Михаил Соколов: На политическом поле России после выборов и акций протеста рождаются новые инициативы, прежде всего это затрагивает так называемую социал-демократическую альтернативу нынешней власти. Есть люди, которые хотят заполнить нишу между правым флангом КПРФ и левым флангом "Справедливой России", а то и перебросить мостик к имеющимся в "Яблоке" социал-демократам.

Депутатами Ильей Пономаревым, Дмитрием и Геннадием Гудковыми, адвокатом Еленой Лукьяновой было инициировано создание социал-демократического союза, который был учрежден уже как движение "Левый альянс". Перспективы подобного образования анализировались на круглом столе в Горбачев-фонде. В этой дискуссии участвовали известные сторонники левой и социал-демократической идеи. Прежде всего участники дискуссии хотели разобраться, создало ли декабрьско-мартовская движение протеста с митингами на Болотной площади и проспекте Сахарова новую политическую обстановку в России, добилось ли оно каких-то успехов или потерпело поражение.

Один из известных экспертов, доцент Высшей школы экономики Павел Кудюкин уверен, что протестное движение для успеха должно достучаться до широких слоев трудящихся.
 
Павел Кудюкин: На самом деле протест был весьма поверхностным и достаточно логично, что он достаточно быстро сошел на нет. В сущности тот кризис митингового движения, который ярко проявился буквально на следующий день после президентских выборов, был легко предсказуем. В том числе и потому, что не всем давали высказаться, при организации митингов очень ярко проявился принцип "кто платит деньги, тот и заказывает музыку". Поскольку именно у наших официальных либералов были хоть небольшие, но финансовые ресурсы и был медийный ресурс, соответственно, трибуна была захвачена людьми, либо действительно представляющими в большей мере позапрошлое, чем прошлое десятилетие, люди в большинстве своем глубоко политически дискредитированные, либо людьми не политическими и потому пользующихся все-таки пока некоторым кредитом доверия. При этом за исключением разве что двух фигур - Сергея Удальцова и Ильи Пономарева, левая часть спектра была полностью от трибуны отсечена.

В известном смысле мы видим в несколько карикатурной форме проблему вековой давности с борьбой за гегемонию в освободительном движении при том, что и либерал сильно измельчал за прошедший век, все-таки по сравнению с достаточно героическими фигурами, скажем, Союз освобождения и ранней кадетской партии, выглядит только карикатурой, не более того. Движение захлебнулось в значительной мере потому, что действительно оно искусственно ограничилось чисто политически избирательной проблематикой. Старательно избегались те лозунги и те проблемы, которые поднимались на самом деле на митингах в провинции и которые реально могли бы быть вопросом для перехвата в том числе и той массы, которую частично добровольно, частично насильственно вытаскивали на провластные мероприятия.

Власть вообще начала, видимо, не очень хорошо подумав, довольно рискованную игру. Опять-таки мы помним начало прошлого века, чем закончились зубатовские игрища с попытками создания полицейского социализма. В сущности, попытки вытаскивать как раз потенциально левую массовую базу, массовые слои бюджетников, промышленных рабочих на провластные митинги означает не очень осторожно их будить, раздавать им невыполнимые обещания, более того не просто невыполнимые обещания, а ситуация, когда обещают одно, а власть с лета начнет реализовывать прямо противоположные политические движения, направленные как раз против интересов этих массовых слоев.

Власть поначалу непропорционально испугалась - не ожидали. Потому что и правда выборы 4 декабря были ничем не хуже всех предыдущих выборов. А что, у нас в 95 не было фальсификаций, в 99-м, в 2003-м, в 2007-м? Что принципиально изменилось? Но почему-то вдруг действительно что-то назрело в обществе, что определенная часть общества, достаточно заметная вдруг возмутилась. Власть испугалась, она этого не ожидала. Впрочем, испуг оказался достаточно приходящим, она достаточно быстро пришла в себя и продемонстрировала это при проведении президентской избирательной кампании, при организации президентских выборов, четко пойдя на достаточно жесткую линию, отказалась от более гибкой политики поиграть во второй тур, беспроигрышный, без всякого риска, с потенциальным соперником во втором туре выборов, но при этом выборы выглядели бы гораздо более легитимными. Была бы изображена реальная борьба, видимость честной победы была бы куда более убедительной.

Показателями этого испуга выступили инициативы по политической реформе, хотя они не выглядят как некая импровизация. Похоже, что ее готовили заранее и готовили с вполне сознательными намерениями. Изменения в законодательстве о партиях создают нам ситуацию, которую я как-то сравнил с таким явлением: когда самолет взлетает или садится при угрозе его обстрела зенитными ракетами самонаводящимися, он отстреливает тепловые ловушки. Вот эта возможность создания массы партий, уже, по-моему, 119 заявок в Минюсте, создание как раз таких тепловых ловушек, оттягивание потенциально оппозиционных голосов, из размазывание по этим десяткам потенциальных участников избирательного процесса и обеспечение продолжения существования крупных, уже закрепившихся в парламенте организаций. Опять-таки, кто-то потеряет больше, кто-то меньше, а с учетом восстановления голосования по мажоритарным округам, мы по опыту знаем, что голосование в мажоритарных округах - в большинстве случаев голосование за партию власти, на самом деле вся партийная реформа направлена на то, чтобы укрепить позиции.

