3 марта 2011
Михаил Горбачев - "Ставропольской правде": Ставрополье для меня - вечная любовьКогда к власти в стране пришел Михаил Горбачев, ставропольчане искренне радовались. Вспомните, мы засиживались у экранов телевизоров, слушая молодого генсека. Его встречи с лидерами стран мира, курс на разоружение, перестройка… Все это вселяло надежды на лучшее. Страна жила ожиданием перемен. Мы верили ему, человеку с божьей отметиной, сменившему ушедших один за другим кремлевских старцев. А потом «ушли» его… Прошли годы, которые многое расставили на свои места. И есть как минимум три значимых момента, которые нельзя игнорировать. Мы живем в новой России, которая началась для нас именно с Горбачева.
Мир, боявшийся СССР, принял нашу страну благодаря не только горбачевской политике, но и его личному обаянию.
И, наконец, Михаил Горбачев – первый и единственный президент когда-то великой страны, став экс-президентом с издевательской пенсией в два доллара, сумел доказать, что человека красит отнюдь не президентское кресло. Лично для меня это более значимо, чем все остальное.
Об этом и о многом другом мы говорили с Михаилом Сергеевичем Горбачевым несколько дней назад.
Все начинается с детства
О Горбачеве злословят. Мол, и «толкали» его всю жизнь, и орден свой первый – Трудового Красного Знамени – он чуть ли не по блату получил… А кому было «толкать»: родителям-крестьянам? Единственное, о чем они мечтали, – чтобы сын учился. И вот к этому на самом деле толкали.
– Михаил Сергеевич, в одной из своих книг вы вспоминаете, как первый раз – уже в должности генсека – летели на Ставрополье из Москвы на персональном самолете. Вы пишете: «Чем был для меня этот край? Здесь были мои корни, моя Родина…» Часто ли вы вспоминаете о своей малой Родине?
- Часто. Привольное, оно в крови. Я приезжаю в родное село – там нет уже хаты, где я родился, где жил, место распахано и засеяно. Но Бог с ним, что же, жизнь идет. А то, что осталось – дом матери и отца, – я в нем не жил. Мой дом – на «хохлах». И вторая хата от края – наша. Еще 50 шагов, и начинаются Сальские степи. Они слева, а справа – степи калмыцкие. Я люблю степь. Приоритет отдаю горам, лесам. Но все время вспоминаю привольненскую степь. И в книгах моих пишу об этом.
Что Ставрополье для меня? Степи, дом – это первое. Второе… Там сформировались семьи наши. Часть Горбачевых дед Моисей привез из Воронежской области. А вот дед Пантелей и бабушка Василиса – это Чернигов и Харьков. Мать моя украинка. Певучая и красивая была женщина.
Отец, дед… Я очень уважал старших. Они много заботились обо мне. Я бросил учиться во время войны. Два года не ходил в школу. Дед Василий ругается, отец с фронта то же самое пишет. Мать – здесь. Обложили меня, как волка. Раз такое дело, пошел в школу. Сходил раз и говорю: больше не пойду. Я отстал, уже ничего не знаю. Мать долго плакала. Потом собрала вещи какие-то, ушла, наменяла, учебников принесла. Я взял книжку – это был «Русский язык» – и начал читать. Мать уже спит, а я читаю, читаю, читаю. Утром встал и – в школу. И окончил десятый класс с медалью. Хотя меня никто и никогда не контролировал. Вокруг одни малограмотные люди, весь день в работе. Какой уж тут контроль!
– У вас около 300 наград – СССР, зарубежных. А свой первый орден вы когда-нибудь надеваете? И связана ли как-то эта награда с приемом вас, тогда десятиклассника, кандидатом в члены КПСС? Согласитесь, факт в биографии ставропольского школьника и в те времена до сих пор уникальный… Расскажите про орден. Не только вы его тогда получили, а еще один школьник из Привольного – Александр Яковенко.
