24 января 2002

Рецензия Роберта Коттерлла на книгу А.Черняева

ОТЕЦ-ОСНОВАТЕЛЬ

Роберт Коттрелл
О книге
«Мои шесть лет с Горбачевым»
Анатолия Черняева
в переводе с русского и под редакцией Роберта Д. Инглиша и Элизабет Таккер
Издательство Пенсильванского университета


Уход в отставку с высшего государственного поста стал новшеством, которое в российскую политику ввел Михаил Горбачев. Правда, произошло это под некоторым нажимом. Через несколько лет его примеру последовал Борис Ельцин. Получилось так, что в течение пятнадцати месяцев в стране было два бывших лидера и один вступивший в свою должность, причем все они были живы. Можно сказать, что это был первый случай во всей российской истории.

Многие гадали, сколько может продлиться подобное сосуществование. До середины марта Борис Ельцин лежал в подмосковной больнице, куда он был госпитализирован в феврале, незадолго до своего дня рождения. У газет уже были наготове некрологи. Говорили, что у Ельцина «немного поднялась температура». Очевидно, что это было более легкое недомогание, чем его «ангина» в июле 1996 года, вылечить которую, в конечном счете, оказалось возможно только несколько месяцев спустя путем аортокоронарного шунтирования.

Преемник Ельцина Владимир Путин совершенно на него не похож. У него вид человека, с которым никогда ничего не случится. И от этого немножко страшновато. Прошел уже год с момента его вступления в должность президента, но он остается очень популярным и очень сильным. По Российской Конституции он может находиться на своем посту восемь лет, а по истечении этого срока он может просто переписать Конституцию, как это неоднократно делали его предшественники. Сейчас ему всего сорок восемь лет, и трудно представить себе, что когда ему будет пятьдесят шесть, он по своей воле сменит Кремль на поездки на международные конференции и так проживет еще лет двадцать.

Тем не менее, Путин, несомненно, погладывает на Михаила Горбачев и прикидывает для себя образ жизни, возможный и разумный для российского лидера, ушедшего в отставку в добром здравии. В этом отношении перспективы улучшаются. Десять лет в России Горбачева поносили и высмеивали все, кому не лень, сейчас его снова стали уважать и даже любить. Симпатии общества вновь повернулись к нему в 1999 году, когда он потерял жену, Раису Горбачеву, которая умерла от лейкемии. В этом году 2 марта, в день его семидесятилетия, он удостоился лестных слов. Его сравнивали с прикованным к постели Ельциным, и такое сравнение было в пользу Горбачева. О нем с симпатией писали основные российские газеты, а само семидесятилетие отмечали целую неделю, в течение которой проводились празднования и пресс-конференции.

Кроме того, ясно, что уход Ельцина из общественной жизни оказался на пользу Горбачеву. Ельцин замахнулся реформировать Россию по западному образцу, но сейчас ясно, что эта попытка была обречена на провал. Сам Ельцин сейчас физически не в состоянии вести арьергардные бои в защиту этой реформы. Так что сейчас очень вероятно, что окончательный приговор истории будет в пользу Горбачева. Какой бы в будущем ни стала Россия, именно его, а не Ельцина, запомнят как основателя пост-коммунистической России.

Такая перспектива понравилась Горбачеву. При Ельцине он вел себя как несдержанный член политической оппозиции. Теперь, наконец, он перестал это делать. Он научился получать удовольствие от того, что и теперь и на родине его считают уважаемым и заслуженным государственным деятелем, - ведь на Западе к нему давно так относятся. Сейчас он руководит своей собственной малозначительной политической партией – это Социал-демократическая партия России. Однако, его гораздо более важный вклад в современную политическую жизнь состоит в том, что он поддерживает Путина. Недавно его спросили, согласен ли он со многими российскими либералами, которые утверждают, что Путин превращает страну в «полицейское государство». Он ответил:

«Некоторые считают, что Путин будет стараться создать какой-то особый авторитарный режим. Это его очень обижает. У него вовсе нет подобных намерений. Как человек, как политик и как юрист он стремится к созданию правового государства… У него здоровые и нормальны амбиции человека, представляющего новое поколение, которое взяло на себя ответственность за страну» (Пресс-конференция в Москве 27 февраля 2001 года).

