Еженедельник «Собеседник» публикует сегодня интервью с последним пресс-секретарем президента СССР Андреем Грачевым об августовском путче 1991 года

Какую правду скрывает Горбачев?

– После возвращения из Фороса Михаил Сергеевич сказал: «Настоящей правды никто не узнает». До сих пор все гадают, что он имел ввиду. Сам Горбачев уходит от ответа. У вас есть представление, о чем он молчит?

– Тут нет тайны: он сказал банальную вещь, которую обычно говорит любой государственный деятель в сложной ситуации. Ни один облеченный верховной властью руководитель не может сказать всего. Поэтому такой многозначительной формулой пользуются многие. Некоторые, впрочем, делают проще. Так, Рональд Рейган, когда против него возбудили процесс (за то, что дал разрешение продать оружие Ирану и направить деньги никарагуанским контрреволюционерам), твердил одно: «Не помню».

– С Горбачевым в Форосе был его помощник Анатолий Черняев, он подробно изложил в дневниках, что там происходило. Вы же оставались в Москве. Что делали для вызволения Горбачева?

– ГКЧП застал меня на даче. Переждал день, пытаясь понять: будет ли это путч типа пиночетовского или вариант китайского Тяньаньмэнь.

Кстати, у главы КГБ Владимира Крючкова был поименный список, начиная с Ельцина: кого интернировать, кого посадить... По сути, это был классический сценарий. Примерно такой же, по которому Войцех Ярузельский в 1981-м ввел в Польше военное положение и арестовал Леха Валенсу и других лидеров оппозиции.

Через сутки стало понятно, что арестовывать меня не будут, и я отправился в Москву. Явился к Аркадию Вольскому (тогда – глава Научно-промышленного союза, позже переименован в РСПП – ред.), другу Евгения Примакова (тогда – член Президентского совета – ред.), и мы начали обсуждать, что сможем предпринять. Например, попытаться собрать пленум ЦК, либо сессию Верховного Совета, потребовать возвращения Горбачева... Но события нас опередили, и 21 августа Примаков уже летел с Александром Руцким (тогда вице-президент РСФСР – ред.) за Горбачевым.

Путч был любительским

– ГКЧП стал триггером для скорейшего развала Союза? Чувствовал ли Горбачев после Фороса, что конец СССР близок?

– Давайте посмотрим на 1991-й. Это шестой год перестройки. К этому времени основные политические обещания уже выполнены (проведены первые свободные выборы, избран новый парламент, отменена 6 ст. Конституции – о руководящей роли КПСС), налажены отношения с Западом, наши войска ушли из Афганистана...

Но за спиной у Горбачева дом полыхает. Не сделано самое сложное: так и не произошел переход к рыночной экономике. Это очень болезненно сказывалось на уровне жизни людей: страна переживала жестокий экономический кризис.

Одновременно развивался и другой кризис – СССР как многонационального государства. Потому что, когда Горбачев начал вводить демократический социализм, не опирающийся на КГБ, репрессии, цензуру, на поверхность вышли сепаратисты. Сначала полыхнул Нагорный Карабах, потом Прибалтика... И так дальше. Все поняли: раз можно не бояться, что придет армия, значит, можно бунтовать. На Кавказе межнациональные конфликты были яростные, в странах Балтии – по-европейски более сдержанные.

И вот 1991-й. Недавно созданные парламенты Литвы и Латвии объявляют о выходе из СССР. Что с ними делать? Расстреливать, как Ельцин в 1993-м Белый дом? Перед Горбачевым встала дилемма – либо возвращаться к сталинской методике сохранения единого государства, либо договариваться. Он был сторонником второго.

– А как же Вильнюс в 1991-м?

– Тогда силовики в его окружении уверили: сторонники сохранения Литвы в СССР возьмут верх и там будет все спокойно. Но когда «Альфа» пошла на штурм телецентра, получилось фиаско – примерно, как у американцев в 1961-м при организации мятежа антикастровских эмигрантов против Фиделя.