- Да, и Саша получил. Два отца-комбайнера – Горбачев и Яковенко, и два сына в помощниках. 1946-й, 1947-й были годами очень урожайными. После войны и голода Сталинград, все шахты, вся Кубань шли на Ставрополье, чтобы за вещи выменять кусок хлеба. Все это помню хорошо, ведь я уже с 1946 года был рабочим МТС. Первая запись в трудовой книжке сделана там. А в 48-м году все разворачивалось драматически. Начались пыльные бури. Такие, что на расстоянии четырех метров не было видно человека. Наши лесополосы и потом долго оставались засыпанными землей. Когда бури закончились, а дней пять это длилось, отец повел меня в степь, посмотреть, что же с хлебом? Пришли мы. Посмотрели. А все посечено… Но вдруг после пыльных бурь пошел дождь. Идет день, идет два, идет три дня непрерывно. И все уходит в землю.
Короче, выросли хлеба, и урожай получили по 22 центнера с гектара. По тем временам небывалый. Комбайнеры, конечно, урожай не выращивают, они его убирают. Была в тот год такая сталинская установка: намолотил 10 тысяч центнеров- Герой Соцтруда. Намолотил на тысячу меньше – орден Ленина и так дальше. Мы с отцом тогда намолотили почти девять тысяч центнеров. Не хватило до Героя. Отцы, мой и Саши Яковенко, получили ордена Ленина, а мы – ордена Трудового Красного Знамени.
– А в партию в школе тогда принимали, это тоже был какой-то исключительный момент?
- Да, наверное, исключительный, потому что школьник. В партию принимали с 18 лет. А мне уже шел 19-й, так что по возрасту я подходил. Тут еще сыграло роль то, что я секретарь комсомольской организации школы, член райкома комсомола, орденоносец, уже пять лет отработал на комбайне. Так что я уже был, так сказать, закаленным кадром. И верил Сталину. Я писал сочинение, кстати, тема была свободная – «Сталин – наша слава боевая, Сталин – нашей юности полет».
Ох, война, что ты сделала…
Великая Отечественная война пришла в каждый дом, в каждую семью. Но для каждого она своя, собственная драма и трагедия. Пропустил из-за войны два школьных года Михаил Горбачев. Из-за нее же окончил школу с серебряной, а не с золотой медалью. Четверка была по немецкому. Ну не хотел учить язык врага, и все тут…
– Михаил Сергеевич, вы помните, как началась война?
- Конечно, помню. Но еще до войны мы в нее играли. Все хотели быть «красными», никто не хотел быть «синими» или «зелеными». А еще запомнилось, что когда мы играли в войну, то прятались в садах и в разрушенных хатах, оставшихся после 33-го года. Примерно 40 процентов вымерло в Привольном. У деда Андрея было шестеро детей, трое умерли от голода.
А война пришла неожиданно… В те годы у приволян была такая традиция: в воскресенье выезжали гулять в лесополосы. Семьями: мальчишки играют в чижика, в булку.
– А что такое «булка»?
- Вырезали ее из корней дерева и палкой гоняли. Вроде бы как хоккей, но не с шайбой, а с шаром. Женщины «перемывали» кости всем, хотя каждый день встречались, но интересно было за неделю подвести итоги. А мужики пили и пели, иногда дрались. Разнять их могли только женщины. Сразу вклинивались в это сборище мужиков, и все заканчивалось.
В такое воскресенье, 22 июня, подскочил верховой и закричал: началась война, в 12 часов всем быть на площади в Привольном. Будет Молотов выступать. Радио было только в центре села. Некоторые заплакали сразу. Другие уходили с настроением: ну, мы этим немцам дадим. Так и получилось, и плакать пришлось, но и немцам жару дали.
– А правда, что у вас сохранилась балалайка тех, военных, времен, и вы на ней умеете играть?
- Ни то и ни другое. А балалайка была. И я на ней играл. А получилось так. Отец уходил на фронт. Его, как и других механизаторов, чуть позже призвали – в августе 1941 года, потому что надо было хлеб убрать. Я с матерью провожал его. В Красногвардейское шли – целый обоз из Привольного: кто на повозках, кто пешком – шли, говорили, думали, может быть, последний раз… Вот тогда отец и купил балалайку мне на память. И на балалайке я вырезал «3 августа 1941 года». Не пожалел инструмент. Играл на ней, и она была у меня всю войну, пока отец не вернулся. А затерялась балалайка уже в хорошей жизни…
Учиться, учиться и учиться
Горбачевскому умению учиться и воспринимать все новое поражаешься. С юности он был известен тем, что мог легко вспомнить и процитировать мудреного классика. Уже будучи достаточно зрелым человеком, несколько лет назад освоил Интернет. Но своей альма-матер Михаил Сергеевич Горбачев все годы считал и считает Московский государственный университет. Его юридический факультет он закончил. Кстати сказать, в советском политическом пространстве «от Ленина до Горбачева» только эти два руководителя нашей страны были юристами. Другие «рулили» страной Советов, имея, скажем так, «хозяйственные» профессии.
