Власть в СССР перешла к ГКЧП - Госкомитету по чрезвычайному положению. Президента - Горбачева заблокировали в Крыму. Мы тогда еще не осознавали, что Союз был при смерти и ГКЧП-исты пытались его спасти. Но сами не удержали власть и через 3 дня были арестованы. А СССР в итоге распался...

 

Мы встретились с первым и последним президентом Советского Союза, что бы спросить - что же тогда на самом деле произошло? И можно ли было спасти страну?

 

 

 

- А кто будет предупреждать, если сами предупреждающие занимались подготовкой путча?

 

Я за процессом, конечно, наблюдал. То вдруг они собираются вместе под видом совещания городов-героев, а на самом деле, чтобы обсудить – как скинуть Горбачева. В этот момент я обсуждаю с рабочей группой проект Союзного договора. Таких случаев много было. На пленуме ЦК в апреле, а еще раньше на съезде народных депутатов. Лукьянов (председатель Верховного совета СССР. - Ред.) предоставляет слов Сажи Умалатовой (депутат ВС СССР. - Ред.), та ставит вопрос о недоверии Горбачеву.

 

Я это видел. Но тогда до переворота не доходило.

 

Сейчас скажу довольно интересную вещь. Когда я встречался с Назарбаевым иЕльциным 1-го или 2-го августа – нас записывало КГБ.

 

 

- Шел разговор очень серьезный. Проект Союзного договора был в отличной степени готовности. Более того, не нужно было принимать новую Конституцию, так как Договор уже содержал все нужные нормы. На встрече мы заговорили о кадрах. В разговоре зацепили прежде всего, Язова (министр обороны СССР) и не только его. Шла речь о новых назначениях.

 

Потом один из генералов узнал от Язова, что этот разговор записывался. И передал это мне.

 

 

- Был звонок через американского посла. Передали, что готовится что-то… Но неконкретно очень. И вообще к сигналам с Запада надо относиться осторожно.

 

 

 

- Насчет «сигналов» я уже ответил. А жили бы, конечно, в другой стране. У нас была возможность на базе нового договора решить все проблемы в отношениях центра и республик. Ведь центр был очень для них выгоден. Но когда республики набрали силы, когда у них появился свой экономический комплекс, они оказались в значительной мере самостоятельными. И требовалось юридически это закрепить, дать возможность республикам действовать. Иначе говоря, надо было не разваливать Союз, а демократизировать его.

 

 

- Он был бы совершенно другим. Скорее конфедеративный союз. Москва, разгрузив свои полномочия, могла бы заниматься перспективными, фундаментальными вопросами. И до сих пор бы мы вместе с республиками вместе сеяли, пахали, убирали…

 

 

- Задумывалось даже лучше. Значительно лучше.

 

 

 

- Это главный вопрос! Недомыслие и отсутствие компетенции! Мы уже завизировали у республик и опубликовали новый договор. Даже прибалты готовы были участвовать в экономической антикризисной программе… Вот какой дурак, когда решаются такие коренные вопросы, затеивает переворот!? Знаете что их беспокоило?

 

 

- «Шкура»!

 

 

- Это слишком мягко, культурно сказано. Шкурный вопрос!

 

 

- Ну, это же свобода! Чем больше свободы, тем чаще летят с должностей те, кто не справляется с работой. Демократия – это выборы, это сменяемость. Впрочем, они о демократии говорили не меньше нас. Но это была только болтовня.

 

 

- А Ельцин увлекся. Ему тоже очень хотелось власти. У Ельцина это было развито чудовищно, болезненно. Поэтому у него был авторитаризм. По сути он хотел быть как самодержец.

 

 

 

- Я сдерживал себя. Ельцин представлял крупную область. Кроме того мы вступили на путь демократизации, по которому пусть с трудом, с ошибками, но шли. И вдруг мы Ельцина убираем. Какая ж это демократия? Скажу больше - меня никто не страшил. И Ельцин тоже. Я просто действовал по совести. А когда ты действуешь по совести, кто тебя может напугать?

 

Кроме того, когда Ельцин был еще только заведующим строительным отделом ЦК, уже много говорил – “да что они там, наверху, знают, что умеют”… Мне эти разговоры подбрасывали. Видимо, чтобы я его убрал. Нет. Вот я этого не допустил.

 

 

- В конце концов, нет. Хотя до этого интервью несколько раз говорил, что жалею. Помню, когда встал вопрос – надо ли забирать Ельцина в Москву, Николай Иванович Рыжков, который хорошо его знал по Свердловску, говорит: “Михаил Сергеевич, наберетесь вы с ним горя”. Диагноз подтвердился.

 

 

- Потому что это урок. Я думаю, это очень важно для меня было – не изменять себе.