Как она будет называться – "Единой Россией", Общероссийским народным фронтом – это не имеет никакого значения. Суть в том, что это будет партия нашего бюрократического капитала, который надеется закрепить свою власть еще на энное количество лет, а то и десятилетий. Та эйфория: вот, позволили создавать регистрировать партии – она в этом отношении крайне вредна, потому что отвлекает от реальных и гораздо более серьезных задач и реанимирует тот, как Маркс любил говорить, парламентский кретинизм, к которому мы и так вообще более чем склонны.

Политико-правовая модель, существующая в России, тупикова, она не преобразуема реформистским путем, она может быть преобразуема только путем революционным. Революционный путь облегчается тем, что вообще-то мы живем на основе правовой фикции. Конституция 93 года юридически принята не была. И если кризис дойдет до  достаточно серьезной глубины, об этом вспомнят. Вспомнить могут с любой стороны. Со стороны власти скажут: ага, конституции нет, значит мы можем действовать, как хотим. Но при возникновении серьезного народного движения низового можем об этом вспомнить и мы и сказать: вопрос о власти должен решаться так, как он решается в революционные эпохи. Наиболее приемлемый и легитимный способ – это Учредительное собрание.

В России был еще один лучший в нашей практике избирательный закон – это закон о выборах Учредительного собрания, просто в готовом виде можно брать и использовать. В том числе он ведь достаточно хорошо приспособлен к той рыхлой недосформированной партийной системе, которая существовала тогда в России которая неизбежно существует и будет существовать в России в обозримой перспективе. Это упирается в то что, пока что протест крайне верхушечен. Для того, чтобы он стал действительно массовым, он должен выдвинуть те лозунги, которые интересны этой широкой массе. Это массовые слои бюджетников, это сильно размытый, но существующий промышленный рабочий класс, это значительные круги действительно малого мельчайшего бизнеса, в значительной мере неформального, поскольку формально ему работать не дают, и отчасти среднего бизнеса, который тоже испытывает давление этой бюрократии,  бюрократического капитала. И с этой точки зрения выступают силы, заинтересованные в очень серьезных преобразованиях как минимум политического характера, изменения политической системы и экономической политики, но в целом  и изменения социально-экономической системы.
 
Михаил Соколов: Политолог Андрей Зудин мрачно иронизировал по поводу вождей протестного движения.
 
Андрей Зудин: Самое главное  и на выборах, и в ходе протестной деятельности - это то, что произошла психологическая эмансипация городского среднего класса. Это самое главное, все остальное будет потом. Что будет – в общем непонятно. Но это произошло, и это факт – психологическая эмансипация и некое сплочение. Была сделана так же попытка, попытка неудачная, я бы сказал, такого исторического реванша либерально-западнической субкультуры. Потому что то, что заявила о себе в ходе протестов – это именно субкультура, именно субкультура, а не слой.

Либерально-западническая субкультура потерпела историческое поражение после дефолта 98 года, она ушла в глубокий нокаут. Это прослеживалось и по опросам, и по реальной политической жизни, которая происходила в стране. Она в этом нокауте находилась в течение где-то условно 10 лет и стала выходить из этого состояния. И была предпринята попытка реванша, то есть вернуть ей лидерские позиции в обществе, вернуть ей лидерские позиции в общественном мнении. Эта попытка, на мой взгляд, не удалась.

Много уже было сказано о том, почему она не удалась, и в частности, о том, что люди, которые выходили на митинги, слушали ораторов, они в качестве своих и наиболее созвучных опознавали в основном не политические фигуры, а гражданские фигуры. Проблема несистемной оппозиции состоит в том, что большая ее часть, я имею в виду наиболее яркие фигуры - это люди, которые в морально-политическом отношении мертвы, но они все еще находятся в дееспособном возрасте. И это создает реальную проблему для них и для движений, и для политической жизни в целом. Они не способны что-либо создать, но они продолжают действовать.
 
Михаил Соколов: По всей видимости, от имени поколения прорабов перестройки профессор Гавриил Попов уверял, что массы, вышедшие на площади, не услышали того, что хотели, не получили адекватной программы и отвернулись от вождей протестного движения.    
 
Гавриил Попов: На выборах было два главных участника: с одной стороны правящая сплотившаяся бюрократия, организованная в какую-то структуру, с другой стороны – я условно называю "лузеры", вся элита, которые или выгнаны были из политической жизни в свое время, или не добрались до политических постов, или ни на что сейчас не рассчитывают. Вот это большое количество  претендентов с одной стороны, а с другой стороны те, кто их не собирается ни к чему допускать.

С этой точки зрения, ничего нового не вижу, как и предыдущие выборы - все то же самое. Что нового? Новое – это митинги и вышедшие на улицу тысячи людей. Что это за люди? Это полное несовпадение с тем, что было в 89 или 90 году - это не трудящиеся массы, это  не низшие слои общества, недовольные уровнем жизни или чем-то еще. Фактически там два компонента – это более развитые слои интеллигенции и достаточно развитые слои малого и среднего бизнеса, других участников митингов серьезных я пока не вижу.