– Михаил Сергеевич, как вы попали в МГУ?
- Можно сказать, что в какой-то степени случайно. Закончил я школу, надо определяться. Отец смотрел на это спокойно, говорит: ты дальше будешь учиться или будем, как и раньше, вместе работать? Всего один вопрос задал и пошел на комбайн. Я еще весной запросил условия для поступления из МГУ, энергетического института, бауманского училища, института стали и сплавов и института инженеров-экономистов. Получил, прочитал. Подумал хорошенько и послал документы на юрфак МГУ. Не знаю до сих пор, что сработало. Любил я математику, физику, с железками был связан, вроде бы должен был стать технарем. Нет, пошел на юриста.
– Иногда судьба сама подталкивает, куда надо…
- Послал документы в МГУ, а ответа нет. Думаю, что это такое? Я с комбайна отпросился и отправил еще одно письмо. И буквально через три-четыре дня почтальон в степь привозит почту. Мне ответ: вы зачислены с предоставлением общежития. Я не сдавал экзамены, не проходил собеседования. Думаю, что я был хороший кадр для сбалансирования состава студентов МГУ, где всегда было много москвичей, – из рядовых и сельских. Вот так я оказался в МГУ
– Говорят, что вам не раз предлагали заняться научной деятельностью. Не захотели? Не получилось? Что помешало?
- Раза три я собирался уйти в науку. Сдал кандидатский минимум. Была утверждена тема диссертации.
– Скажете, какая?
- Да, конечно. «Концентрация и специализация в сельскохозяйственном производстве в Ставропольском крае». Диссертацию так и не написал, а тема стала потом повесткой дня очередного пленума крайкома партии.
– Значит, науку победила практика. И случилось это именно на Ставрополье. Здесь вы прожили более половины жизни. Как оцениваете этот ее значительный этап?
- Я назвал те годы, которые жил и работал на Ставрополье, – «моя малая перестройка». Именно работая первым секретарем крайкома партии, я почувствовал, что это моя конкретная стихия. Я почувствовал, что могу взять и больше на себя. Так что Ставрополье меня подготовило к жизни.
Биография на заданную тему
Конечно, карьера Михаила Горбачева была фантастической в те годы. Самый молодой секретарь крайкома партии, самый молодой генеральный секретарь ЦК КПСС. Хотя, по нашим, сегодняшним, меркам, молодой был отнюдь не молод. Когда М. Горбачев начал перестройку, ему было 54 года. Скажем честно, что в таком возрасте далеко не каждый из нас способен пойти на серьезные перемены в своей собственной жизни, а тут речь шла о судьбе страны. Впрочем, возвращаясь к служебному росту, я с карандашом посчитала: никакой особой карьеры он не сделал. Честно отрабатывал на каждом посту три, пять, семь, девять лет…
– И все же, Михаил Сергеевич, вы делали карьеру?
- Теперь есть нынешнее понимание карьеры. И ее воспринимают нормально, даже в положительном смысле. А тогда говорили «карьерист». Как ругательное слово. Как припечатали. Давай посчитаем, каким я был карьеристом. Смотри, арифметика такая. 1955 год – я стал заместителем заведующего отделом крайкома комсомола, восемь лет проработал в комсомоле, до 1962-го. Стал кандидатом в члены крайкома партии. Затем два года был секретарем Ставропольского горкома партии. Четыре года – заворгом крайкома партии. Два года – вторым секретарем крайкома партии. Первым секретарем я стал в марте 1970 года и проработал почти девять лет. Только за 15 лет я сделал карьеру от комсомольского секретаря до секретаря крайкома партии. По нынешним меркам это просто смешно.
Союз нерушимый
Со времени начала перестройки прошло уже более двадцати лет. Не секрет, что у людей, по крайней мере, неоднозначное отношение к тому, что сделал Горбачев. При этом как-то забывается, что, прорубив окно в Европу и мир, именно он дал нам всем возможность увидеть его не только на экранах телевизоров и не только глазами Сенкевича. Однако мы даже этого бытового нюанса порой не понимаем. Гораздо благодарнее Горбачеву оказалась заграница. Его любили и любят.