Подобная поддержка, исходящая от Горбачева, может реально пригодиться на Западе, где авторитарные замашки Путина воспринимаются, в общем, как должное. А раз так, то полезно принять к сведению, что пожелание Горбачева наводит на определенные размышления. Он очень заинтересован в успехе Путина.

Если при Путине пост-коммунистическая Россия как-то «выправится», то Горбачев тоже будет оправдан. Он сможет объявить Путина своим истинным преемником. Хаос ельцинской эпохи будет все больше и больше казаться результатом личной несостоятельности Ельцина и все меньше и меньше считаться неизбежным следствием неудачных политических экспериментов Горбачева. Такой исход, наверное, порадует поклонников Горбачева: по-человечески он гораздо привлекательнее Ельцина. Но если смотреть в суть, такое впечатление может оказаться обманчивым. Анатолий Черняев, один из ближайших сподвижников Горбачева, в своей книге пишет о нем с большой симпатией, как и подобает близкому другу. Но из его рассказа четко следует, что Горбачев попросту не понимал многих проблем, которые пытался решить. Он видел, что система, которую он унаследовал, тормозила развитие России. Однако он недооценил, сколь надежно эта система (за неимением лучшего) обеспечивала единство страны. У него были только догадки, что на ее месте должна возникнуть более плюралистическая и более рыночная система. По образному выражению консервативно настроенного русского писателя Юрия Бондарева, перестройка – это самолет, которому скомандовали взлететь, но не указали, где сесть.

1.

И даже сегодня пока еще рано говорить о долговременных последствиях горбачевской революции. При Путине вероятность контрреволюции, пусть и крайне малая, сохраняется. Но время проходит, и теперь многим хочется узнать, какое место в истории занимает бурное правление Горбачева. Поэтому лучше всего будет начать с книги Черняева, вышедшей на русском языке в 1993 году, ибо это – свидетельство очевидца, человека, работавшего в тесном контакте с Горбачевым. Автор просто и правдиво рассказывает о том, как Россией управляли при Горбачеве, и есть опасность, что эти простые истины будут погребены под грузом более подробных исследований, которыми занимаются люди более объективные и при этом более удаленные от реальных событий. Черняев же при этом присутствовал, делал записи, воспринимал все, чему был свидетелем. Кроме того, его легче читать (по крайней мере в переводе Роберта Д. Инглиша и Элизабет Таккер), чем то, что пишет сам Горбачев.

Черняев работал советником Горбачева с 1986 по 1991 год и занимался, в основном, внешней политикой. Они познакомились в 1972 году, когда Черняев сопровождал Горбачева, тогда еще молодого руководителя провинциальной партийной организации, во время поездки в Бельгию. В 1985 году, будучи сотрудником международного отдела ЦК КПСС, Черняев помогал Горбачеву готовиться к первой для него встрече на высшем уровне с Рональдом Рейганом, которая состоялась в Женеве. Очевидно, поэтому Горбачев и взял его в свой аппарат.

В книге Черняева Горбачев предстает перед нами, как человек с блестящими в своей простоте идеями, временами удивительно обаятельный, но не всегда достаточно энергичный и не имеющий хороших управленческих навыков. Он не способен эффективно руководить своими сотрудниками. Хаос вокруг него – точное отражение того, что делалось в стране. Ему уж очень хотелось, чтобы западные лидеры составили о нем хорошее мнение, и поэтому становился все более небрежным и нетерпимым в отношениях с соперниками у себя в стране и со своими подчиненными. Его ошибка состояла в том, что он думал, что может осуществить демократизацию и либерализацию советской системы при сохранении господства коммунистической партии. Он совершил эту ошибку, потому что считал партию законным народным институтом.