Увидев, что прибалтов можно удержать только силой, Горбачев переключился на выработку нового Союзного договора: создание настоящей, а не фиктивной федерации. И чтобы притормозить разбегание остальных республик, в 1991-м Горбачев организует референдум. В марте 70% населения – в 9 из 15 республик – голосует за сохранение СССР.

Но о новой формуле Союза надо было еще договариваться с республиканскими вождями. И когда в конце июля 1991-го, после двух месяцев тяжелых споров в Ново-Огарево, наконец, выработали проект нового договора, Горбачев решил, что его главные проблемы – с консерваторами (требовавшими его отставки) и вождями республик во главе с Ельциным (требовавшими того же) – решены. В тот момент казалось, все были согласны, что сохранение Союза – в общих интересах...

Но тут вмешалась третья сила – путчисты, которые решили пойти по китайскому пути: ввести танки, устроить Тяньаньмэнь, если не на Красной площади, то перед Белым домом. Считали, что достаточно пугнуть всех. И хотя путч оказался любительским (духу повести себя, как китайцы в июне 1989-го, у заговорщиков не хватило), это была смерть СССР и политическое фиаско Горбачева.

Два президента в одном Кремле

– Он это осознал тогда?

– Не сразу. Ведь до ГКЧП Горбачев был президентом СССР. А из Фороса вернулся уже заложником Ельцина: потому что именно возглавленное президентом России сопротивление в столице фактически и позволило его освободить.

В Москве возникло двоевластие. Два президента в одном Кремле. Свои основные решения Горбачев должен был уже согласовывать с Ельциным. А тот, когда осенью почувствовал, что Михаил Сергеевич на пути к воссозданию Союзного договора, решил форсировать разъединение.

– Горбачев сильно переживал?

– В его натуре, как профессионального политика, – никогда не складывать рук. Он искренне считал, что распад СССР был бы трагедией для страны, поэтому бился до конца, до декабря. Кстати, Нурсултан Назарбаев до последнего был его союзником – не хотел получить лидера в лице Ельцина. А Горбачев, ради сохранения страны, даже готов был заявить, что не будет выдвигаться в главы обновленного Союза. Хотя и понимал: в этом случае изберут Ельцина.

Ему уже почти удалось склеить эту разбитую путчем чашку и договориться о проекте нового Союзного договора. Но для Ельцина было неприемлемо стать вторым президентом после Горбачева. Поэтому-то тройке (Ельцин, Шушкевич, Кравчук) и надо было втайне от Михаила Сергеевича собраться в Беловежской пуще. По сути, в 1991-м получилось два путча: один в августе, другой в декабре. В обоих случаях главная цель была – избавиться от Горбачева. Ценой стала ликвидация Союза.

Прощальный ужин

– Тяжелое было настроение у Горбачева, когда он объявлял об отречении?

– Веселого мало. Но внутренне он уже это пережил.

Знаете, вечером того дня, 25 декабря 1991-го, он попросил накрыть в Ореховой гостиной рядом с его кабинетом в Кремле ужин. Позвал Александра Яковлева (хотя они часто спорили, это был очень близкий ему по духу человек), Егора Яковлева (тогда – глава ВГТРК – ред.), Анатолия Черняева и меня. Мы были единственными, кто находился с Горбачевым после того, как он огласил заявление об отставке.

И ни один из тех, кто благодаря ему стали главами суверенных государств – бывших республик – Горбачеву не позвонил. Все понимали: любые телефонные звонки станут известны Ельцину, и лучше не гневить нового «царя».

Западные же лидеры позвонили все – Гельмут Коль, Джордж Буш, Франсуа Миттеран, Джон Мейджер, Джулио Андреотти...

– Грустный был ужин?

– Конечно, настроение было отнюдь не праздничное. С другой стороны, как мне кажется, превалировало чувство выполненного долга: ведь за 6 лет добиться того, чего сумел Горбачев – необратимо преобразовать страну и мир – стоит дорогого.

Читать