 

 

- (хмурится) Ну, что значит мое окружение? Я не политик окружений. Я не тащил родичей, знакомых, приятелей сюда.

 

 

 

 

- Да, поехал в отпуск. Не надо было ехать… Но, подожди. (задумывается) Я не допускал, что вокруг меня идиоты и случайная публика, которая вообще ничего не соображает! Теперь, конечно, ясно, что зря поехал. Но, представляешь, какое напряжение колоссальное было, нервы на пределе… Как будто ты готовую сталь принимаешь. Поэтому надо было привести себя в порядок. Такие дела были впереди!

 

 

- Когда выключили все телефоны, включая правительственный, я сказал жене, что это очень плохо. По ней это сильно ударило – у Раисы даже рука отнялась. Выбила эта история ее из колеи… Потом я пригласил дочь, ее мужа. Сказал, что это может кончиться очень плохо. Вплоть до гибели. Но говорю, не могу пойти на сделку с ними. Ты делай так, как ты считаешь – отвечают. А мы будем с тобой. До конца, чтобы там ни было. Помню, дочка Иринка - крепкая девчонка, очень умная – мы будем с тобой, говорит, всегда…

 

А заговорщики поняли, что с Горбачевым им не справиться. Кишка тонка! Они приехали, и я им сказал одну фразу. Главную фразу.

 

Они предлагают подписать указ о введении чрезвычайного положения. Говорят ласково - вам отдохнуть бы, а мы сами сделаем все. А я им говорю – мудаки вы! Об этом никто не пишет, замалчивают. А ты смотри, слово даешь, что это опубликуют?

 

 

- Ну вот. Им сразу было дано по зубам! Поставлены они были на место!

 

 

- (задумывается) А в жизни у меня всегда так было - когда становится совсем круто, страха почему-то нет.

 

 

 

- Думаю, часть правды тут есть. Все-таки они ему предложили сотрудничество, но он отказался. Для меня самое важное, что Ельцин на компромисс не пошел… Хотя авантюрист, конечно.

 

 

- Авантюрист! (Горбачев хмурится)

 

 

- Отставка была моим решением. Это произошло после того, как Верховные Советы республик утвердили Беловежское соглашение. В такой ситуации, по тому виражу и крутежу, я же понимал, что должен пойти на такой шаг.

 

 

- Абсолютно верно. Уже после отставки, 27 декабря, я ехал к себе в кабинет, чтобы дать интервью японцам. Была договоренность, что до конца года я могу работать в Кремле. В пути мне сообщили из приемной, что “эта банда сидит в кабинете и распивает коньяк”.

 

 

- Я думаю, что ГКЧП подорвал мои позиции, и это открыло возможности для Ельцина.

 

 

 

- Помню, я ответил на похожий вопрос Солженицыну. Он как-то заявил, дескать, всё погубила горбачевская гласность. Мой ответ был наполовину серьезным, наполовину юмористическим. Во-первых, сказал я, гласность вывела страну из шока. Мы дали людям, наконец-то, чувствовать себя свободными, хозяевами своей судьбы… Да и потом, Александр Исаевич, говорю, вы без гласности не у нас здесь находились бы, а в штате Вермонт рубили бы дрова на зиму.

 

А сколько людей вернулось, сколько получило возможность ездить в другие страны, сколько книг было опубликовано! А свобода совести, свобода собраний, все это – демократия!

А сейчас всякая мелкота пытается предать меня суду. Придет время, придет новое поколение. Его суд, а не этих… важен для меня.

 

 

 

 

- Я не претендую на роль посредника. Но я считаю, что ветераны мировой политики обязаны высказываться.

Сам я не раз говорил о мерах, которые помогли бы выправить ситуацию, возобновить сотрудничество. Например, предлагал подписать в рамках ООН антитеррористический пакт о запрете поддержки государствами террористических, экстремистских группировок, любых движений, выступающих за свержение силой законных правительств. Запретить поставки оружия незаконным вооруженным формированиям где бы то ни было.

И еще нужен новый Хельсинки (“Хельсинкские соглашения 1975 года о нерушимости европейских границ – РЕД.). Надо договориться - как не доводить дело до обострения. Чтобы не получилось, как на Украине. То есть нужны не только нормы, но и правила поведения. И неукоснительно соблюдать их!

 

 

- Выполнить Минские соглашения. Это прежде всего. Но что дальше? Конечно, решать должен украинский народ. Но я уверен: в его интересах демократическая и внеблоковая Украина. Такой статус должен быть закреплен конституционно и с международными гарантиями. Я имею в виду что-то типа «государственного договора», подписанного с Австрией в 1955 году (Австрия обязалась быть нейтральной, внеблоковой страной — Ред.)

 

 

- Это не тот вопрос, который надо обсуждать с Западом.

 

 

- Нет. Никакого желания.

 

 Комсомольская правда, 18.08.2016