Но — не состоялось. Большевики тут же установили режим пожизненного правления Ленина (до его ментальной смерти в 1922 году), а затем Сталина. В 1953 году начала восходить звезда Хрущева, который после разгрома в 1957-м «антипартийной группы» стал полновластным хозяином огромной страны. Казалось бы, традиция не нарушена, и оставалось только ждать траурной музыки на черно-белых телеэкранах. Но в 1964 году произошел дворцовый переворот, который закончился не смертельным ударом шкатулки в висок, а всего лишь отставкой «по состоянию здоровья» и пенсией Никиты Сергеевича. После отстранения от власти Хрущев прожил в семейном кругу еще 7 лет.

 

Однако пришедший ему на смену Брежнев постепенно устроил дело так, что прекращение его правления завершилось только вместе со смертью. Эта российская традиция потом, уже совсем в фарсовом виде, была продолжена Андроповым и Черненко. Поэтому, когда в 1985 году Генеральным секретарем ЦК КПСС стал 54-летний Михаил Горбачев, общество настроилось на десятилетия жизни под его портретами и бюстами. 

 

А вот дальше началась странная история. Вместо того чтобы быстро расставить своих людей на все ключевые номенклатурные должности и затем почивать на лаврах, этот человек вдруг с места в карьер заговорил о перестройке. И не только заговорил, но и запустил гласность, лично позвонил опальному Андрею Дмитриевичу Сахарову в Горький, чтобы вернуть его домой, продавил закон о кооперации, объявил о «новом мышлении», которое фактически закончило холодную войну еще во времена СССР. 

 

Да, конечно, Горбачев хотел перелицевать безнадежно устаревшую идею социализма, которая за годы застоя многих уже не интересовала, а некоторых даже смешила. Сейчас, с высоты 2015 года, это кажется в лучшем случае донкихотством, а в худшем — глупостью. Однако хочу напомнить, что тот же Сахаров был яростным сторонником теории конвергенции, т.е. соединения лучших черт социализма и капитализма. И значительная (если не большая) часть нынешней российской номенклатуры, нынче презрительно отзывающейся о перестройке и Горбачеве, были в те времена членами КПСС, а иные занимали в ней очень высокие позиции. 

 

Это никоим образом не значит, что я осуждаю этих людей за такой радикальный идеологический дрейф. Почти все из них сделали это вполне искренне, под влиянием поистине тектонических процессов, которые как раз и были запущены перестройкой. Только вот почему они отказывают Горбачеву, который мог просто законсервировать ситуацию и продлить стагнацию Советского Союза (возможно, не на одно десятилетие), в праве на изменение взгляда на мироустройство? Он же вполне мог, пойдя на сделку с Западом и отказавшись от геополитических амбиций, еще больше заморозить внутриполитическую жизнь. Тем более что Андропов придумал очень много способов стравливать давление в котле: кого-то (очень выборочно, чай, не 37-й год) — в тюрьму или психушку, кого-то — в принудительную эмиграцию, кого-то вовремя предупредить о переходе за красные флажки. За телевизор, радио и газеты можно было быть спокойным. За границу ездили только особо проверенные люди.

 

С точки зрения нынешней номенклатуры, которая пропитана все тем же старинным российским основным инстинктом власти под названием «несменяемость», Горбачев проявил мягкотелость, отказавшись от всех этих возможностей, которые могли ему обеспечить даже пожизненное правление. И это, как мне представляется, главная причина ненависти к нему в верхах.

 

Конечно, сейчас можно сколько угодно говорить, что Михаил Сергеевич и его команда потеряли контроль над развитием событий в стране. Но разве Борис Ельцин и Егор Гайдар предполагали в начале 90-х, что через двадцать лет в новой (!) России повестка дня наполнится агрессивным изоляционизмом и великодержавным шовинизмом, невиданной даже для брежневского времени промывкой мозгов, вырождением демократии и упадком экономики? Не стали ли эти годы временем, когда за ширмой выстраивания вертикали власти и наведения порядка Россия полностью утратила ориентиры движения? 

