Тридцать лет назад, 19 ноября 1985 г., президент США Рональд Рейган и Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев встретились в Женеве для переговоров, которые стали первым шагом на пути к окончанию холодной войны. Хотя их встреча не привела к подписанию официального соглашения о сокращении вооружений, стороны сделали важнейшее совместное заявление о «недопустимости войны» между СССР и США, что послужило сигналом к прекращению гонки ядерных вооружений.

 

В месяцы, предшествовавшие женевскому саммиту, выпускник Университета Дьюка (1950 г.) Джек Мэтлок, который впоследствии стал  послом США в СССР, работал в аппарате Совета национальной безопасности, где координировал подготовку президента Рейгана к встрече в верхах и непосредственно общался с ним. Карьерный дипломат и ученый, автор трех книг о последних годах СССР, Мэтлок присутствовал на нескольких ключевых встречах президента Рейгана с Горбачевым и другими членами руководства СССР, в том числе на саммите в Рейкьявике в 1986 г. Сейчас он в рамках программы Фонда Дэвида Рубенстайна работает на кафедре славистики и евразийских исследований Университета Дьюка. Накануне 30-летия встречи на высшем уровне в Женеве г-н Мэтлок поделился своими воспоминаниями об этом историческом саммите.

 

 

Я не встречал учеников лучше Рональда Рейгана: он знал, что многого не знает, он не был интеллектуалом и не был заносчив. Когда началась подготовка к встрече с Горбачевым, (советник президента США по национальной безопасности – прим. ред.) Макфарлейн сказал мне, что президент почти ничего не знает об СССР и мы должны ввести его в курс дела в оставшееся до встречи время. И тогда я занялся организацией «Краткого курса по СССР» — так мы его шутя и называли. Он состоял из 24 материалов — каждый по 6-12 страниц текста, напечатанного через один интервал. Я подготовил два или три материала — по психологии советских людей. Для написания остальных материалов я обратился к заместителю директора ЦРУ и руководителю отдела анализа развединформации госдепартамента, которых я в то время знал, и попросил выделить лучших аналитиков по каждой из очерченных мною тем.

 

 

 

Мы получили прекрасные материалы — примерно половину от ЦРУ и госдепартамента. Рейгану очень понравился этот учебный курс. Мне также дали практически неограниченное время для общения с президентом. Обычно радуешься, если выделят 15 минут, а тут мы могли проводить с ним по два часа каждую неделю.

Рейган также понимал, что ему нужны эти материалы, он был не такой человек, который сказал бы: «Как вы смеете пытаться учить меня, президента?» Он не был человеком энциклопедических знаний и не переживал по этому поводу. Когда ты его поправлял, он не воспринимал это как оскорбление — он говорил «спасибо».

 

 

Я считаю, что президент Рейган был опытным и практически прирожденным переговорщиком. Многие это забывают, но когда я говорю о его прошлой карьере актера, я подчеркиваю, что он был ко всему прочему председателем Гильдии киноактеров США и вел переговоры по контрактам с киностудиями. Я вспоминаю один аргумент, который он нередко приводил. Когда кто-то из наших сотрудников начинал говорить, что надо настаивать на 100-процентном выполнении [наших требований к СССР], он отвечал: «Послушайте, когда нам приходилось вести переговоры с киностудиями, мы были счастливы получить хотя бы 80 процентов». Он никогда не повел бы себя так, как люди из Движения чаепития (крайне правое движение в США – прим. ред.) или сегодняшние правые республиканцы.

 

 

Рейган, как мне кажется, вообще не нервничал. Мне кажется, Никсон сильно нервничал, готовясь к встрече с Брежневым на саммите 1972 года. Я был на этом саммите и своими глазами видел, как он потел перед встречей. Мне было почти стыдно, как американцу, что мой президент нервничает по поводу встречи с таким человеком, как Брежнев. Но Рейган — нет, он не нервничал , а напротив, вел себя довольно непринужденно и уверенно. Но в его аппарате были люди типа нынешних неоконсерваторов и (министра обороны – прим. ред.) Уайнбергера, которые были уверены, что его знаний недостаточно и этим воспользуется другая сторона.

 

Рейган просто знал, что ему нужно убедить Горбачева в том, что мы не хотим гонки вооружений, но если Горбачев захочет ее продолжать, то Советский Союз эту гонку проиграет. Именно поэтому Рейган наращивал наши арсеналы, стараясь показать Горбачеву, что сокращение вооружений отвечает интересам СССР. Тогда не было признаков того, что СССР пошел бы на разумные сокращения, если бы Рейган сначала не убедил его в необходимости этого.

 

 

Рейган на самом деле был вполне готов ехать в Москву. Однако многие в его аппарате, в том числе, безусловно, Уайнбергер, говорили, что это будет неверно воспринято, что люди подумают, будто он отправился туда на поклон, особенно учитывая, что последняя встреча в верхах (в 1974 г. – прим. ред.) проходила во Владивостоке и теперь была «их очередь» ехать к нам.

