Анатолий Черняев: Дезинтеграционные факторы были очень сильны в дряхлеющей «империи».

За 20 лет из серьезных размышлений и аргументов, из домыслов и подозрений, агрессивного невежества, коллажей правды и лжи, наглого вранья, обид и сожалений, проклятий, восторгов и прочей чепухи по поводу падения СССР сварена такая похлебка, переварить которую и извлечь из нее что-то питательное может только Время. Двух десятилетий не хватило.

Сейчас уже, пожалуй, позволительно удивиться тому, что такая страна (теперь-то мы знаем, чем она была в действительности) просуществовала чуть ли не до порога ХХI века. «Виной» тому – мощная инерция, которую задали ей Великая революция и победа в 1945-м в Великой своими преступлениями и героизмом войне. Но импульсы, исходившие от этих поворотных явлений, давно начали гаснуть. Один из них под конец затаптывали. Другой пытаются держать на искусственном дыхании. В глухом застое страна деградировала.

Пришел Горбачев, который признал, что к концу ХХ века страна, которая не в состоянии даже прокормить себя, не может считаться великой (и быть таковой) – только потому, что она нагоняет страх на окружающий мир, обладая оружием, способным уничтожить весь этот мир.

Горбачев дал стране шанс. При всех огрехах и грехах, упущениях и слабостях, недодуманности и скоропалительности некоторых решений и акций перестройка – это грандиозный замысел. И она действительно могла вывести страну из тупиковой колеи на рельсы современного развития в глобализирующем мире.

До сих пор суют под нос «китайский пример». Ставят Горбачеву в вину, что он им не воспользовался. Но мы не китайцы, и этим все сказано. Главное, на что Горбачев рассчитывал, – что свобода, которую он дал, породит и наполнит новым содержанием надежду на возможность справедливого устройства общества. Однако свобода быстро трансформировалась во вседозволенность, которая делала невозможной реформацию в отпущенный срок. Ее сорвали ее же достоинства и достижения: гражданская свобода, национальная свобода, гласность, отказ от политического насилия, открытость миру. Советские люди, прежде всего русский народ, оказались настолько не приспособлены к тому, чтобы пользоваться свободой во благо страны и себе самим, что шанс был рассеян.

Дезинтеграционные факторы, центробежные тенденции были очень сильны в дряхлеющей «империи».

Некоторые народы, давшие наименование советским республикам, благодаря именно советской власти превратились в нации или протонации. И захотели самостоятельности.

Несмотря на вековой багаж сожительства разных народов, со всем его несомненным позитивом, несмотря на то, что Советский Союз был «империей наоборот», он все-таки оставался лоскутным образованием, где железным обручем были схвачены слишком разнородные элементы. Удерживать их на одном географическом пространстве и в одинаковых для всех социально-экономических условиях мог только тоталитарный режим.

Центризм в унитарном государстве – со всеми его иногда унизительными правилами, часто с некомпетентностью и неразборчивостью в этнонациональных особенностях, привычкой к принуждению, к унификации – представлен был главным образом русскими (или обрусевшими украинцами) во власти. Поэтому националистические настроения и сепаратистские устремления приобретали русофобскую окраску, а значит – и на разрыв.

Ультрацентрализованная экономика и соответственное управление ею на постсталинских принципах утратили былую эффективность. Плановое хозяйство сталинского образца уже не могло обслуживать страну, давать приличный уровень жизни. Децентрализация стучалась в дверь.

Некоторые государства и территории насильственно были включены в СССР в 1940 и 1945 годах. «Покоренные» (в ХIХ веке), с применением часто очень жестоких мер, тоже этого не забыли.

Интернационализм, послуживший многим народам, растратил свой потенциал к концу столетия. Дискредитировал себя демагогией о «дружбе народов», фарисейской пропагандой равноправия со «старшим братом», депортацией народов, граничащей с геноцидом, скрытой, но чувствительной русификацией, государственным антисемитизмом.

Русский народ («господствующая нация» – по прежним понятиям), ослабленный генетически и физически, измученный потрясением трех войн, коллективизацией, пятилетками, перманентной чрезвычайщиной, ГУЛАГом, устал нести союзное великодержавное бремя. Не хотел больше жертвовать ради других. Здесь был, пожалуй, решающий фактор разрушения Союза. Патриарх Кирилл назвал это утратой пассионарности.

Партийно-государственная власть, хотя и привычная, превратилась в паразитическую надстройку над народами, с «кормушкой» как источником ее особого снабжения. Утратила моральный (в том числе революционный) авторитет. Официальная идеология, построенная на фальсификации того, что было у всех перед глазами, и самой истории страны, на вранье о том, что за бугром, на обещаниях, которые не выполнялись, давно перестала быть стимулом совместного развития и единения. Ненависть к «начальству», к «коммунякам» клокотала.

Сильным дезинтегрирующим фактором стала неудача экономической реформы и начавшееся обнищание. Да она и не могла быть успешной, ни за 500 дней, ни за 5 и более лет. Ведь речь шла, говоря марксистским языком, о смене «формации», а не просто управленческо-экономического механизма. Выбор «свобода или колбаса» был сделан в сторону колбасы (и, добавлю, водки). Совмещать то и другое мы не научились до сих пор.