То, что мы не умеем ценить пророков в своем Отечестве, общеизвестно. То, что мы были не готовы к переменам, тоже понятно. Хотя время все расставляет на свои места. Последний опрос, который провел Горбачев-фонд, показал: 54 процента россиян убеждены в том, что перестройку надо было начинать. А десять лет назад так считали только 40 процентов, а 45 были против. То есть люди начинают понимать, что к чему. Впрочем, перестройка – это не быстрое дело. Это то, что решается долгими десятилетиями. Но тем не менее спектр отношений к Горбачеву поляризуется от востор-женного «он человек, который изменил мир» до отрицательного «он развалил Союз». Я глубоко убеждена, что он на самом деле изменил мир. Но…
– Михаил Сергеевич, а можно о серьезном?
- Так то, о чем мы говорили, и есть самое серьезное, жизнь…
– Когда началась перестройка, я так честно верила в нее. Многие в нее верили. А сейчас проходят годы, и – я сама себе задаю вопрос и вам его хочу задать: то, что происходит сегодня в России, это продолжение перестройки или нечто иное?
- Нет, конечно. От перестройки что-то осталось, и оно уже неистребимо. Была гласность. И что ни делай, она остается. Свобода прессы остается, что ни говори. И политический плюрализм появился, и свобода религиозная. Каждый исповедует что ему нравится. То есть живет все связанное со свободой и гласностью. Это, пожалуй, самое главное, что осталось. А там были и кооперативы, и арендаторы…
Весь рынок начался с кооперативов, если по-честному. В начале перестройки имелось в виду, что все новое будет постепенно накапливаться. Мы все будем учиться новому. Потому что мы совершенно к рынку не были подготовлены. Абсолютно. И только теперь это потихоньку внедряется. Если вспомнить самое главное, перестройка дала людям возможность выбирать и голосовать свободно. При выборах депутатов Верховного Совета СССР 1989 года, помню, в списках на одно место было от 7 до 17 кандидатов. Ты удивишься, как и я тогда удивился. Подсчитали итоги, и оказалось, что 84 процента избранных народных депутатов СССР – коммунисты. Такого даже мы, правящая партия, не ожидали. Выбрали вроде наших, но совсем других. Тех, кого знали как порядочных людей.
Но одновременно на этих выборах «провалили» 35 секретарей обкомов КПСС. Номенклатура была взбешена и потрясена, а я нормально все воспринимал: вот что такое свободные выборы. Но номенклатура не выдержала испытания демократией и свободой. Именно с этого момента начали собираться и организовываться те, кто решил воспользоваться трудностями зарождающейся демократии. Их стало появляться больше и больше. И самой главной их целью было устранить, «свалить» Горбачева. Такие попытки предпринимались на пленумах ЦК, на сессии Верховного Совета пытались это сделать и ставили прямо вопрос об освобождении Горбачева. Ты помнишь Сажи Умалатову?
– Конечно. Кто же забудет эту женщину!
- Ее Анатолий Лукьянов подталкивал, и она вносила предложение (это было в декабре 1990 года) в повестку дня съезда Верховного Совета об освобождении Горбачева от президентских обязанностей. Тогда,
 правда, даже не включили в повестку дня, не то чтобы… Но был момент, на пленуме ЦК КПСС, когда я сказал: знаете, хватит! Поймите, не обо мне речь, речь идет о стране, о партии. Я подаю в отставку. И ушел с пленума. Ты знала об этом?– Нет, конечно.
- Да, ушел я. Три часа я сидел, и они сидели, заседали. Потом пришли и начали просить вернуться, снять вопрос о моей отставке. А в это время уже Аркадий Вольский и другие начали собирать сторонников Горбачева, набралось около ста человек из членов ЦК. И надо было тогда мне – вот моя ошибка – избавляться от тех, кто не мог мыслить по-новому, и партию реформировать. Пусть бы были и социал-демократы, и коммунисты, и консерваторы, и другие партии. Думаю, поступи я так, у меня было бы значительно больше сторонников. А вперед пошли ретрограды. Они начали просто разваливать страну. И Ельцин воспользовался этим.
– Вы никогда не жалели о том, что начали перестройку? В стране? В людях?
- Нет.
