой венгерских экономистов-реформаторов. Меня интересовали венгерские кооперативы, и любопытство мое было удовлетворено посещением кооперативов «Согласие» и «Красная звезда». Запомнилось посещение Баболны — сельскохозяйственного комбината, получившего широкую известность комплексным решением производственных и социально-культурных проблем на основе широкой хозяйственной самостоятельности.
     Побывали и на производстве «икарусов», хорошо известных в Советском Союзе. В один из дней программа привела на рынок Будапешта, и мы долго бродили там, пораженные увиденным, — как это контрастировало с нашими рынками. Раиса Максимовна в рамках своей программы знакомилась с городом, встречалась с преподавателями общественных наук. А закончилось наше пребывание в Венгрии кратким отдыхом на озере Балатон.
     28 сентября 1983 года Кадар принял меня в небольшом уютном кабинете в ЦК ВСРП. Переводила нашу беседу Надя Барта. Венгерский лидер вернулся к продолжению разговора, который начал еще в Кисловодске, — о событиях 1956 года. Он так или иначе возвращался к этой теме при каждой нашей встрече, очевидно, стремясь донести до советского руководства всю остроту реальной ситуации в своей стране. Кадар считал, что после потрясений тех лет нельзя допустить ничего подобного: Венгрия не выдержала бы, это была бы просто катастрофа. Несколько раз возвращался к воспоминаниям о своем несогласии с тем, что делалось при Ракоши, — за это Кадар поплатился четырьмя годами тюрьмы, где ему пришлось вынести унижения и издевательства. Тяжелые испытания тогда выпали и на долю семьи. От жены требовали, чтобы она осудила мужа и отказалась от него. Когда же она решительно встала на его защиту, ее выгнали из партии, лишили жилья, средств к существованию. Помогли, приютили простые люди, и Кадар не раз рассказывал о них, в том числе о семье Ацела, с которым он сохранил дружеские отношения до конца жизни.
     Человеческая мудрость и политический опыт Кадара привели его к, казалось бы, простому, но столь важному и спасительному в условиях Венгрии 1956 года лозунгу: «Кто не против нас, тот с нами».
Вообще, надо сказать, что обращение именно к Кадару как к политику, способному нормализовать положение в стране после подавления восстания 1956 года, было сильным ходом Хрущева, Микояна, Андропова.
Демократичность, уважительность к добровольному выбору людьми форм жизни позволили Кадару, можно сказать, с гениальной простотой решить крестьянский вопрос. Он, по сути дела, признал право крестьян на свободный выход из колхозов, а после этого они в своем большинстве действительно добровольно объединились в кооперативы. Да и горожанам дали возможность приобрести земельные участки под сады и дачи.
     Кооперативы освоили новые технологии выращивания кукурузы и сумели добиться высоких ее урожаев. Появились в огромном количестве свои комбикорма, их стали продавать свободно по всей стране. Крестьяне и рабочие поселков, даже маленьких городов занялись животноводством. На 80—90 процентов фрукты в Венгрии — производство частного сектора. Это была продуманная стратегия: ведь сырьем для тяжелой промышленности страна небогата. А вот природные условия для сельского хозяйства благодатные — уникальная «подкова» предгорий, где прекрасные земли, достаточно влаги. Вот и была сделана правильная тогда ставка на всемерное развитие сельского хозяйства и экспорт его продукции.
     В развитии промышленности венгры, как бы копируя нас, допустили увлечение своего рода гигантоманией, если этот термин вообще применим к маленькой Венгрии. Я имею в виду такие крупные предприятия, как завод, выпускающий «икарусы», металлургический комбинат в Сталинвароше (как он в свое время был назван). Благополучие венгерской тяжелой промышленности, машиностроения продолжалось не менее, но и не более пятнадцати лет. Помимо добросовестного труда венгерских инженеров и рабочих их выручало доступное сырье и топливо из Советского Союза. Рассчитываясь в рублях за энергоносители и зарабатывая валюту на экспорте сельхозпродукции, венгры могли довольно удачно маневрировать и неплохо зарабатывать себе на жизнь.