 

В то время я подчеркивал преимущества проведения встречи именно в Москве. Я не считал, что это выглядело бы так, будто мы приехали туда на поклон. Я воспринимал это как шанс обратиться к советскому народу — поскольку им пришлось бы дать Рейгану возможность выступить по телевидению и это развеяло бы созданный советской пропагандой образ Рейгана как «поджигателя войны». В связи с визитом Никсона они сильно приглушили тон антиамериканской пропаганды, и я считал, что это могло бы произвести огромное впечатление на советских людей. Однако, как мне кажется, Шульц видел в этом возможные политические риски и повод для критики со стороны правых. Я думаю, каждая из сторон беспокоилась о том, как это выглядит политически, и опасалась создать в глазах общественности впечатление, что она идет на чрезмерные уступки.

 

 

Я не могу определенно сказать, что что-то сильно бы изменилось, если бы Рейган приехал в Москву или если бы они встретились в Вашингтоне. Безусловно, в первом случае правые обвинили бы Рейгана в том, что он идет на поводу у СССР, поэтому, наверно, политически получилось бы не очень удачно. И я уверен, что в СССР Горбачева кто-то мог бы обвинить в том, что он едет в Вашингтон преждевременно. Поэтому, возможно, встреча на нейтральной территории отвечала политическим интересам обеих сторон.

 

 

За связи с общественностью в американской делегации отвечали те же люди, что занимались предвыборными кампаниями. Они придавали большое значение картинке для СМИ — где в ней расположен президент, где поставить флаг. И Рейган сам был небезразличен ко многим таким вещам. Во время встречи с Горбачевым специально не планировалось, что Рейган спустится по лестнице без пальто. День был довольно прохладный, небо было затянуто тучами, и Горбачев вышел из лимузина в шляпе и пальто. Рейган сбежал по лестнице в костюме, и они обменялись рукопожатиями. Как говорили некоторые русские, картинка вышла вполне определенной — хотя Рейган был значительно старше Горбачева, он выглядел внутренне моложе. Рейган казался смелее, Горбачев — более осторожным. Частично это вышло спонтанно, но пиарщики в американской делегации поработали на тем, чтобы представить нашего президента прессе в наиболее выгодном свете.

 

 

Включая эти встречи (в программу саммита – прим. ред.), стороны исходили из того, что для достижения поставленной цели (установления мирных отношений между СССР и США - прим. ред.) наши руководители должны не только уважать друг друга, но и понравиться друг другу. Это был также сигнал бюрократическому аппарату, что иметь дружественные отношения с другой стороной — нормально. Мы хотели создать атмосферу, в которой представители обеих сторон могут поговорить друг с другом неформально, если им кажется, что возникла проблема, а не обращаться к прессе и сотрясать воздух. Это, в конечном счете, помогло снизить напряженность. Конечно, дружеские отношения на личном уровне сами по себе не дают решения всех проблем, однако при их отсутствии достижение общих целей становится гораздо более трудным делом.

 

 

Думаю, Рейган убедился, общаясь с Горбачевым, что с ним можно иметь дело. Думаю, он с самого начала понимал, что Горбачев не волен поступать по своему усмотрению без одобрения Политбюро. Он понимал, что Горбачев — политик и у него есть свои проблемы дома, и Рейган не может предстать по результатам встречи победителем, унизив Горбачева, и ожидать от этого чего-то хорошего. И впоследствии сам Рейган никогда не говорил, что мы победили в холодной войне.

 

 

Безусловно, из этой встречи нужно извлечь уроки в плане того, как восстанавливать контакт после периода напряженности в отношениях между двумя мировыми державами. Как мы впоследствии узнали, советское руководство в период, предшествовавший подготовке саммита, действительно считало, что мы, возможно, планируем ядерное нападение на СССР — и это была крайне опасная ситуация. Саммит в Женеве был важен, потому что в текст совместного заявления были включены слова о том, что в ядерной войне не может быть победителя, она никогда не должна быть развязана, и следовательно войны между ними никогда не должно быть. Для Горбачева это стало очень мощным аргументом в отстаивании идеи сокращения вооружений.

 

Я и сейчас считаю двумя важнейшими результатами встречи совместное заявление о недопустимости войны и соглашение об обмене (студентами – прим. ред.) Может быть, Рейган и кто-то еще считали это соглашение об обмене игрой на публику, но я считал его очень важным. Его реализация много сделала для пробития брешей в «железном занавесе» и, в конечном итоге, его разрушения. А третьим достижением было то, что Рейган и Горбачев пришли к выводу, что могут работать вместе на равных. В результате саммита между ними сформировались личные отношения взаимного уважения, которые впоследствии переросли в настоящую дружбу. И по сей день, если кто-то критикует Рейгана в присутствии Горбачева, он поправляет таких критиков.