Как вели себя эти массы, которые пришли на митинги? Это видно по выборам: результаты выборов показали, что те 7% максимальные, которые сулят получить Прохорову, примерно те 7%, которые максимально в лучшие свои годы получал Явлинский, как вы помните, большего ничего я тут не увидел. С этой точки зрения мне представляется, что митинги не дали результатов. В каком смысле  не дали результатов? Они не дали результатов в том смысле, что люди, которые пришли туда и внимательно выслушавшие все, не услышали то, что они хотели услышать. Если бы они услышали, начался бы традиционный маховик: верхняя бы интеллигенция начала работать со следующим слоем, времени было достаточно, следующий слой начал бы работать с низшими слоями интеллигенции, с учителями, врачами и так далее. Ничего этого не было.

Те, кто были на митингах, толчка для того, чтобы работать с людьми не получили. Значит они не получили ни одного ответа на интересующие их вопросы. Все политические силы оппозиции имели возможность выступить на митинге, все выступили, и никто не смог сказать то, что ждали стоявшие там тысячи людей, а стояли тысячи людей.
Значит я делаю для себя единственный вывод, что основная проблема состоит в том, что если какое-то оппозиционное движение в России будет, то оно должно услышать не то, что говорили на этих митингах те, кто там выступал, они должны увидеть и услышать новую платформу. Поэтому для меня сейчас главная проблема - это проблема платформы или проблема ниши, что, собственно, нужно, что, собственно, ожидали все люди, которые ходят и продолжают ждать сейчас.

Чего же хотят эти люди? Я думаю, что они меньше всего хотят новой власти, которая снова ими будет командовать в нужном направлении, то есть будет идти им навстречу, что-то делать и так далее. Если это так, то они не так бы себя вели. Так что я прихожу к выводу, что они хотят сами действовать, они хотят иметь власть, при которой они смогут сами решать свои вопросы. То есть власть должна выдвинуть такую платформу, при которой вот эти силы интеллигенции и среднего и малого бизнеса могли бы начать действовать активно, самостоятельно и так далее. Если бы они искали нового лидера, как говорят сейчас, или новую партию, то они кого-нибудь нашли бы, хороших слов было столько много сказано. Они, по-моему, не ищут ни лидера, ни партию, они ищут возможности самим работать и поддерживать ту партию, которая даст им возможность действовать.

Что-то похожее, на мой взгляд, с ситуацией 17 года и российским крестьянством. Российское крестьянство само готово было разрешить все проблемы земли и так далее, но им нужна была партия, которая бы, грубо говоря, подняла шлагбаум и сказал бы: берите землю, действуйте, как хотите. Что большевики тогда и сделали.

Надо иначе создать в стране систему выборности избирательных компаний, комиссий. Все люди, которые ведут выборы и занимаются выборами, должны быть полностью независимы от всех властей, которые в стране существуют. Это значит должен быть какой-то избирательный налог, деньги должны поступать в фонд и за счет этого фонда должны существовать и Центральная избирательная комиссия, причем сначала должны избираться избирателями местные избирательные комиссии, они должны избирать избирательные комиссии следующего уровня, избирательные комиссии следующего уровня избирают Центральную комиссию. Никто больше кроме избирателей и дальше в самих избирательных комиссиях в этой системе участвовать не будет.
 
Михаил Соколов: Директор Института глобализации социальных движений Борис Кагарлицкий считает, что предвыборный маневр на левом поле и грандиозные популистские обещания, данные бюджетникам, бумерангом вернутся Владимиру Путину.
 
Борис Кагарлицкий: Движение декабрьско-февральское, которое выдохнулось к марту, было достаточно поверхностным. Причем замечу, что оно даже и выдохлось потому, что становилось все более и более поверхностным даже на фоне того, что в Москве и Питере, особенно в Москве, численность участников протеста продолжала по инерции сначала возрастать. Но при этом, если мы возьмем ситуацию декабря и ситуацию февраля, то в масштабах страны она уже была совсем иной. То есть в декабре был особый энтузиазм в провинции, и подчеркиваю, не только интеллигентский, никоим образом ни элитно-интеллигентской хотя бы просто потому, что такого слоя массового в провинции нет. Для Пензы 600-700, под тысячу человек – это, наверное, большее событие, чем 10-20 тысяч в Москве, потому что там все друг друга  знают, и люди реально рискуют потерять работу.

Подъем был и уже к февральским митингам он выдохся полностью. Практически провинция отвернулась от Москвы, потому что она не увидела в митингах для себя ничего по-настоящему интересного, хотя недовольство было большое. Заметим, что провал "Единой России" на выборах был прежде всего провалом не московским – это был провал в регионах. Собственно говоря, поэтому началась паника, именно поэтому в 4 часа дня по Москве было дано указание избиркому что-то сделать, исправить ситуацию. Именно поэтому началось большое количество неподготовленных фальсификаций.

И в этом смысле выборы действительно отличаются от предыдущих, потому что на них фальсификаторы ложались постоянно, они постоянно делали ошибки, постоянно попадались, постоянно делали все на глазах у публики. Потому что падение рейтинга "Единой России" превзошло все их прогнозы, причем очень существенно – в разы. Оно было запланировано совершенно на другом уровне, это вызвало панику, начались действия с гротескными последствиями, которые были у всех на глазах.

Опять же примеры из той же Пензенской области, из района: сидит женщина, последние пять минут до закрытия избирательного участка, тут кипа пустых бюллетеней, а тут кипа бюллетеней, заполненных за "Единую Россию". Она судорожно на глазах у всего народа заполняет за "Единую Россию" и складывает бюллетени, чтобы потом вбрасывать. К ней подходит наблюдатель говорит: "Вы что делаете?". Она говорит: "Не мешайте работать, времени мало осталось". На таком уровне гротеска выборы еще не проходили.