Если друг оказался вдруг
Отдадим должное Михаилу Горбачеву. Интеллигентный, воспитанный человек, он редко позволяет себе крайние оценки. Уж кто его только ни пытал о Ельцине, отвечает: у него свое место в истории, у меня – свое. И тут я со своим провокационным вопросом.
– Михаил Сергеевич, определенные круги, некоторые их даже именуют «ельцинским окружением», как-то изловчились переломить сознание многих людей, внушив им, что Союз развалили вы. Хотя, общеизвестно, что референдум, на котором народы России проголосовали за Союз, – ваша инициатива, а в Беловежской Пуще вас не было. Кстати, вы ведь написали целую книгу «Союз можно было сохранить»…
- До последнего патрона сражался за Союз. Говорил: давайте не союз-государство, а союз государств, ССГ. Это Союз суверенных государств. Дальше можно было обсуждать: это Союз или союзное государство, но оно единое. Кстати говоря, даже после путча удалось выйти на проект единого государства. А Ельцин долгое время вел предательскую политику. Со мной участвовал в дискуссиях, выступал на телевидении и говорил: Союз будет. А в это время за спиной готовил развал. Меня, по большому счету, предали.
– Вы этого слова раньше никогда не говорили…
- Раньше не говорил, сейчас говорю.
– Это был сильный удар?
- Да, конечно. После путча, когда он возглавил сопротивление, – я воздавал ему должное – Ельцин почувствовал себя героем. Может, отсюда и «головокружение от успехов»?.. Подписав Беловежское соглашение, он развалил Союз.
– Можно ли и нужно ли, спрашиваю у вас как у глубокого аналитика, сегодня пытаться воссоздать Союз?
- По данным соцопросов, люди жалеют о Союзе, но при этом возрождения СССР однозначно не хотят: «за» всего девять процентов.
Я и сейчас поддерживаю идею, которую можно реализовать: союз четырех государств, у которых единое экономическое пространство. Это три славянских государства и Казахстан. Союз четырех. Что это такое? Это 80 процентов промышленного потенциала СССР. Сейчас уже вышли на таможенный союз. Это направление, которое всем нужно. Ведь – что за коллизия – все время выясняем отношения с Украиной и Белоруссией.
– Конечно, больше не с кем.
- Этого не было бы, если бы существовало единое государство. Поэтому с этого надо начинать: получится – значит, получится. Я думаю, может получиться. А почему бы и нет?
Работать никогда не поздно
Михаил Горбачев в свои 80 полон сил. Отлично выглядит, харизма при нем. А еще исходит от него некая мужская энергия, которую всегда чувствуют женщины. Короче говоря, с настоящим мужчиной я общалась. Чуть жалуется на здоровье (а куда денешься, годы-то не юношеские?), чуть кокетничает (с женщиной ведь общается!), чуть подтрунивает над самим собой (ему-то можно). А по большому счету, я восхищаюсь им, человеком, который, уйдя с вершины власти, переживал не утрату этой самой власти, а потерю любимого дела. И в этих переживаниях – главное – Горбачев не потерял себя.
– Михаил Сергеевич, недавно ваша дочь Ирина, вице-президент Горбачев-фонда, процитировала ваш ответ на вопрос насчет того, трудно ли падение, спуск с олимпа власти. Вы ответили: «Как любой спуск – это труднее, чем подъем. Но внизу – после спуска – «тебя встречают цветущие долины жизни». Что стало такими долинами для вас?
- Далеко до этих долин. Разрушена страна. Разорвано то, что веками создавалось. Сейчас Украина многое не может выпускать без нас. Мы без нее не можем. В СССР все было связано, все отстроено. Люди расселялись где хотели и жили нормально. А сейчас Москва – только для москвичей. А Узбекистан – только для узбеков
– Ставрополь – только для ставропольчан…
- На Ставрополье, как и везде, сложно. Везде у нас есть непреодолимое желание схватить любые куски. Просто растащили, как хищники, страну. Я это говорю и буду говорить. От этого пошли все наши беды. И народ, кстати, это прекрасно понимает: отсюда и апатия и нигилизм, и провал очередной «национальной идеи».