     Не все, конечно, в хозяйстве Венгрии шло хорошо. И в лучшие годы Кадару приходилось примерно раз в 10 лет обращаться к советскому руководству за солидной финансовой помощью, и оно шло на выделение сотен миллионов долларов. Но со временем эта возможность исчезла, венгры все чаще стали обращаться к Германии, к Западу. Переориентировав туда ряд производств, Венгрия попала в зависимость от поставок комплектующих деталей, некоторых видов сырья, полуфабрикатов. Плата за них практически поглощала поступления от экспорта, нарастал внешний долг в СКВ. Со временем дело дошло до того, что только на проценты по долгам нужно было отдавать от сорока до шестидесяти процентов всей вырученной валюты. Отсюда — настоящая закупорка, срывы производств, связанных с западными поставщиками. Отсюда и общее падение производства.
     В общем, получилось так, что Венгрия жила не по средствам. Это стало главной проблемой и драмой страны, здесь был стратегический просчет. И не только у венгров. Практически все восточноевропейские страны планировали будущее, исходя из предположения, что благоприятная конъюнктура в Европе и мире сохранится. А нефтяной кризис опрокинул эти расчеты, и наши союзники оказались по уши в долгах.
     Венгерский долг Западу достигал двенадцати, а по некоторым данным — четырнадцати миллиардов долларов. В этих условиях венгры искали выход на пути ускорения хозяйственных реформ. По поручению Кадара этим руководил видный экономист Реже Ньерш. Но реформа развивалась тяжело, непоследовательно — частично из-за новизны дела, частично из-за сопротивления консервативных сил. Да и сам Кадар не был лишен сомнений, действовал больше методом проб и ошибок. Взвешивал все факторы, улавливал разные политические течения, приливы и отливы настроений в обществе. Реформы затрагивали судьбы, жизнь миллионов людей. Ньерша Кадар то приближал к себе, то дистанцировался от него.
     Но в целом он понимал необходимость перемен, искал новые подходы к рациональному управлению экономикой. Венгры одними из первых стали отказываться от жестких директив центра, делали ставку на формирование и реализацию планов самими предприятиями. Таким же образом они подходили к ценообразованию: держали под контролем лишь часть цен, особенно на продовольствие, и постепенно вводили договорные цены.
     Все эти шаги по либерализации экономики вызывали уйму вопросов у советского руководства. Наши ортодоксы буквально шипели, глядя, как «эти смутьяны-венгры» злостно нарушают «объективные экономические законы социализма», сформулированные «самими классиками». Не раз и не два делали «реприманд» венгерским руководителям, а иные ревнители чистоты марксизма-ленинизма поговаривали даже о том, что нужно прижать Венгрию экономически. --, Кадар это хорошо знал и действовал осторожно, продуманно, дабы избежать острой реакции с нашей стороны. Терпеливо и подробно разъяснял, почему венгры вынуждены динамизировать экономические процессы, ослабить централизацию, дать больше самостоятельности и ответственности производственным коллективам, выйти на необходимые связи с Западом. Там, кстати, уловили, что Кадар — политик во многом новой формации. Шли на контакты с ним, приглашали его к себе, вели деловые переговоры. А у нас хмурились. Помню, как-то в разговоре в связи с поступившей из Венгрии информацией Брежнев произнес такую фразу: «Кадар плетет кружева». Это уже значило многое.
     Новый подход к отношениям с союзниками, принятый в Москве с апреля 1985 года, нашел у Кадара, как я уже отмечал, решительную поддержку. Встретившись накоротке в дни работы XXVII съезда КПСС, мы в принципе условились о моем визите в Венгрию, приуроченном к предстоящему в Будапеште совещанию ПКК государств — участников Варшавского Договора. Начался он 8 июня 1986 года. Кадар с супругой встречали нас на аэродроме, и в тот же день начались переговоры. В общей сложности беседы продолжались 7 часов с небольшим перерывом.