Когда стало ясно, что он наделал ошибок, он, в общем, понял, что в его действиях было неверно. Однако он не имел ни малейшего представления о том, как исправить положение. Состояние экономики ставило Горбачева в тупик. Вот как он рассказывал об этом Вилли Брандту в 1989 году:

«Цены потребителю навязаны, и выбора у него нет. Доходы растут, а производство товаров – нет. Раньше предприятия производили товары определенной номенклатуры, предусмотренные планом. Теперь это стало невыгодно, и общество лишено многих товаров. Мы не все продумали. У нас нет налоговой политики…»

В последний период он погрустнел, стал перескакивать с одной мысли на другую. Как пишет Черняев, «он больше походил на посредственного партийного чиновника, чем на сторонника нового мышления». Даже в середине 1991 года он строил фантастические планы «вывода перестройки из кризиса», тогда как Советский Союз разваливался буквально у него на глазах.


По своей форме книга «Мои шесть лет с Горбачевым» - это одновременно и дневник, и мемуары. Черняев часто приводит цитаты из частных и официальных бесед, встреч и писем. У книги много общего с первым томом “Verbatim” Жака Аттали, где автор вспоминает первые годы президентства Франсуа Миттерана. Как и Черняев, Аттали был помощником по особым поручениям и имел свободный доступ к лидеру и его документам. Как и Аттали, Черняев сумел убедительно показать, что значит владеть громадной политической властью и как это выглядит вблизи.

Выяснилось, что во Франции и в России политическая власть поразительно одинакова, причем настолько, что отрывок из книги Аттали прекрасно объясняет, почему Горбачев потерпел неудачу как профессиональный политики, и в чем секрет успеха Миттерана. Речь идет об отрывке, в котором Аттали рассказывает о том, как он попросил Миттерана назвать наиболее ценное для политика качество. Вероятно, Аттали ждал оригинального ответа, чтобы занести его в свой дневник – например, «мудрость» или «умение предвидеть», и даже «цинизм», поскольку речь идет о Франции. Но Миттеран холодно заметил: «Равнодушие».

Именно равнодушию Горбачев так никогда и не научился. У него было множество надежд и симпатий, большинство из которых было неоправданно, но все это были чувства искренние. Этого было более чем достаточно, чтобы ввести его в заблуждение. Сейчас и вправду трудно поверить, что человек настолько наивный и во многих отношениях склонный к идеализированию, смог подняться на вершину такой неприступной и жестокой политической организации, как Коммунистическая партия Советского Союза. Но когда, нужно, Горбачев умел проявить волю; еще в бытность свою руководителем краевой партийной организации он показал, что может быть крут с противниками. Его оптимизм был заразительным, по крайней мере пока не настала пора проверить его на разрыв. Черняев кратко формулирует это так: «Ему казалось, что если наладить профессиональные, дружеские и честные отношения в соответствии с достоинствами, то тогда можно все изменить к лучшему». Более того, Горбачев думал, что можно все изменить к лучшему, сохранив при этом и «социализм», и монополию коммунистической партии на государственную власть. Переменил он свое мнение по этим вопросам гораздо позже. (Например, в 1986 году, принимая Генерального Секретаря компартии США Гэса Холла, Горбачев рассуждал так: «Наша цель состоит в том, чтобы полностью реализовать потенциал социализма. Те на Западе, кто ждет, что мы откажемся от социализма, будут разочарованы. Напротив, нам нужно больше социализма, больше демократии, больше понимания. А это значит, больше идеологической активности».)

Предшественником Горбачева был 74-летний Константин Черненко. Он умер в 1985 году, так и не сделав ничего значительного на посту генерального секретаря. Его немощность помогла Горбачеву придти ему на смену. Нечто похожее происходило и при переходе власти от Ельцина к Путину: политическая элита стремилась к смене поколений не меньше, чем к смене идеологии. Таким образом, Россия получила относительно молодого лидера, который, – и в этом отношении Горбачев повел себя совершенно по-новому, – не постеснялся прилюдно учиться политике. В этом триумф и трагедия человека, который любит учиться.

Оказалось, что это хорошая школа. Вряд ли можно сказать что-то новое о систематическом вранье и непроходимой глупости, на которых покоилась советская политическая система. Именно это очень ясно и остро отражено в книге Черняева. Это рассказ о том, как один умный и серьезный человек – Черняев – наблюдает за другим умным и серьезным человеком – Горбачевым, – который пытается понять и улучшить функционирование иррациональной системы, просуществовавшей десятки лет благодаря тому, что ее безоговорочно принимали.