О чем это свидетельствует? На самом деле это свидетельствует о том, что протестное движение действительно, на мой взгляд, достаточно поверхностно, при том, что кризис катастрофически глубок. Причем кризис глубок не только на уровне недовольства, а на уровне стремительно падающей эффективности госаппарата, который связан со структурным кризисом государства, который в свою очередь связан, на мой взгляд, с критическим состоянием той модели экономики, которая в России создалась и неспособность воспроизводить эту модель экономики в условиях имеющейся  глобальной ситуации. А отсюда все вытекающие последствия, включая кризис верхов и так далее. То есть я думаю, что нам предстоят весьма драматические события. Кстати говоря, значительная часть функционеров у власти это понимает, потому и некоторые меры власти являются гораздо более подготовленными, чем должны были бы быть, если бы мы их считали вынужденным ответом на происходящие события.

Есть разные тенденции внутри власти, и в определенной ситуации одна тенденция против другой использует события для проталкивания своей версии политического курса, и наоборот, ситуация немножко меняется, отыгрывает другая группировка. Я назвал борьбой тупых и хитрых: хитрые – реформами, тупые – понятно. Триумф тупых, который имел место в марте, на мой взгляд, будет подогревать ситуацию объективно.

Причем опять же Павел указал на очень важный момент, что с одной стороны дали социальные обязательства, которые являются невыполнимыми, дали социальным низам, нижним средним слоям, а потом начинают политику, уже начинают и начнут проводить дальше более активно, примерно с июля, которая как раз бьет по социальным слоям. Но тут по поводу невыполнимости обязательств есть один нюанс. Я не считаю, я не думаю, что эти обязательства не будут выполнены. Технически они будут выполнены. Соответствующие суммы денег в номинальном исчислении по соответствующим направлениям будут отправлены, только это не приведет ни к какому счастью. Все говорят - обязательно распилят. Тут и проблема не в распиле как таковом – это демагогия в духе Навального, что все крадут и пилят. Крадут и пилят, понятное дело, более того, крадут и пилят больше, чем раньше. Все эти распилы, которые имели место в 90 годы - это просто детский лепет в сравнении с тем, что происходит сейчас.

Но главная проблема не в этом, а главная проблема в том, что выделение средств, скажем, на социалку происходит при одновременном системном демонтаже тех структур, на которые эти средства выделяются. Пустили поток воды в какой-то чан, одновременно в этом чане продырили 50 дырок, вообще половину чана отпилили и приделали к другому чану, в который напустили серную кислоту. И потом удивляются, что у нас ничего не вышло. Поэтому эти меры в сочетании, социалка публичных мер с леволиберальным курсом, приведут к катастрофическим последствиям. Инфляция с одной стороны увеличится, а с другой стороны получатели, так называемые получатели средств, они ничего не получат, в реальном содержании получается хуже. Власть действительно получает удары слева и справа сейчас, у нее практически исчезло поле для маневра. Вернее, тот маневр, который она проделала в конце февраля – начале марта, он скорее пойдет ей в перспективе во вред.
 
Михаил Соколов: Один из руководителей движения "Социалистическое сопротивление" и "Левого фронта" Илья Будрайтскис продолжил тему специфичности современных российских либералов, часть из которых не является демократами.
 
Илья Будрайтскис: То самое путинское большинство, которое являлось главной фигурой политического языка правящего режима на протяжение последних 10 лет, оно в какой-то момент в середине декабря после позорных выборов перестало существовать, растворилось. И заново это большинство появилось именно в результате линии, которая была выбрана политическим руководством протестного движения. Это линия, которая была принципиально антидемократической, антисоциальной и в которой за этими разговорами о креативном классе на самом деле скрывался глубокий конфликт, который, как мне кажется, определяет нашу политическую историю на протяжении последних 20 лет - это конфликт между либерализмом и демократией.

Когда вы говорите, что большинство людей, которые отвечали на социологические опросы, осознавали себя как демократа, та вот их осознание себя как демократов прямо противопоставляет их той перспективе политической, которую предлагают либералы. Потому что для либералов в России принципиальным было участие во власти, изменение власти, трансформация власти с помощью консолидации с элитами, участие в этой власти в роли экспертов и советчиков. И эта консолидация была возможна только на основе консенсуса, то есть недопущения большинства к принятию решений.

Этот органический союз либерализма с авторитарной властью в очень своеобразной, в очень гротескной форме проявился в декабрьском движении. Как мне кажется, вот эта попытка скопом записать участников митингов в либералы или в левые, в какой-то креативный класс, является принципиально неверной. Широкая среда городских недовольных, которая на самом деле очень разнородна, в которой достаточно большой сектор составляют люди, которые не имеют отношения к предпринимательской деятельности, для которых чрезвычайно важны требования, связанные  с социальным государством – это чувствовалось по разговорам с людьми. Для вот этой условной либеральной публики наступает сегодня момент истины, когда действительно определиться с кем она – она с либеральным истеблишментом, который стремиться заключить сделку с правящей элитой и отвоевать место в авторитарной капиталистической системе, либо они приходят на сторону демократии. А этот переход на сторону демократии неизбежно будет означать дрейф влево.