     Я подробно рассказал о наших намерениях в социально-экономической и политической сферах, о решимости идти по пути расширения демократии в партии, обществе, государстве. Кадар воспринимал это как бальзам на собственные душевные раны. Он словно почувствовал, что вот пришло время, когда можно откровенно, ббз излишней дипломатии и уловок ставить насущные проблемы и пытаться решать их, так сказать, рука об руку. Обращаясь к прошедшим годам, Кадар сокрушался по поводу того, как много времени упущено для совместной работы.
     Незаурядный человек и государственный деятель, он одним из первых в «соцлагере» понял, что насилием можно сорвать или разгромить контрреволюционный путч, даже подавить народное восстание, но невозможно наладить нормальную жизнь общества. Благодаря ему в Венгрии раньше, чем в других странах, начались поиски реформирования привнесенной советской модели. Пусть реформы 60-х годов были непоследовательными, в чем-то односторонними (в немалой мере из-за опасения перед твердолобыми в содружестве), тем не менее они помогли запустить интеллектуальный «механизм обновления», стал постепенно накапливаться и практический опыт.
     В итоге наших бесед с Кадаром были сняты многие недоговоренности между советским и венгерским руководством, создана атмосфера взаимного доверия, без чего невозможна никакая конструктивная политика. Общее понимание было найдено и в том, что касалось строительства отношений с Западом, в особенности с США и ФРГ, хотя, конечно, интересы в этом Советского Союза и Венгрии были, так сказать, «неравновесны».
Очень теплая, содержательная встреча состоялась у меня с коллективом знаменитого Чепеля, куда мы приехали с Кадаром утром 9 июня. Выступая перед чепельцами, Кадар счел нужным подчеркнуть прежде всего единый подход руководства Венгрии и Советского Союза к вопросам социалистического строительства. Это было важно для него, чтобы успокоить Москву, но, думаю, еще больше он адресовал свой пассаж тем в самой Венгрии, кто по разным причинам все чаще выражал беспокойство действиями реформаторов. Говорю об этом потому, что до сих пор бытует эдакое упрощенное, примитивно-пропагандистское представление, будто чуть ли не все трудности кадаровских реформ создавались исключительно московскими догматиками. Не мне, разумеется, преуменьшать их негативную, а порой и зловещую роль, но реальная жизнь была сложнее. Реформам сопротивлялась вся устоявшаяся десятилетиями система.
     Возвращаясь с завода, мы остановили машины в центре города, пошли по узеньким улицам вдоль витрин бесчисленных магазинов и магазинчиков, которые образовывали собой как бы «торговое ущелье» Будапешта. Но вот улица Вацы стала заполняться людьми и скоро превратилась в живой человеческий поток. Шли очень медленно, то и дело останавливались из-за спонтанно возникавших своего рода пресс-конференций и просто бесед, разговоров с будапештцами. В этом стихийном половодье доброжелательства, как и во встречах на Чепеле, я почувствовал главное — венгры искренне приветствуют начавшиеся у нас перемены.
     Во второй половине дня я провел несколько часов в объединении «Мериклон», где ученые и специалисты представили свои достижения в биотехнологии. Меня особенно заинтересовало получение безвирусных семян картофеля, позволяющих получить урожай в 500 центнеров клубней с гектара.
     По договоренности с Я.Кадаром состоялась встреча со всеми членами Политбюро и секретарями ЦК ВСРП, на которой мы рассказали о содержании наших бесед и договоренностях. Вообще, ведя диалог с лидерами, я всегда считал целесообразным довести свою точку зрения до всего состава руководства. Кадар приветствовал такой подход, усматривал в этом пользу для себя.
     На следующий день в Будапеште открылось совещание ПКК. Оно проходило спустя полтора месяца после чернобыльской катастрофы, что нашло свое отражение в его решениях. Мы предложили определить на широком международном уровне систему надежных мер, обеспечивающих ядерную безопасность, в частности, по предупреждению ядерного терроризма. Союзники поддержали выдвинутую мной 15 января 1986 года программу полной ликвидации ядерного оружия и конкретные инициативы по запрещению ядерных испытаний. Все наши партнеры решительно выступили за «деконфронтацию» международных отношений, и это было важно не только само по себе, но и как дополнительный аргумент в сложной борьбе вокруг проблем разоружения, которая шла внутри Советского Союза.
