впечатлениями от встречи на международном форуме в Москве и предлагала написать совместную «женскую» книгу.

И еще один конверт — без каких-либо опознавательных лоскутков — выпал из общей кипы. Он тоже был вскрыт, и я машинально вынул из него письмо... «Дорогая Раечка, здравствуй!..»

Что-то очень уж необычно. Необычнее, чем даже у госпожи Фанфани. Прочитал первую строчку еще раз — нет, не ошибся. «Дорогая Раечка, здравствуй...» Понял, что письмо, подколовшись, видимо, к другим, попало сюда, ко мне, случайно. Свернул и вложил его снова в конверт. На конверте после обратного адреса стояла фамилия: Алферова Л. Сестра? Родственница? Подруга?

...На школьной фотографии, которую мне показали в тот вечер, сидят они, ребятишки сорокового года, сгрудившись, как галчата, вокруг своей учительницы. Жмутся друг к другу, в глазах и любопытство, и не только оно... Льнут друг к дружке, потому что им так теплее и надежнее в том ненадежном мире.

Да и в этом, наверное, тоже. Трудное дело — во все времена — быть в средоточии, в перекрестье чьих-то надежд. Быть последней инстанцией чьих-то отчаянных мольб и святых в своей справедливости требований. Ни один исполнитель на свете (может быть, за исключением одного- единственного, да и тот пока не в Кремле живет) не в состоянии ведь исполнить все, чего от него ждут...

А на той фотографии свою собеседницу я узнал только по одному признаку. По тому самому, по которому она и оказывалась на самой макушке, на верхотуре весьма рисковых школьных гимнастических пирамид сороковых годов.

Ищите на карточке самую худенькую, самую маленькую — это и есть она.

Годы студенческие

Вновь еду в загородную резиденцию Президента. Похоже, в Москву в

33 34 35 36 37 38 39