 

Да, при Михаиле Горбачеве КПСС на своих пленумах ЦК и съездах принимала всякого рода стратегические документы типа пятилетних планов или Продовольственной программы, которые не имели никакого отношения к реальному развитию событий. Но разве сейчас у нас есть концепция развития страны, которая обозначала бы образ желаемого завтра и давала возможность разрабатывать конкретные дорожные карты для приближения к нему? Почитайте принятые в январе 2013 года основные направления деятельности правительства на грядущие пять лет. Это ненаучная фантастика. 

 

В декабре прошлого года был принят федеральный бюджет на 2015–2017 гг. Он строился на двух основополагающих для нашей архаичной экономической модели параметрах: баррель нефти в 2015-м должен стоить в среднем 91 (!) доллар, а курс рубля все к той же американской валюте не превышал бы 40. Документ еще не вышел из стен Думы, как стало понятно, что он не имеет отношения к жизни. Тем не менее его тупо протащили через все инстанции. В результате весь первый квартал этого года мы жили фактически без бюджета, прямо-таки в стиле наихудших лет «лихих» 1990-х. Новый вариант этого документа, радикально пересмотренный, так же как и его декабрьский собрат, был молниеносно принят все той же Думой. Хочется спросить депутатов: а о чем вы тогда думали? 

 

Как видно, мы живем не только без видения будущего России на несколько лет вперед, но и без понимания, что делать в буквальном смысле завтра. Естественно, в такой ситуации остается лишь повторять мантры о духовных скрепах, особости, происках внешних и внутренних врагов. За этой словесной жвачкой для народа скрывается полная потеря смыслов и ценностей. Основная мотивация власти — сохранить себя во что бы то ни стало, а преобладающей части общества — оторвать от государства как можно больший кусок подачек и чувствовать себя при этом вставшим с колен.

 

Перестройка, с ее начавшимся (пусть и независимо от воли отпустившего вожжи Горбачева) движением к свободе, справедливости и прогрессу, вновь появившемуся агрессивно-послушному большинству не просто кажется далекой историей, положенной на полки архивов, — она стала пропагандистским пугалом наших дней, чуть ли не на одном уровне с «цветной революцией».

 

Но если рассматривать повестку дня для России как набор действий капитана терпящего бедствие теплохода с более чем 140 миллионами пассажиров, то ценности, выпущенные в общество перестройкой, оказываются более чем актуальными.

 

«Гласность 2.0» — это возврат к реальному разнообразию СМИ, прежде всего федеральных телеканалов. На смену пропаганде должна прийти журналистика.

 

«Новое мышление 2.0» — это установление стабильных отношений с окружающим миром, нахождение такого сочетания российского вхождения в общеевропейское пространство (от канадского Ванкувера через Лондон, Варшаву, Москву до Токио и Новой Зеландии) и сохранения нашего суверенитета, которое позволило бы так перестроить экономику и все общество, чтобы мы (а не только узкий, стремящийся к несменяемости номенклатурный слой) комфортно жили, преуспевали в науке, искусстве — и в этом видели основание ходить с гордо поднятой головой. 

 

«Демократия 2.0» — это, конечно, не те робкие ее ростки, которые пробились сквозь асфальт в конце 1980-х и не были тогда затоптаны, и не те эрзац-институты, которые мы видим сейчас, а реально работающие разделение властей, политическая конкуренция, децентрализация в пользу местного самоуправления, рост форм самоорганизации людей.

 

Все вместе это не составляет феномена «перестройки 2.0». Замысел куда шире: в отличие от неоднократно предпринимавшихся в нашей истории попыток системного реформирования страны, которые заканчивались неудачей и откатом в застой и распад, сейчас жизненно важно добиться успеха.