Посмотрим, например, как Черняев пытается объяснить самое начало кризиса режима при Горбачеве. Кризис начался с аварии на Чернобыльской АЭС в апреле 1986 года. Вот его воспоминания:

«Я присутствовал на всех заседаниях Политбюро и на некоторых специальных заседаниях по Чернобылю… Даже наше высшее руководство не полностью отдавало себе отчет в том, насколько трудно и опасно все, что связано с ядерной энергетикой. Конечно, можно ставить Горбачеву в вину, что он доверился тем, кто за нее отвечал. Но ядерная энергетика была непосредственно связана с военно-промышленным комплексом, и потому само собой считалось, что здесь все в порядке. И «сюрпризы» вроде Чернобыля исключались.

Мы снова убедились, что военно-промышленный комплекс – это «государство в государстве». И что безопасность объектов ядерной энергетики не входила в число его основных приоритетов. Разрыв между наукой и моралью в советском обществе и аморальность элиты научной интеллигенции дали свои страшные плоды в Чернобыле. И все же нельзя персонально винить кого-то из ученых (людей уровня Сахарова среди них было немного). Авария, как и многое другое, стала продуктом советской системы, равно как и патриотизма, изуродованного «холодной войной».

Черняев, по сути дела, утверждает, что ученые, понимавшие опасность, связанную с ядерной энергией, стали заложниками политической системы. При этом ученые держали в неведении тех, кто контролировал политическую систему, а «патриотизм» использовался для того, чтобы заткнуть глотку всем сомневающимся. Так что винить некого, а жаль. Вот вам и Россия.

Горбачев оказался в аналогичном положении: ему не давали информации. Кроме того, он был руководителем страны и имел все основания возложить вину на ученых. 3 июля он вызвал группу ученых на Политбюро и устроил им разнос:

«Вы тридцать лет твердили нам, что все безопасно. И вы считали, что мы будем верить вам, как Богу. В этом корень наших проблем… Все держалось в секрете от Центрального комитета. Его аппарат не осмеливался заглянуть в эту область. Руководство партии отстранялось даже от принятия решений о строительстве атомных электростанций. То же самое можно сказать о решениях относительно типа устанавливаемого реактора.»

Читая эту нелепость, можно только поражаться тому, насколько Горбачев был убежден в силе партийного руководства. Он думает или, по крайней мере, дает понять, что требования ядерной безопасности соблюдались бы строже, если бы решения о том, где строить атомные электростанции и какие реакторы там устанавливать, принимали не ученые, а Центральный Комитет.

Но, все-таки, Горбачев сказал одну конструктивную вещь. Обращаясь к Политбюро, он говорит: «Ни при каких обстоятельствах мы не должны пытаться скрыть правду… Необходимо дать полную информацию о катастрофе». Но инстинкт утаивания глубок. Процитировав это распоряжение, Черняев без какого бы то ни было намека на иронию добавляет: «Все это было сказано «за закрытыми дверями» и отсюда видно, что на самом деле думал Горбачев, причем видно яснее, чем об этом можно судить на основании его публичных выступлений».

2.

Только через три или четыре года обнаружилась абсолютная непримиримость между радикализмом Горбачева и унаследованной им идеологией. Черняев пишет, что, по его мнению, в 1990 году генеральный секретарь ЦК КПСС «перестал быть социалистом».

Ясно, что самое сильное влияние на его идейную эволюцию оказал американский ученый Стивен Коэн. Летом 1987 года Горбачев взял с собой в отпуск его книгу «Бухарин и большевистская революция» (Издательство «Оксфорд Юниверсити Пресс», 1980 г.). Черняев пишет:

«[Горбачев] внимательно прочел книгу и постоянно цитировал ее мне. Интеллектуальное воздействие [Коэна] на него было колоссально. Именно тогда он решил реабилитировать Бухарина.

Именно это он и сделал в своем докладе по случаю юбилея Октябрьской революции 7 ноября 1987 года. Переоценка роли и самой личности Бухарина открыла шлюз для пересмотра всей нашей идеологии».