Поэтому, мне кажется, что фигура Михаила Прохорова – это большая удача, вообще появление в этом направлении,  потому что ставит достаточно, создает четкий маркер, по отношению к которому этим людям будет легко определяться - за или против Прохорова. Вот эта возвышающаяся мрачно фигура картонного олигархического монстра очень заметна, является маяком, по отношению к которому теперь предстоит всем людям, которые так или иначе ассоциируют себя с какими-то либеральными, достаточно расплывчатыми представлениями, определиться - за или против. Мне кажется, что те, кто против, они неизбежно будут идти влево и неизбежно будут участниками проекта "от багровых до розовых", именно такая партия, которой нет. Партия, которой нет, она и будет партией полевевшей либеральной интеллигенции, которая наконец найдет в себе силы стать последовательно демократической силой, объединиться с большинством собственного народа.
 
Михаил Соколов: Как историк, Илья Будрайтскис должен был бы все-таки видеть разницу между современными октябристами типа Чубайса и Юргенса и кадетами, такими как Немцов и Рыжков. Глава Фонда конституционных реформ Олег Румянцев показал, кто является противником для современных левых.
 
Олег Румянцев: Мы уже 20 лет с момента разгрома Верховного совета, со всех тех событий, которые были, безусловно, рубежом, мы являемся свидетелями такого довольно беспардонного поведения правящей коалиции. Победили тогда бенефициары приватизации, для того собственно и нужно было упразднить Верховный совет. Они себя считают до сих пор демократами.
 
Любой член ельцинской семьи скажет: мы есть демократы, Ельцин принес демократию. А те крупные олигархи ельцинского призыва, которые участвовали в этой приватизации, плоды которой мы на сегодня имеем в этом экономическом уродливом строе, они вам скажут, что они как раз были экономическим ответом на победившую политическую демократию.

Их альянс с торговыми чекистами (сегодня их считают силовыми консерваторами) он совершенно естественный. Они поделили итоги приватизации, поделились ими, и они удерживают прочно этот политический тандем в течение последних 4-5 лет.

Это как раз и было возможностью показать, что демократия продолжается, есть «башни Кремля», есть разница между силовыми торговыми чекистами или силовыми консерваторами и либералами, которые группируются вокруг Дмитрия Анатольевича. Неужели Тимакова вам скажет, что она не демократ? Она скажет: я – главный демократ. Или Будберг вам скажет, что он не демократ? Он и есть главный демократ.
 
Те, кто не входит в эту коалицию - это и есть широкая левая реформаторская, если угодно, социал-демократическая партия. Но не все, у нас есть серьезный очень сегмент патриотических граждан.  Слышал критику, критиканство в отношении Навального, то есть некий Навальный, он себя считает. Я категорически с этим не согласен. Алексей Навальный в одиночку, один из создателей революции, прошедшей в нашем гражданском обществе. Его антибюрократическая, антиолигархическая, антикоррупционная направленность, метод его сетевой работы, способность сегодня собрать союзников показали нам, во-первых, новые методы работы в цифровую эпоху, а во-вторых, показали, что люди могут быть и левых взглядов, он серьезных левых взглядов,  в то же время патриотически мыслящие.
 
Нельзя считать левыми только тех, кто возглавляет различные социалистические и социал-демократические кружки. Левыми по взглядам являются все, кто не поддерживает эту чудовищную правящую коалицию. А мы 20 лет, все по сути дела левые силы сидят на галерке и смотрят на то, как там продолжается распил бюджета, распил полномочий.

Главный позыв Путина такой, что: я, ребята, надолго, я на следующие на 12 лет точно совершенно буду. Их либеральный фланг не лучше – это сплошная фабрика по изготовлению симулякров. Посмотрите на все последние инициативы Медведева.
 
Я считаю, что все-таки надо говорить о реформаторском движении. Как бы ни противна была эта власть, но надо речь вести о диалоге с ней. Может быть с позиции силы, когда с позиции мудрости, но речь надо вести о реформаторском подходе и о диалоге – это очень важно.
 
Михаил Соколов: Позвучали на круглом столе в Горбачев-фонде и голоса экспертов-скептиков. Либеральный журналист Роман Доброхотов отметил, что Владимир Путин не оставляет для независимых левых места на политической арене.
 
Роман Доброхотов: Я недавно посмотрел те лозунги, о которых говорила социал-демократическая коалиция имени Ильи Пономарева, Удальцова и прочих, так на самом деле это практически все то же самое, что пытается пропагандировать Путин. Повестка дня Путина популистская, она на самом деле абсолютно левая. И когда социал-демократы пытаются независимо что-то предложить, они просто повторяют Путина. Поэтому они не могут получить дополнительный электорат. И это, мне кажется, довольно логично.

Потому что если мы посмотрим на то, как устроена наша экономическая система и политическая система, то все левые принципы де-юре в принципе реализованы. То есть у нас де-юре есть бесплатное образование и здравоохранение, у нас вроде бы большой процент ВВП идет на социальные расходы. И на самом деле разгонять эту машину в сторону еще больших расходов - это будет голый популизм. Люди как раз, Кагарлицкий говорил о популизме, люди очень устали от него. Потому что люди всю левую риторику воспринимают как путинскую риторику  и называют все, включая провинцию, Путина "обещалкиным" и уже совершенно интересно.

