Человек, который дал нам свободу

Российская власть за минувшие 20 лет приняла не так много разумных, а тем более справедливых решений. Награждение в 2011 г. первого президента СССР и последнего генерального секретаря ЦК КПСС Орденом Андрея Первозванного, высшей государственной наградой Российской Федерации - одно из этих редких и, кажется, почти случайных прозрений.

Люди не любят воздавать должное, а если воздают, то предпочтительно посмертно. Таков закон жизненной несправедливости. Надежда изменить его - романтизм. Согласие принять - унижение разума. Найти доводы в пользу справедливости - попытка сохранить достоинство мысли.

Лучше полагаться на факты, свидетелем которых был сам. Для живших в Советском Союзе в канун его распада, некоторые факты сомнению не подлежат.

Во-первых, только при Горбачеве советский человек перестал бояться «своей» власти и заговорил открыто. Во-вторых, лишь в те годы народ забыл о страхе новой мировой войны и вкусил пьянящие мысли о перспективе жить «как на Западе», но в своей стране.

В-третьих, «перестройка» дала гигантское освобождение творчества, финансово гарантированное государством. В-четвертых, началась реконструкция советской государственной системы, переросшая в ее ломку, из которой произросли все сколько-нибудь демократические новации 1990-х годов.

По философскому содержанию и энергетическому выплеску эти перемены были столь грандиозны, что они породили в стране общий сдвиг от несвободы к свободе, от бесправия - к праву, от лжи - к правде жизни, от классового цинизма - к человечной морали, внеклассовой и надэтничной.

Горечь происходившего в конце 1980-х годов состояла в том, что уход от несвободы был слабо подкреплен материально, социально и организационно.

Материально - потому, что экономические силы относились к «перестройке» двойственно. Теневым дельцам и предприимчивой части «директорского корпуса» она только намекала на возможность экономической свободы, но не давала ее. Полулегальный сектор делового сообщества был не самым богатым, зато - самым организованным финансово и политически. Для него сдвиг к свободе имел смысл. Но - не для создания «социально ответственного капиталистического уклада» под контролем государства, как для Горбачева, а для легализации бесконтрольности извлечения прибыли. Призыв к демократизации и гласности не вдохновлял, а пугал до тех пор, пока частная собственность не была легализована.

Советским «подпольщикам-цеховикам» было важно поскорее выйти из тени и получить доступ к распределению общественного богатства. Горбачев мог казаться им лучше Брежнева, но прежде всего для них он был «слишком нерешителен». Больше того: легитимный вождь партии и государства, он был для будущих российских капиталистов слишком силен. Такой лидер не стал бы вступать с уже народившимся, но еще незаконным классом бизнесменов в разговор на равных. Новому бизнесу был нужен свой герой - зависимый и не стесненный сознанием своей исторической миссии, которое довольно быстро сформировалось у Горбачева.

Широким массам Горбачев нравился до тех пор, пока его новации не ставили под угрозу социальные гарантии. В 1980-х годах народ в целом не был против конкуренции и дифференциации доходов по труду. Никому ведь в голову не приходило, насколько безжалостным может быть неравенство и как низко падут те, кто при переходе к рыночному регулированию 1990-х годов окажется экономически невостребованным.

Горбачева развели с массами экономические трудности: люди хотели быстрых улучшений. Обеспечить их Горбачев не мог. Сегодня мы знаем, что этого не мог сделать и Ельцин. Но Ельцин на всех митингах это обещал, а Горбачев врать стыдился. В конце 1980-х годов страну захлестнул «синдром нетерпения». Общественное мнение считало источником бед боязнь власти пойти на радикальные реформы. Китайцы, впрочем, рассуждали иначе: Горбачев страшился не реформ, а применения силы, необходимой для удержания новаций в подконтрольном русле.

Правда, Горбачева поддерживали интеллектуалы. Но они были едины лишь в неприятии однопартийной системы КПСС, которая лишала творческих людей преимуществ от применения своих талантов. Настрой общества был больше «антикоммунистическим», чем либеральным. Как только исключительное право компартии на власть было отменено (1990), круг сторонников «перестройки» распался. «Умеренные» продолжали поддерживать избирательные реформы «по Горбачеву». «Крайние либералы» метнулись к Ельцину, который выдвигал самые радикальные лозунги, формируя потенциал бунта под своим руководством.

Не теряли времени и «коммунисты-консерваторы». Втихую они планировали государственный переворот 19 августа 1991 года. Его попытка не удалась, но она открыла путь к успеху «переворота Ельцина», каковым оказался «беловежский сговор» декабря 1991 года.

Принято думать, что случившееся стало возможно из-за организационной слабости Горбачева. Не очень принято писать о нравственной подоплеке событий. Современники избегали касаться этой темы: серьезный пишущий народ оглядывался на вскоре сменившуюся власть, несерьезный - предпочитал заниматься политико-криминальной хроникой и пропагандой лозунга «Чем больше свободы, тем лучше».

Между тем вопрос личной и политической морали Горбачева - ключ к пониманию многих событий кануна распада СССР. Враги и соратники Горбачева утверждают, что цинизм был присущ ему, как большинству советских вождей и представителям международного политического класса вообще. Наверное.