Прошел еще год, и Горбачев перешел к открытой критике Сталина. Впервые это случилось в апреле 1988 года на заседании Политбюро, специально посвященном делу «Нины Андреевой». (Консервативное крыло в Политбюро, противостоявшее Горбачеву, организовало публикацию статьи за подписью некоей Нины Андреевой. Эта статья была опубликована в одной из центральных газет и содержала призыв вернуться к сталинским ценностям.) Горбачев был рассержен и изумлен, узнав, что внутри партии эта статья получила массовую поддержку. Черняев пишет, что тогда Горбачев сказал: «Тут двух мнений быть не может. Сталин был преступником, начисто лишенным морали.»

Прежде он был более осторожен в оценке роли Сталина и критически воспринял анти-сталинские работы, например, роман Анатолия Рыбаков «Дети Арбата». По словам Черняева, Горбачев перешел на более жесткую позицию в 1987 году, когда при подготовке к докладу по случаю семидесятилетия Октябрьской Революции познакомился с тем, «что на самом деле происходило при Сталине».

Черняев вспоминает, что к началу 1989 года российское общество было «поглощено тем, что переоценивало всех и вся». Критика, появившаяся в этот период, повлияла и на самого Горбачева. «На ночь он обычно читал какую-нибудь статью, а потом сердился и ругался», - пишет Черняев, - «но я также замечал, что серьезный и продуманный пересмотр нашего прошлого, наших догм, происходивший в то время, начал оказывать [на него] влияние». От Ленина Горбачев не отвернулся, тогда как Сталина он подверг резкой критике. Но у него стали появляться серьезные сомнения. В январе 1989 года он прочел книгу Солженицына «Ленин в Цюрихе» и охарактеризовал ее Черняеву как сочинение «злобное, но талантливое» (можно сказать, что это был элегантный отзыв о Солженицыне вообще).

Чем больше Горбачев вникал в историческую пропаганду, тем яснее становился масштаб его основного заблуждения: он все еще верил, что Коммунистическую партию Советского Союза можно реформировать. Черняев датирует начало этого кризиса весной 1988 года:

«Он слишком поздно заметил, что такая партия, как КПСС, созданная и совершенно запуганная Сталиным, не могла функционировать как нормальная политическая партия в общепризнанном, демократическом смысле слова. И когда Горбачев, наконец, признал это, он понял, что у него не остается иного выбора, кроме как остаться ее генеральным секретарем. На то были другие соображения. Как он сам говорил, он сделал это для того, чтобы держать под контролем «этого колосса консерватизма», чтобы тот не сорвал перестройку. Так он говорил своим друзьям.»

К июлю 1990 года Горбачев стал выражаться еще яснее. Он сказал, опять же применительно к КПСС: «Я не могу спустить с поводка этого шелудивого бешеного пса. Если я сделаю это, то на меня набросится вся эта громадная структура.»


Был еще один серьезный фактор, заставивший Горбачева отказаться от своего партийного наследия: он сразу же сильно заинтересовался внешней политикой. На этот путь его и в дальнейшем заманивали западные партнеры, использовавшие для этого софистику и лесть. Мир вскоре увидел, что у него сложилось теплое отношение к Маргарет Тэтчер, а у нее к нему. Горбачев понимал, что и другие лидеры хотели бы проверить его и манипулировать им, но он считал, что у него с ними достаточно общих задач, при решении которых появятся настоящая дружба и общее дело. (Естественно, больше всего плодов принесли отношения с Америкой. Но если американские президенты испытывали теплые чувства лично к Горбачеву, американские аналитики, занимавшиеся внешней политикой, остались при своем гораздо более скептическом отношении к намерениям России, нежели их коллеги в большинстве правительств Западной Европы. Недоверие Америки к России стало основной темой, проходящей через новую работу Леона Сигала «Сотрудничество между США и Россией в области безопасности в 1985-1986 гг.– разграничение подходов» (издательство «Сенчури Фаундейшн»), в которой автор исследует российско-американские отношения. Сигал с полным основанием пишет, что скептическое отношение к России в эпоху Горбачева и после нее дорого обошлось обеим странам. Но утверждать, как это делает автор, что Россия и США упустили возможность «уничтожить причины войны, коренившиеся в государстве советского типа, и наладить с Россией такие же отношения, как те, что существуют сейчас между США и Канадой», значит преувеличивать возможности России в плане поддержания таких взаимоотношений.)

