Самые счастливые и светлые страницы детства, всплывающие в памяти, связаны с чтением книг в кругу семьи. Я любила читать вслух. Какие это были вечера!.. Трещат дрова в печи или в буржуйке. Мама готовит ужин. Брат и младшая сестренка сидят рядом, прижавшись ко мне. А я читаю. Отец редко бывал с нами, очень редко. В те годы знаете, как работали: без выходных, без отпусков. Помню, что отец всегда «компенсировал» отпуск. Было такое выражение: компенсация за неиспользованный отпуск. Он никогда и не ходил в отпуск, а просто получал дополнительные деньги и продолжал работать круглый год. И так — год за годом.

Читали мы все: Панферова — «Бруски», Шолохова — «Тихий Дон», «Поднятую целину», Льва Толстого — «Анну Каренину», Гюго — «Собор Парижской богоматери», Драйзера — «Американскую трагедию», Дюма — «Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо». Читали Гоголя — «Вечера на хуторе близ Диканьки», Полевого — «Повесть о настоящем человеке», Фадеева — «Молодая гвардия», стихи Симонова. А когда бывал с нами отец, обязательно читали Тараса Шевченко. Прежде всего «Думы»: «Думы мои, думы мои, горе, думы, с вами! Что вы встали на бумаге хмурыми рядами?..» «Тяжко, тяжко жить на свете сироте без роду: От тоски-печали горькой хоть с моста — да в воду! Утопился б — надоело по людям скитаться; Жить нелюбо, неприютно, некуда деваться...» «На что черные мне брови да карие очи, На что юность мне девичья — нет ее короче. Годы мои молодые даром пропадают, Брови черные, густые от ветра линяют...» Очень любили «Катерину», «Широкий Днепр». Я Вам читаю по-русски, а отец любил — на украинском. Это же звучит совершенно по-другому!

Издание «Кобзаря», которое она держит на коленях, чем-то похоже на Библию: капитальный, прекрасно оформленный гроссбух. Она легко ориентируется в нем. Но с русского на украинский все же переходит с погрешностями: так нередко люди, самозабвенно слушающие, да и поющие украинские народные песни, — сам я, например, — прозой» их повторить уже не могут — произношение не дается.

18 19 20 21 22 23 24