     Пока мы заседали на ПКК, Раиса Максимовна продолжала знакомство с жизнью венгров, памятниками культуры. Ей удалось в те дни побывать в музее художников-примитивистов, в гостях у семьи в новом жилом микрорайоне. А в пригороде ознакомилась с приусадебным хозяйством, работой молочного завода, сельской амбулатории, отобедали в ресторане госхоза «Гельвеция» — «Хуторская корчма». С Марией Тимофеевной она совершила прогулку по Дунаю в Будапеште и настоятельно советовала мне сделать то же самое при случае — такие яркие впечатления остались у нее от архитектурных ансамблей венгерской столицы.
Улетел я из Будапешта обогащенный массой положительных впечатлений. Но в каком-то отсеке сознания мелькало сомнение — хватит ли у Кадара сил осуществить все, о чем мы условились, переломить то негативное, с чем все острее сталкивалась Венгрия?

Смена лидера

     Думал ли он о своих политических наследниках?
     В общем плане, наверное, да. Не случайно собирал вокруг себя в ЦК ВСРП, поддерживал, выдвигал на ответственные посты немало способных и по тем временам еще молодых людей. Это Грос, Сюреш, Пожгаи, Хорн, Берец, Барабаш, Кодаи, Миклош, Тюрмер... Да и среди секретарей обкомов и горкомов ВСРП были люди в самом активном, дееспособном возрасте. Однако они в большинстве своем оставались, пожалуй, слишком уж долго где-то на подходе к высшим постам. По сути, и в Венгрии был своего рода застой в кадрах. И когда в середине 80-х годов появилась неотложная потребность и реальная возможность влить «свежую кровь» в ведущий эшелон руководства, партия, сам Кадар оказались не готовы к этому.
     А между тем экономическая ситуация в Венгрии продолжала усложняться, материальное положение населения ухудшалось, росла критика в адрес властей. В этой обстановке в начале 1987 года прошла замена на посту Председателя Совета Министров — им стал Карой Грос, работавший до того первым секретарем Будапештского горкома ВСРП. Со своих постов были отстранены Ф.Хаваши и некоторые другие деятели, отвечавшие за решение экономических и социальных проблем. Встав во главе правительства, Грос, надо сказать, проявил завидную энергию, центр политической и экономической активности из Политбюро стал перемещаться в правительство, выступившее с программой стабилизации.
     Как премьер Грос приезжал в марте 1987 года в Москву. Я принимал его, беседа носила общеполитический характер. Охарактеризовав ситуацию в Венгрии, он расценил последние кадровые решения как половинчатые, с которыми многие коммунисты не согласны. Экономическая ситуация крайне сложная, говорил Грос, но идет поиск выхода из нее собственными силами, с надеждой на понимание со стороны Советского Союза. Венгерское руководство вынуждено пойти на снижение жизненного уровня и открыто сказать об этом народу.
     Первые энергичные шаги Гроса принесли ему авторитет в глазах значительной части рабочих, партийного актива и усилили критический настрой по отношению к высшему эшелону руководства. Похоже, в это время Кадар начал серьезно обдумывать вопрос о своем отходе от дел. Однако он колебался, взвешивал «за» и «против» и пошел на закрытый опрос членов Политбюро. Кажется, две трети его членов высказались за то, чтобы Кадар оставался на своем посту. Это доверие (не берусь судить, насколько оно было искренним) ободрило пожилого лидера, на какое-то время дало ему «второе дыхание». Он встречался с секретарями обкомов партии, руководителями промышленных и сельскохозяйственных предприятий, с работниками профсоюзов. В своих высказываниях того времени утверждал, что обстановка в стране не так уж плоха, упрекал средства массовой информации в необоснованном пессимизме. А к нам поступала информация, что венгерский руководитель уже не чувствует перемен в настроениях общества и внутри партии, его речи изобилуют повторением прописных истин. Его собеседники сетовали, что не слышат от генсека ничего нового, он не способен провести обновление политики партии и не понимает этого. По мере ухудшения экономической обстановки авторитет Кадара заметно падал, а недовольство в стране нарастало.