Следует отдать ему должное: он вовремя понял, что они не верят, что он может сам изменить советский строй. Он понял, что для него лучше всего будет, если он завоюет на свою сторону западную общественность и, таким образом, заставит западных руководителей обратить внимание на стоящие перед ним задачи. В качестве театрального жеста, который должен был определить его отношения с США, он предложил резко сократить ядерные арсеналы, что, вместе с непреднамеренным развалом Советского Союза, до сих пор на Западе воспринимается как основная заслуга Горбачева.

Черняев лучше всего подает Горбачева, когда пишет о борьбе за сокращение вооружений. Действительно, в последних главах книги Горбачев описан как человек отчаявшийся и обессилевший. Читая это, хочется вернуться к началу повествования, где речь идет о политике в области вооружений. Тогда начинаешь понимать, как и почему вообще случилось так, что Горбачев стал руководителем России. Черняев приводит резюме его выступления на Политбюро сразу после встречи на высшем уровне с Рональдом Рейганом в Рейкьявике в 1986 году. В нем множество простых и мудрых мыслей сформулировано настолько лаконично, что оно, несомненно, достойно того, чтобы считаться произведением гениального политика:

«Речь никоим образом не идет об ослаблении нашей безопасности. В то же время мы должны понять, что если наши предложения будут подразумевать ослабление безопасности США, то никакого соглашения не будет. Сейчас наша главная задача состоит в том, чтобы предотвратить новый виток гонки вооружений. Если мы этого не сделаем, угроза для нас будет увеличиваться. Если мы не уступим по конкретным, пусть даже важным вопросам, если мы не отойдем от позиций, которые занимали в течение долгого времени, то, в конечном счете, проиграем. Нас вовлекут в непосильную для нас гонку вооружений. Мы проиграем, потому что уже дошли до предела.»

Если бы Горбачев проявил столько же хитрости и решительности при решении экономических проблем России! Но он этого не сделал, отчасти потому что менее четко представлял их себе, и отчасти, как можно предположить, потому что считал их менее интересными. Эти проблемы нельзя решить в ходе встреч на высшем уровне. По ним нужно спорить в комитетах и бюрократических инстанциях, во главе которых стоят нудные люди, придерживающиеся реакционных политических взглядов, которые не отвлекаются на международные проблемы и поэтому у себя в стране часто одерживают победу над Горбачевым.

По мере нарастания внутренних проблем стало казаться, что в Горбачеве соединились два человека. Один из них – это популярный и удачливый государственный деятель международного масштаба. Другой – это российский политик, у которого мало что получается и которого все ругают. Черняев рассказывает о том, как Горбачев превращался из одного человека в другого. Читать это довольно жутко. Он описывает встречу с Диком Чейни, тогдашним министром обороны США, в Кремле в октябре 1990 года. Перед этим Горбачеву пришлось высидеть заседание президентского совета:

«[Он] сидел мрачный, злился все больше и больше. Но, правда, ограничился только замечаниями. Потом настало время встречи [ с Чейни ]… Мы перешли в другую комнату. И тут Горбачев превратился просто в другого человека. Он снова всем руководил, он был лидером мировой державы, контролировал положение в «горячих точках» мировой политики, спокойно относился к внутренним делам и был уверен в успехе.»

Последние главы книги Черняева читать тяжело. Развал российской экономики довел Горбачева до того, что он стал использовать свое внешнеполитическое влияние, чтобы выбить льготные займы. Он недооценивал угрозу, исходящую от Бориса Ельцина, что было опасно. Наконец, 4 августа 1991 года он уехал в свой злополучный отпуск в Крым, где вскоре стал заложником путчистов. У провалившегося путча было три главных результата: падение КПСС, триумф Бориса Ельцина и распад Советского Союза.

Возможно, Горбачев не понимал, что конец близок. Но, безусловно, нутром он чувствовал, что это неизбежно. Черняев цитирует то, что сказал ему Горбачев на прощанье, уезжая в Крым. Достойно пера Чехова:

«Ох, Толя. Все стало так мелко, пошло, провинциально. Смотришь и думаешь – а ну его ко всем чертям! Но на кого я все это оставлю? Я так устал.»