Сейчас то, чего не хватает, что в дефиците – это как раз либеральные преобразования, то есть защита прав собственност, это конкуренция в самых разных сферах, ее нигде сейчас нет, это индивидуализм, который нигде не в почете совершенно. То есть то, что на самом деле у левых вызывает наибольшую агрессию и неприятие, аллергию, я хотел сказать, это то, что в последние 10 лет дожималось, на самом деле, чего не хватает.

Поэтому если, как предлагает Кагарлицкий, социал-демократы отмежуются от либералов - это на самом деле будет полезно для самих либералов, потому что именно либералы хотят избавиться от людей с левой риторикой, и они, например, очень любят Удальцова. Но как только Удальцов начинает загибать в сторону левого популизма, то реакция митингующих: нет, зачем мы сюда пришли? То же самое на националистические призывы типа "Россия для русских", то же самое, митингующие освистывали националистов. Нам надо признать, что эти 5-6% образованного меньшинства, которые составляют ядро протеста, на самом деле это либеральное ядро и надо с этим считаться. Может ли социал-демократическая партия опираться на них или нет – это уже я не могу сказать. Просто мне хочется, чтобы мы осознали тот тренд, который сейчас есть. Нет никакого левого электората, он сейчас весь под "Единой Россией" и достать его оттуда нельзя, потому что нельзя быть большим популистом, чем Путин. Путин всегда обыграет на этом поле.
 
Михаил Соколов: Политолог Андрей Зудин вынес социал-демократии в России буквально смертный приговор.
 
Андрей Зудин: Идея социальной справедливости будет в нашей стране, конечно, пользоваться спросом. И спрос на нее увеличивается. Другое дело, что превращение социологического феномена и ценностного феномена в политическую силу займет очень много времени - это сопряжено с существованием исторического реликта под названием Коммунистическая партия Российской Федерации. Это так же трудность превращения левых в реальную политическую силу, отчасти, в меньшей степени, но тоже связано с загипнотизированностью, которой до сих пор среди людей, связанных с советским опытом, пользуются идеи социал-демократии.

Идеи эти, на мой взгляд, в нашей стране бесперспективны абсолютно. Это трагедия советских, я подчеркиваю, советских реформаторов, что у них появилась возможность социал-демократического выбора, который соответствовал их установкам внутренним, их убеждениям в тот момент, когда социал-демократия как политическая сила стала входить в состояние упадка. На Западе она, поскольку она стала частью политической культурной традиции, она продолжает работать, но в значительной степени выхолощена. У нас игры в техническом смысле, не в ругательном смысле, действия некие, связанные с социал-демократией, абсолютно бесперспективны.

Левая идея – это другое дело просто потому, что это часть базовых ценностей, с ними можно и нужно работать. Единственное, на что могут рассчитывать люди, которые себя сознательно позиционируют как социал-демократы - это некий клуб единомышленников, чтобы общаться, чтобы транслировать свои идеи, но на какой-либо электоральный успех серьезный, на какую-то способность привлечь свежие силы, на мой взгляд, здесь рассчитывать нельзя, просто не следует обольщаться.
 
Михаил Соколов: Тем не менее, энтузиасты не сдаются и делают прогнозы о том, что будет происходить на поле левого партийного строительства. Говорит доцент Высшей школы экономики Павел Кудюкин.
 
Павел Кудюкин: По ситуации на левом поле. С учетом того, что есть левые в современной России - вообще вопрос тяжелый. Мне, например, трудно называть левыми официальное руководство КПРФ с их консерватизмом, сталинизмом, национализмом и клерикализмом, когда, скажем, последние заявления Зюганова мало чем отличаются от заявлений Всеволода Чаплина. Будем говорить: левые – это те, кто называет себя левыми, пойдем на такое допущение.

Здесь мы видим чрезвычайно интересную ситуацию.

С одной стороны происходит углубление кризиса КПРФ, и как раз подвижки в партийном законодательстве дают некоторые надежды, потому что часть тех людей, которых поисключали из КПРФ, которые сами ушли из КПРФ, которые уходят из КПРФ, начинают движение по своей консолидации, может появиться реальная достаточно массовая партия. Эти люди во многом являют собой идеологической скол все с той же самой КПРФ с некоторыми улучшениями, конечно, там нет совсем оголтелых нацистского толка националистов, сторонников Никитина, но, конечно, там всякой твари по паре - и сторонники демократического социализма разных вариантов, и сталинисты, и жесткие и мягкие. Тем не менее, процесс их самоопределения, пожалуй, будет проводить определенную селекцию и сдвигать потенциальную левую организацию все-таки в сторону демократически-социалистических принципов. По крайней мере, определенные основания для такой надежды есть. Это принципиально изменяет ситуацию на левом поле.

С другой стороны, есть некоторые тенденции консолидации среди пестрого конгломерата не КПРФских левых организаций, может быть здесь наиболее яркие проявления были в Москве с форумом левых сил в конце января, достаточно пустопорожнее, к сожалению, мероприятие, но как некоторый символ, имевшее смысл. Или аналогичная конференция в Петербурге.