     Перед общепартийной конференцией, намечавшейся на май 1988 года, руководство ВСРП провело ряд обсуждений ситуации в стране и партии. В центре внимания стоял вопрос о высшем руководстве. Мнения об этом в разное время складывались не всегда одинаково. Даже в начале апреля 1988 года преобладало суждение, что Кадар должен продолжать работать, но сам он предложил Гросу занять пост генсека. Грос тогда, насколько я знаю, высказался в том смысле, что Кадар нужен партии как авторитетная фигура, интегрирующая усилия членов руководства. В то же время, по мнению Гроса, возникла необходимость заменить 5—6 членов Политбюро. До нас дошла информация о том, что Международный валютный фонд не только пытается диктовать венгерским властям, что им делать с экономикой, но и дает понять, что им следует расширить круг общественных сил, которые принимают участие в решении основных вопросов жизни страны. Это однозначно истолковывалось как поддержка оппозиции.
     В этой ситуации в ВСРП стали поговаривать о возможных переменах в высшем руководстве партии и страны. У меня сохранялись постоянные, в том числе самые доверительные, контакты с Кадаром. Он, похоже, был на распутье, взвешивал различные возможности, мучительно думал, переживал и нервничал. Со своей стороны мы выразили признательность венгерским товарищам за то, что они сочли возможным поделиться своими соображениями по важнейшим вопросам политического руководства своей страны, подчеркнули, что видим в этом еще одно свидетельство доверительных отношений между нашими партиями. В то же время было однозначно заявлено: вопросы такого рода решаются только и исключительно самой партией. При этом мы уверены, что огромный политический опыт Кадара, его высокий авторитет помогут вместе с Гросом и другими соратниками принять такое решение, которое отвечает сути ситуации и масштабу задач, настроениям в партии и венгерском обществе.
     Большего мы сказать не могли, да и не хотели, чтобы это было воспринято как навязывание нашей воли.
После такой нашей реакции наступила определенная пауза. Видимо, в Будапеште размышляли и искали решение. В конце апреля 1988 года в венгерской печати появилось интервью Гроса, в котором говорилось, что каждый политический деятель должен вовремя уйти в отставку, человеческие силы небеспредельны. К кому именно это относилось, понимал каждый. Незадолго перед партконференцией Пленум ЦК ВСРП не согласился с предложением Политбюро об обновлении состава ЦК на 25—30 процентов и принял решение полностью переизбрать центральные органы партии.
     Кадар в беседе с советским послом В.И.Стукалиным сообщил, что продолжает размышлять над своей позицией и как только определится — даст знать в Москву. Во всяком случае, сказал он, я хочу, чтобы Михаил Сергеевич узнал о принятом решении не из газет. По его просьбе я направил в Будапешт Крючкова, который и привез информацию о принятом решении. Суть его была такова: Кадар становится председателем партии с правом присутствовать на заседаниях Политбюро, но не входит в его состав. Грос совмещает посты генсека и Председателя Совета Министров.
     Накануне партконференции 19 мая я позвонил Кадару. Вот запись основного содержания того разговора:
     «ГОРБАЧЕВ. Здравствуйте, товарищ Кадар! Ваша информация мною получена. Как я понимаю, на партийную конференцию вы выходите с продуманной концепцией, в которой учтена ситуация в Венгрии и обстановка в партии.
     КАДАР. Все правильно. Эта концепция была обсуждена в Политбюро, товарищи выразили с ней полное согласие.
     ГОРБАЧЕВ. Очень важно, что все перемены на нынешнем переходном этапе будут происходить под руководством товарища Кадара, в его присутствии, при сохранении его положения в партии. Так я понял переданную мне через товарища Крючкова информацию. Я приветствую ваше решение.
     КАДАР. Да, все это так. Вначале мы думали о более широких изменениях. Но товарищи в Политбюро убедили меня, что в интересах партии надо сделать так, как это предложено в настоящий момент.
     ГОРБАЧЕВ. Я понимаю, какое непростое решение вы приняли. Видимо, размышления были нелегкими. Этот факт свидетельствует о политической мудрости руководителя Венгрии, моего друга Яноша Кадара. Главное, что учтены интересы страны и партии. Буду откровенным, другого решения я не ждал. Был уверен, что решение будет принято тогда, когда оно назреет, станет необходимым.