Историческая дилемма обнажилась: можно ли спасти многонациональный союз, разрушая порочный режим, но сохраняя общее государство? На этом столкнулись две силы – интеграционная и дезинтеграционная. Одну олицетворял Горбачев, другую – Ельцин и «националы». На пике их соперничества по поводу нового Союзного договора и случился августовский путч 1991 года. Особенности поражения этой попытки вернуть страну в доперестроечное состояние создали условия для второго декабрьского путча в Беловежской Пуще.

Горбачев не раз говорил, что перестройку надо было начинать лет на 20 раньше, тем самым признавал, что болезнь была запущена. Это не значит, что не надо было браться за лечение. Горбачев принял на себя это бремя – в этом его величие и его патриотизм! Но «поезд уже ушел». Союз не выдержал реформаторских перегрузок.

При этом надо помнить, что речь шла о системе, которая сделала все, чтобы ее перестали уважать, дорожить государством, на ней основанном.

Оно было пропитано ложью. Отсюда раздвоенное сознание: одна часть – от обязательной идеологии и официальной морали, другая – от индивидуального «здравого смысла» и простой человеческой (христианской) морали. Отсюда и оппортунистическое двоемыслие в «мыслящем» слое общества.

И еще одно: Советский Союз – явление необычайно своеобразное, по сути – цивилизационного масштаба. Перемещение его в другое русло развития было задачей невероятно трудной. Реформировать такое общество – это вам не в Германии или Японии, даже не в Китае.

Перестройка была, можно сказать, порождением цивилизационного надлома. Но для того чтобы выработать энергию, достаточную для спасительного выхода в новое цивилизационное русло, требовалось больше времени, чем было отпущено перестройке, и гораздо более благоприятные условия, которых у нее не оказалось.

Здесь, может быть, самое подходящее объяснение того, что произошло с Россией на рубеже двух тысячелетий. Не могу не коснуться международного аспекта проблемы. Внешняя политика перестройки создала максимально благоприятные условия для внутренних преобразований. Болтовня о том, будто Горбачев «все отдал», «всем уступил» и т.п., – дешевка. Какое мы имели право удерживать страны, которым обрыдло находиться полвека в советской империи?! И кому «отдали»? Польшу – полякам, Болгарию – болгарам и т.д. Немцам – Германию, когда уже выросло третье поколение после тех, кто напал на нашу страну в 1941-м?

А нам, советским, зачем они нужны были?! Чтоб подкармливать их за счет собственного жизненного уровня? Зачем нам нужно было держать 60 тыс. танков в центре Европы? Да только чтобы держать их при себе. Сами члены Политбюро откровенно об этом говорили.

Зачем нам ядерный арсенал, способный уничтожить всю цивилизацию на Земле? Никто из членов Политбюро, кого я знал, не верил, что Америка на нас нападет. Цитируемые сейчас на этот счет заявления принадлежат людям, пусть даже из американской администрации или около нее. Но не они определяли политику и не они ее проводили. Ни Рейган, ни Буш, ни Шульц, ни Бейкер никогда не говорили (даже в их дневниках и мемуарах этого нет), что они хотели уничтожить Советский Союз. Да, они хотели уничтожить коммунизм, но не страну, не народ наш. Мы сами его сдали на свалку истории, выполнив то, что обещал Рейган. За негодностью к дальнейшему употреблению, а отнюдь не из страха, что в противном случае американцы сбросят на Москву атомную бомбу.

Застоявшаяся в сталинско-брежневском закупоренном котле советская стихия, вырвавшись наружу, смела перестройку, кинула страну в объятия «ельцинщины», а потом сбросила на обочину глобализующегося мира. Было много объективных предпосылок гибели СССР, но то, что его разрушили таким похабным образом, – дело рук человеческих, причем совершенно конкретных. Поэтому до сих пор и расхлебываем последствия двух путчей 1991 года.

Под конец не могу не отреагировать на публичные упреки в мой адрес: рядом с Горбачевым, мол, был человек без принципов.

Да, я сам об этом сказал. Но каких принципов? Например, для меня никогда не был приемлем принцип (и не руководствовался им в жизни), согласно которому морально только то, что служит коммунизму и советской власти. В отличие от советского официального принципа всегда был убежден (кстати, без помощи академика Сахарова), что конфронтация, холодная война – величайшая человеческая глупость, а гонка ядерных вооружений – преступление против человечества. Нынешнее предвыборное бряцание ракетами отношу к тому же разряду – и по части глупости (при теперешнем-то соотношении сил), и по преступности намерений, чреватых холодной войной № 2.

Исповедую принцип чести, усвоенный из великой русской культуры. Не отступил от принципа верности: не отрекся от Горбачева, когда он и страна оказались в катастрофическом положении. Хотя оставаться при нем было не только «невыгодно», но и небезопасно: толпа, прохожие и пассажиры, бывало, хватали за грудки: Ааа! Это тот самый, который помогал Горбачеву разрушить нашу страну.

Итак – если вернуться к главной теме – Советский Союз пал по приговору Истории. Но одни из нас этому помогали, другие пытались смягчить приговор.
 

Независимая газета, 20.12.2011