Но очевидно и другое: в отличие от большинства советской и российской элиты, Горбачев-человек был «отягощен» неписаным кодексом морального поведения, который он сам для себя разработал и которому следовал. В политике мы давно додумались называть принципы «комплексами». Возможно, «кодекс Горбачева» из них и состоял. Но они придавали его личности масштаб, позволивший ему на исходе 1991 г. придти к скорбному, но и величественному решению о том, что власть - не главное, если на пути к ней надо применять силу.

Вечный конкурент Горбачева, Ельцин не скрывал своей нелюбви к нему. Но до конца дней он продолжал ревниво оглядываться на Горбачева, пусть подсознательно. Вероятно, поэтому даже долгожданный уход Ельцина в 1999 г. если не по смыслу, то по режиссуре во многом выглядел как «римейк» исторической драмы по мотивам сцены «отречения Горбачева» за восемь лет до того. Российскому вождю была нестерпима мысль о том, что отставка Горбачева осталась в памяти народов - не только нашей страны - как акт величия духа. Не имея шанса вычеркнуть этот факт из истории, Ельцин решил по крайней мере оставить в ней свою вариацию на ту же тему.

Политическая слабость Горбачева определялась тем же, что и его нравственное превосходство, - неприятием уничтожения (хотя бы «политического»), страхом перед насилием и ответственностью за его применение, интуитивным отвержением беззакония даже в моменты, когда только действия «поверх и помимо» закона могли гарантировать победу. Он был первым и последним советским лидером, который был уверен, что играть надо по правилам, и сам эти правила в наиболее важные моменты соблюдал даже с угрозой для карьеры.

Горбачев-политик не удержал от распада Советский Союз. Но Горбачев-человек выдержал «испытание Ельциным». Дважды он отказывался от мысли устранить своего главного конкурента. Сначала, в 1987 году, он не разрешил отправить того в ссылку в провинцию. Потом - не стал арестовывать Ельцина в дни «беловежского заговора» 1991 года.

Да и позднее, в отставке, Горбачев - из брезгливости, высокомерия или обретенного смирения перед исторически неизбежным - удержал себя от переругивания с Ельциным, сначала захватившим власть через революционное беззаконие, а потом через легализацию этого беззакония в 1996 г. ее удерживавшим.

Прав или не прав был Горбачев в 1989 году? Он сам дал сопернику подняться. Тот благородства «не простил», сочтя себя униженным жалостью. Акт милосердия к Ельцину - политический просчет.

Но как человек Горбачев не мог поступить иначе: он бы уронил свои представления о достоинстве победителя. Пожалев Ельцина, он возвысился над политической культурой революции 1917 г. с ее насилием и убийством, возведенным в норму тридцатью годами сталинских лет.

Должен или не должен был Горбачев в ноябре 1991 года, зная о заговоре Ельцина, Кравчука и Шушкевича, отдать приказ об их аресте? С точки зрения политики - должен.

Но Горбачев-человек снова не захотел выходить за рамки самим себе установленных рамок. Возможно, он уже думал об истории, своей ответственности перед ней и не хотел «марать руки» репрессиями.

Возможно, тогда свое предназначение он увидел в том, чтобы дать народу возможность совершить ошибку и тем самым сделать шаг к пониманию ответственности за неправильный выбор. Этой ответственности у нас нет до сих пор - во многом потому, что в 1996 г. Ельцин лишил народ шанса эту ответственность понять. Выборы заместили выбор.

Вряд ли Горбачев питал иллюзии по поводу сограждан, когда те после провала переворота ГКЧП отхлынули от него к Ельцину. Встать на сторону победителя -в нашем характере. Но Горбачев защищал свое «я» и право идти наперекор потоку беглецов с советского союзного «корабля».

Он не стал арестовывать Ельцина отчасти оттого, что стыдно было брать под стражу того, кто вызволил его самого из-под ареста в Форосе. Но более - от обиды и нежелания вести борьбу без правил: арест соперника был бы отступлением от них. Многие из нас поняли бы такой его шаг, но, даже поняв, осудили бы. И хотя он не спешил признавать над собой власть «суда общественности», своей собственной совести он не хотел бояться.

В незаконченном историческом споре Горбачева и Ельцина политика победила мораль. Это не повод не видеть побед Горбачева.

Оба жаждали власти. Но первый хотел еще самоуважения и признания, второму было достаточно богатства и почитания. Поэтому один пытался быть законным правителем, другой - без смущенья окунулся в революционное беззаконие.

Горбачев дал народу свободу, поскольку верил (похоже, напрасно), что лишь свобода выбора - источник законности власти. Ельцин, словно нарочно перекормив страну вольницей в 1991-1993 годах, вскоре вернулся к советскому, избирательному пониманию свободы как свободы для тех, кто его поддерживал (например, деньгами). От этого «возвращения» российская политическая система не оправилась: сменяемость - не через выборы, а через реальный выбор - после 1996 года не восстановлена.

Ельцин был современней и предприимчивей Горбачева в том, как прагматично он ощутил подъем национализма. Горбачев пытался сдерживать и увещевать сепаратистов. Ельцин - позвал националистов в союзники, заплатив им за поддержку разрушением Советского Союза.

Горбачев проиграл в политике. Но он дал нам свободу - ценность, которой мы до сих пор не можем правильно воспользоваться.

Награда пришла к нему на 80-м году. Жаль, что поздно. Лучше, чем никогда. Мы еще не поняли и не признали того, чем обязаны этому человеку.
 

Журнал "Международные процессы", том 9, номер 1 (25), январь-апрель 2011