     КАДАР. Я долго размышлял.
     ГОРБАЧЕВ. Разумеется, наши общие с вами дела мы не завершаем, связи наши сохраняются как в политическом, так и в человеческом плане. Я бы этого очень хотел. Буду рад встречаться с вами и обмениваться мнениями по любому вопросу.
     КАДАР. Спасибо. Я тронут вашими словами.
     ГОРБАЧЕВ. Обстановка и у нас, и у вас непростая. Но главное, что мы видим выход из ситуации. На наших партиях лежит особая ответственность.
Еще раз хочу вам сказать, товарищ Кадар, что мы были и будем вместе. Готов помочь Венгрии в конкретных делах, насколько позволят наши возможности. И в свою очередь рассчитываем на солидарность венгерских товарищей в нашей борьбе за перестройку.
     КАДАР. Спасибо. Так и будет. Что касается наших личных контактов, то я считаю, что у нас найдена хорошая форма непосредственных и надежных связей, в том числе и сейчас (смеется). Информация передавалась точно. На этот раз разговор шел сложный. Для меня была важна не личная сторона. Помня ваше внимание к венгерским делам, я считал своим долгом, чтобы вы узнали о наших переменах не из газет. Так я сказал об этом на заседании Политбюро. И товарищи меня поддержали. Я всегда ценил, мы всегда ценили ваш интерес к Венгрии и понимание наших проблем.
     Теперь некоторые вопросы, затрагивающие меня лично. Первое. Я считаю, что найдена подходящая форма изменений в высшем руководстве. За нее выступили все члены Политбюро. Думаю, что эта форма имеет еще свое значение как во внутреннем, так и в международном планах. Правда, в последнее время в Венгрии усилились настроения в пользу того, чтобы я не уходил. Но надо было решиться.
Второе. Членом Политбюро я не останусь. На конференции мы внесем предложение изменить Устав и учредить новую должность Председателя ВСРП. Не будучи в составе Политбюро, Председатель тем не менее может приходить на любые заседания руководства и высказывать свое мнение. Из чего мы исходили? Из того, что, когда в составе руководящего органа присутствуют и новый, и старый руководители, дела идут неважно.
Члены Политбюро в этом случае смотрят и туда и сюда, и ничего хорошего не получится. Если будет надо, то я всегда смогу поговорить с любым членом руководства отдельно или присутствовать на любом заседании.
Третье. К моему решению меня побудила и необходимость ослабить собственную физическую нагрузку. Она стала для меня обременительной.
     Думаю, что конференция пройдет с пользой, позволит прояснить важные вопросы. Главное, будет уточнен курс партии на социалистическое развитие страны. Рассчитываем, что конференция позволит укрепить и место партии.
У нас возникла проблема, какие права имеет конференция для смены руководства. На последний Пленум ЦК мы сначала внесли предложение обновить руководство примерно на одну треть, но настроения сложились так, что потребовалось пойти дальше, чем это обозначено в Уставе. На Пленуме было принято решение предложить конференции переизбрать весь состав ЦК и ЦКК.
     На конференции не будет отчетного доклада. Я сделаю только вступление, прокомментирую проект резолюции. Пленум ЦК полностью одобрил такой подход конференции.
     В ВСРП есть пост заместителя Генерального секретаря, но в этот раз мы пройдем мимо этого положения Устава и оставим его вакантным. Аргумент один: если руководителю 70 лет и больше, то нужен заместитель. Если же Генеральному секретарю 57, то в заместителе необходимости нет.
     Кроме того, с согласия членов Политбюро на организационном Пленуме ЦК после конференции я внесу предложение избрать не Секретариат ЦК, а секретарей ЦК. Таким образом, мы сократим одно звено руководящих кадров. Впредь, если это будет принято, партия санкционирует руководящий орган — Политбюро, которое будет выходить на все партийные организации, вплоть до первичных.
     Секретари ЦК будут курировать определенные участки, руководить аппаратом, но должно быть ясно — в партии один рукодящий орган.