И последние несколько слов по поводу перспективы создания объединенной социал-демократической партии. Я глубоко убежден, что так ставить вопрос было бы неправильно, надо ставить вопрос иначе. Нужно ставить вопрос о создании широкой демократической левой партии, далеко выходящей за пределы традиционно понимаемой социал-демократии. Партия, если вспомнить те разговоры, которые мы вели с Борисом Кагарлицким больше 30 лет назад еще в подполье, организация "от багровых до розовых", где где-то левым крылом будет, скажем, силы, сходные с Российским социалистическим движением, которое Илья Будрайскис представляет, выходцы из КПРФ, а правым левое крыло "Яблока", социал-либералы из "Яблока". Я прекрасно понимаю всю сложность формирования и объединения столь широкого спектра, отягощенного массой исторических и актуальных противоречий, но как стратегическая задача, я считаю, что это вполне реалистично.
 
Михаил Соколов: Директор Института глобализации социальных движений Борис Кагарлицкий выступает за полный разрыв левого движения с либералами.
 
Борис Кагарлицкий: Политика так называемого левого популизма, за которую будут обвинять в популизме, она, конечно, возможна и  перспектива. Но эта политика возможна из очевидного, последовательного, жесткого, открытого, демонстративного размежевания с либералами. И только в этих условиях. И то, что мы говорим, что левым не дали слова, дали только двум левым слово на митингах – это только полдела. Дело в том, что когда вы даете слово левым на митингах, вы видите, что ничего левого они сказать в этом контексте, в этой ситуации не могут, потому что митинги не о том.
 
Та же самая история с повесткой дня – повестка дня не левая, в рамках этой повестки дня левые все равно себя обозначить не могут, в лучшем случае какими-то демагогическими общими словами. Роль левых ораторов на митинге сводилась к легитимации либерального митингового процесса.
 
Перспектива левых состоит, на мой взгляд, в двух позициях. Первая - в размежевании с либералами, в том смысле, что большая часть того, что сейчас называется социал-демократический спектр, является на самом деле разновидностью либерального спектра, с ними не может быть никакого объединения. В то же время надо понимать, что у нас люди не то, чем они себя называют очень часто, то есть люди называются социал-демократами, на самом деле это ультра-либералы, люди называют себя сталинистами, на самом деле социал-популисты  и так далее. Поэтому нельзя судить о человеке по тому, что он сам про себя говорит, особенно в России.
 
В этом случае действительно необходимо достаточно широкое объединение, не очень оглядывающееся на ярлыки, которые люди сами на себя наклеивают без большого толка. Но это объединение должно быть политическим. Это значит, что, например, абсолютно бессмысленно обсуждать вопросы сущности СССР,  о том, что было в СССР, что такое сталинизм, как вы относитесь к Сталину. А вопрос о том, как вы относитесь к президентским выборам, например, должен был бы  быть решен, если бы это делали раньше, жестко и однозначно и с соблюдением дисциплины, если уж решили, то решили. Пошли ровно по обратному пути: давайте поговорим о том, в чем мы согласны, чтобы все были счастливы, все было хорошо, а скажем, политические вопросы о выборах президента, об отношении к митингам и так далее, мы политически содержательно решать не будем. И потом после форума все расходятся по своим группам, и каждый занимается своим делом.

Я думаю, что в этой ситуации в России может возникнуть не одна левая партия, даже большая левая партия, могут возникнуть две или три, в том числе в ситуации, когда часть левых хочет дружить с либералами, хотят быть левым крылом либералов, милости просим. Но понятно, что это должна быть другая партия или другая организация.
 
Тот, кто хочет сидеть дома, говорить, что митинги полная чепуха, что все это исключительно либеральная бредятина, нам нужно готовиться к настоящей чистой социалистической революции, которая произойдет на другой планете через 50 лет, опять же есть такая точка зрения: ребята, сидите дома, готовьтесь и ждите. В России есть место для нескольких левых партий, но вполне возможно, что перспективы для левого движения в России есть, и эта перспектива зависит не от партстроительства, не от усилий левых так называемых политиков или квази-политиков, а от того, как будет развиваться социальное движение, от того, как будет жить провинция в первую очередь, от того, что будет происходить в регионах, от того, поднимется или не поднимется в какой-то форме рабочее движение, на что есть некоторые признаки. И в случае, если это действительно произойдет, то возникнет стихийная естественно та социальная почва, на которой левое политическое движение может оформиться. Если этого не произойдет, то как бы ни собирались, как бы ни комбинировались, где мы ни сидели, что бы ни подписывали, ничего не получится.
 
Михаил Соколов: А вот глава Фонда конституционных реформ Олег Румянцев поддержал идею создания широкой левой коалиционной партии, но он уверен в том, что сегодня надо опираться на "Справедливую Россию".
 
Олег Румянцев: Меня пригласили, как минимум, в три социал-демократических проекта участвовать, и это все серьезные, солидные и уважаемые люди. Их число будет множиться. Надо отдать должное, что со "Справедливой России" удалось главное – сделать социал-демократию частью мейнстрима политического, во многом за счет административного ресурса, потому что Путин поддерживает Миронова как друга и помогает этой партии, но в  немалой степени, потому что "Справедливая Россия" стала солидной альтернативой. И это увидели многие люди, которые ходили на выборы, 13 или 16%, которые им насчитали, я думаю, что это реальные 13 или 16%, потому что была видна наконец какая-то структурированная альтернатива.
 