     ГОРБАЧЕВ. Это очень интересное и важное предложение.
     КАДАР. У меня эта мысль возникла давно, и я решил, что сейчас было бы актуально претворить ее в жизнь. У нас и раньше был принцип, что партией руководят выборные органы, но на практике были искажения в пользу аппарата. Сейчас все главные вопросы будут решаться в Политбюро. Одновременно отпадет надобность разделять номенклатуру кадров между Политбюро и Секретариатом.
     ГОРБАЧЕВ. Могу только выразить полное согласие и понимание. Ни вопросов, ни сомнений у меня нет.
Коротко о наших делах. Сегодня заседание Политбюро. Мы обсудили и одобрили тезисы к партийной конференции. В понедельник они будут представлены на Пленум ЦК, затем опубликованы. Нам кажется, что получился интересный документ, представляющий хорошую платформу для дискуссии, для работы самой конференции. Ожидания в партии и народе в связи с конференцией огромны. Это обязывает нас быть на высоте.
Проведем встречу с Рейганом, и я полностью переключусь на подготовку доклада. Сейчас в движение пришли партия и вся страна. Мы переживаем непростое, но великое время; надо обязательно добиться успеха перестройки. Перестройка должна удаться.
     Еще раз подчеркиваю, что и вы и мы стоим накануне больших событий. Рад разговору с вами. Крепко обнимаю. Желаю хорошего здоровья и успехов. Прошу передать всем товарищам в руководстве мой сердечный привет.
     КАДАР. Благодарю за этот важный для меня и для наших товарищей разговор. Желаю вам всего доброго. Крепко жму вам руку. Прошу также передать привет Раисе Максимовне».
     Вот такой разговор состоялся 19 мая 1988 года.
На конференции из 12 прежних членов Политбюро пятеро, в основном давних соратников Кадара, оказались забаллотированы, двое — Ацел и Мароти — прошли в новый ЦК, но не избраны в Политбюро. Это дает представление о том, что кризис в руководстве назрел.
     В июле 1988 года сразу после нашей XIX партконференции я встретился с Кароем Гросом, который приехал в Москву уже в качестве Генерального секретаря ВСРП.
     Конечно, зашел разговор и о Кадаре. Я высказал суждение, что в отношении него было найдено хорошее решение. Это было нелегко, сказал Грос. Он сам выступил с инициативой изменений в руководстве, но не учел, что члены партии настроены более решительно, хотят заставить руководство расплатиться за ошибки, допущенные за последние 15 лет. Кадар как-то признался, что ошибся, не уйдя в отставку раньше, в 1980 году. Но сейчас он реальней оценивает собственное положение, чем обстановку в руководстве в целом. Перед конференцией ВСРП Грос считал необходимым использовать все возможности, чтобы спасти Кадара. Вся история партии — сплошной отказ от прошлого, и если Кадара не будет, то не останется ни одного руководителя, которого можно будет уважать.
Кадар такую формулу долго не принимал, хотел уйти вообще, не соглашался и на пост председателя — чувствовалась обида. Потом выступил с предложением создать какой-то совещательный орган — он был недавно в Китае, и, видимо, ему импонировала идея Дэн Сяопина, создавшего институт советников из руководителей-ветеранов. Но в конце концов все-таки согласился на вариант, соответствующий традициям партии.
     Грос сообщил мне, что теперь в Политбюро нет ни одного, кто был бы в нем до 1985 года. Его состав полнее отражает социальную базу общества со всеми ее противоречиями. Генсек ВСРП подчеркнул, что он понимает связанную с этим опасность для единства высшего органа партии, но ситуация диктует именно такой подход.
После майской конференции в руководстве ВСРП развернулась острая борьба. Пожгаи и другие реформаторы либерального направления все больше расходились с Гросом. Ему не удалось наладить взаимопонимание и взаимодействие с более широкими кругами реформаторски настроенной части партии и общества. В этом была его главная внутриполитическая трудность. Вероятно, это произошло потому, что он вообще тяготел к авторитарным методам. Сказалась и нехватка опыта. Грос действовал самоотверженно, но когда встала задача реформирования партии, ему не хватало кадаровского искусства компромиссов, маневрирования. Все кончилось расколом ВСРП, потерей ее влияния в обществе. Разумеется, было бы наивностью винить во всем одного Гроса или каких-то других деятелей. Боюсь, причины случившегося лежат глубже — в крутом переломе ориентации венгерского общества, разочаровании в существующей общественной модели. Компартия, хотя она и носила иное название после 1956 года, несла в глазах народа ответственность и за перенесенное в 1956 году национальное унижение. Ее судьба, видимо, была предопределена.
     В мае 1989 года Кадар был освобожден по состоянию здоровья с поста Председателя ВСРП (в июне этот пост занял Ньерш), а 6 июня скончался. Прощалась с ним вся венгерская столица. Этот человек в каком-то смысле спас свою родину от новых кровавых тупиков, помог ей, пусть через многие зигзаги и компромиссы, нащупать пути к демократии, модернизации. Конечно, по самому большому счету не хватило у него сил, а может быть, смелости и желания, а может быть, того и другого, чтобы вовремя понять необходимость подготовки нового поколения руководителей, способных действовать адекватно не только в венгерской, но и в международной обстановке.
     Уже после смерти Кадара мне приходилось встречаться с Йожефом Анталом — Председателем Совета Министров Венгерской Республики, Арпадом Генцем — ее президентом, с другими венгерскими деятелями, представлявшими различные политические партии, общественные организации и социальные слои общества. Не раз встречался я и с Дьюлой Хорном, ставшим лидером самой большой и влиятельной оппозиционной партии. И думаю, закономерно, что именно этот «выдвиженец» Кадара вместе со своими единомышленниками привел свою партию к победе на недавних общевенгерских выборах. Слежение за нынешней жизнью Венгрии, как и других стран, провозгласивших себя в свое время социалистическими, убеждает меня в том, что Венгрия менее болезненно и более цивилизованно, чем большинство ее бывших союзников, переносит адаптацию к новым условиям, к политическому плюрализму и рыночной экономике. И в этом, я думаю, по-своему продолжает жить и работать политический капитал и человеческий подвиг Яноша Кадара.

Отправные пункты | Глава 19. Поворот в советско-американских отношениях. Начало ядерного разоружения | Глава 20. Европа: поиск новых подходов | Глава 21. К новому миропорядку | Глава 22. Объединение Германии | Глава 23. От взаимопонимания к партнерству | Глава 24. Преодоление раскола Европы | Глава 25. Ближневосточный конфликт | Глава 26. Япония. Официальный визит президента СССР | Глава 27. Еще несколько портретов | Глава 28. Встреча "семерки" в Лондоне. Экономическое признание перестройки | Глава 29. Джордж Буш в Москве: за три недели до путча | Глава 30. Начало поворота | Глава 31. Янош Кадар. Судьбы венгерских реформ | Глава 32. Войцех Ярузельский - союзник и единомышленник | Глава 33. Чехословакия: синдром-68 | Глава 34. Тодор Живков и другие: кризис доверия в социалистическом содружестве | Глава 35. Югославия: расплата за задержку реформ? | Глава 36. Николае Чаушеску: падение самодержца | Глава 37. Хонеккер: отказ от перестройки | Глава 38. Диалоги с Фиделем Кастро | Глава 39. Москва и Пекин «закрывают прошлое, открывают будущее» | Глава 40. Вьетнам уходит с тропы войны. Лаос и Кампучия. Наш друг Монголия. КНДР | Глава 41. Еще раз «переменить всю точку зрения нашу на социализм» | Глава 42. Январь-июль. Угрозы и надежды | Глава 43. Август. Путч | Глава 44. Сентябрь-декабрь. Последние усилия и беловежский сговор | Глава 45. Мы и внешний мир после путча | Заключение | Делийская Декларация о принципах свободного от ядерного оружия и ненасильственного мира | Проект. Договор о Союзе Суверенных Государств | Обращение Президента СССР М.С.Горбачева к парламентариям страны | Обращение Президента СССР М.С.Горбачева к участникам встречи в Алма-Ате по созданию Содружества Независимых Государств