Социал-демократы от какой-то кружковщины и клубной работы наконец-то стали частью политического мейнстрима. И самое плохое, что мы могли бы сделать сегодня – это раздробить голоса "Справедливой России", раздробить самую эту партию и фракцию. Это не значит, что надо вокруг нее объединяться, но это серьезное достижение - иметь парламентскую фракцию, которая на самом деле способна давать и поправки в законы, есть уже серьезный кирпичик, который надо использовать в этой работе. Нельзя говорить, что что-то надо начинать с нуля, есть серьезная фракция, серьезная партия.
 
Михаил Соколов: На прошедшей неделе было создано движение "Левый альянс". О перспективах этого движения мой коллега Владимир Кара-Мурза побеседовал с депутатом Государственной думы России, членом партии "Справедливая Россия" Ильей Пономаревым.
 
Владимир Кара-Мурза: Илья, является ли "Левый альянс" платформой для объединения представителей КПРФ, "Справедливой России", "Яблока" в единую силу, участвующую в  выборах или это только структура для координации действий социалистов социал-демократов, состоящих в разных партиях?
 
Илья Пономарев: В физическое объединение партии сейчас, здесь и сейчас я абсолютно не верю. Не позволят ни амбиции, ни идеологические подходы, программные установки, история взаимоотношений и так далее. Я абсолютно верю в то,  что в будущем в стране должна быть единая левая партия и очень надеюсь, что наша активность подтолкнет к тому, чтобы она будет создана. Но это очень медленный и постепенный процесс взаимных притирок, установления доверия и так далее. Для этого нужно делать совместные дела каждый день в течение долго времени, совместно побеждать и совместно проигрывать, только тогда возникнет необходимый уровень взаимодействия.
 
Владимир Кара-Мурза: Может ли на базе "Левого альянса" возникнуть новая партия, если, например, организаторов альянса будут исключать из "Справедливой России" и КПРФ?
 
Илья Пономарев: Если предположить, что во главе "Справедливой России" и КПРФ стоят люди, которые политически крайне недальновидны и желают зла своим организациям, то, конечно, так может произойти. Но пока мы видим, что хотя аппараты и КПРФ, и "Справедливой России" были крайне скептично настроены по отношению к "Левому альянсу", но руководство партии оказалось мудрее. И Геннадий Андреевич заявил о том, что он готов к взаимодействию с "Левым альянсом", и Сергей Михайлович, который приветствие прислал, собирался придти, но Госсовет на то же самое время назначили, и поэтому он физически не смог быть. Это означает, что лидеры партии понимают, что "Левый альянс" им выгоден, а не является угрозой.
 
Владимир Кара-Мурза: Почему на этот раз коалиция левых сил может состояться и стать эффективной, ведь еще ни разу такое объединение не удавалось?
 
Илья Пономарев: На самом деле, во-первых, если где объединение и может произойти, то только на левом фланге. Потому что если либералы все время выясняют отношения по принципу "сам дурак", то левые спорят исключительно про идеологемы. А поскольку сейчас повестка дня все больше и больше сужается для всей страны, сужается до очень простых и понятных вещей борьбы с коррупцией, борьбы за конкретные социальные права, жилищную сферу, за нормальный достойный уровень зарплат, то есть за элементарную выживание населения, то соответственно, договориться становится проще, и все больше и больше людей просто говорят: давайте действовать наконец, хватит выяснять отношения.
 
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, будет ли "Левый альянс" антипутинской структурой?
 
Илья Пономарев: Конечно, он будет антипутинской структурой в силу того, что Путин выражает интересы клептократии, которая захватила страну, и Путин является всероссийской крышей по вывозу капитала за рубеж. Конечно, в этом смысле "Левый альянс" против этого. Другое дело, что если опять-таки либеральные силы не возражают против сути путинской политики, то есть они считают, что надо больше таких реформ проводить, еще более последовательно проводить, еще более жестче их проводить, только сам Путин нехороший человек, потому что в свое время отстранил их от власти, то мы не видим какой-либо проблемы непосредственно в личности Путина. Для нас Путин не то, что он кагэбэшник и вообще нехороший человек, а то, что он выражает интересы того класса, с которым мы боремся.
 
Владимир Кара-Мурза: Какую роль сыграет в "Левом альянсе" Михаил Ходорковский?
 
Илья Пономарев: Я поскольку Ходорковского знаю лично и представляю себе его политические взгляды, я считаю, что его взгляды, безусловно, левые. Вряд ли они являются радикально левыми, скорее можно описать как леволиберальные, но все равно левые. И я думаю, что мы в значительной степени одинаково понимаем значение вопроса о собственности у нас в стране, мы понимаем достаточно одинаково роль труда у нас в стране, и мы достаточно одинаково понимаем вопросы модернизации страны и российского общества. В этом смысле я очень надеюсь, что Михаил Борисович  выйдет на свободу, и мы сможем наладить с ним хорошее нормальное политическое взаимодействие. А интеллектуальное взаимодействие у нас определенное уже есть, потому что, безусловно, ее статьи, его идеи влияют на левую политическую мысль у нас в стране, в том числе на программу "Левого альянса".
 
Михаил Соколов: Напомню, что в "Левый альянс" вошли такие известные политики как Геннадий и Дмитрий Гудковы, Олег Румянцев, Вячеслав Игрунов, Елена Лукьянова, Михаил Делягин. Представители "Справедливой России" и "Яблока" прислали на конференцию "Левого альянса" своих наблюдателей. В разработке программы "Левого альянса" готов принять участие Михаил Ходорковский.

 

Радио Свобода, 30.04.2012