– Но в глазах этого самого народа вы ассоциируетесь с той самой элитой, которая так и норовит «схватить кусок»…
- А вот от этого меня увольте. У нас ведь не было ни на Ставрополье, ни здесь собственных дач. Ничего не было. Правда, говорили, что у меня семь дач, даже в Китае подземные какие-то. Чепуха все это. Когда я ушел с поста Президента СССР, а Ельцин стал Президентом России, он нанял американскую компанию, чтобы найти счета Горбачева. Искали. Нашли. Но это оказались счета членов правительства Гайдара. Смешно это все.
– Совсем не смешно другое. Вас, первого и единственного Президента СССР, как мне помнится, отправили на заслуженный отдых с пенсией в четыре тысячи рублей.
- В те времена четыре тысячи рублей стоили… два доллара. Бюджетники, если помните, и того не получали.
– А сейчас изменилось отношение государства к пенсионеру Горбачеву?
- Изменилось. При Путине – по-настоящему. Пока жив был Ельцин, я ничего не просил, не обвинял никого. А при Путине ситуация изменилась, и отношение ко мне тоже. Мы поддерживали с ним контакт все время. Сейчас что-то осложнилось, не знаю, почему.
– Время все расставит на свои места, мне так кажется. А вот отношение государства к вам, как к пенсионеру, как к Президенту СССР…
- Если вы о пенсии, то Бог с ней, с пенсией. Как и многие россияне, я просто вынужден много работать. Гонорары за книги, которые я издаю (они расходятся, слава Богу!). Самое главное – поездки с лекциями. Американское, европейское и другие бюро, которые организовывают встречи и лекции знаменитых людей, начиная от политиков, кончая бизнесменами, успешными футболистами, приглашают и меня читать лекции. На них приходят, минимально, от пяти тысяч до десяти-пятнадцати тысяч человек. Я читаю лекцию, отвечаю на вопросы.
– Говорят, что вы не уходите до тех пор, пока не ответите на все вопросы…
- Да, это так. Я недавно перед студентами четырех гуманитарных факультетов МГУ, моего родного вуза, выступал, я им прочитал часовую лекцию и ответил на 108 вопросов.
– О чем спрашивают?
- Спрашивают меня: вы к какой масонской ложе принадлежите? Отвечаю, к социал-демократической.
– И чем сейчас занят социал-демократ Горбачев?
- Горбачев-фондом. Это не дань моему величию. Фонд на самом деле делает много. Мы осмысливаем перестройку, дискутируем, проводим соц-опросы, занимаемся благотворительностью. Фонд проводит международные и российские конференции, семинары, круглые столы экспертов. За время существования фонда его президент и сотрудники опубликовали несколько десятков книг и брошюр, сотни статей в периодических изданиях в России и за рубежом. Экс-президент СССР, сотрудники фонда прочитали сотни лекций в самых разных аудиториях. Горбачев-фонд стал одним из важных элементов нарождающегося гражданского общества в России. В конце концов, мы сами себя содержим. И здание фонда построили сами. Борис Ельцин нас выжил с прежнего места. А мы не сдались: построились и живем. Сделали много. И сегодня готовимся к 20-летию фонда. Для меня это, кстати, гораздо важнее, чем собственный юбилей.
Свет любви единственной
Даже те, кто не очень любит Горбачева, отдают должное его единственной любви, его супруге – Раисе Максимовне. В Горбачев-фонде – ее портреты. В сердце Михаила Сергеевича – она. Любимая и единственная. Неповторимая.
– Михаил Сергеевич, я совсем недавно прочитала воспоминания Раисы Максимовны, где она цитирует ваши письма к ней. В них такая искренность, теплота и любовь. Они очень напомнили письма моего отца к маме. Раису Максимовну мы все воспринимали как самую элегантную из первых леди, то есть немного отстраненно. А какой она была в жизни?
- Сожгла. Сожгла все письма.
– Да ну?!
- Все 52 письма сожгла, которые берегла всю жизнь. После Фороса.
Она была, конечно, человеком сдержанным. Но она никогда не выпендривалась. Я буду о ней говорить (может, потому, что она – моя любимая женщина) только в превосходной степени. Мы познакомились, когда ей было 19, а мне 20. Поженились, когда мне было 22, ей 21. И нам никогда не было скучно вдвоем. Нам хорошо было вдвоем всегда. Но потом появился третий кадр – Иришка. Наша семья. Я и сейчас остаюсь очень приверженным семье. Мы с Раисой Максимовной думали: ну вот, дожить бы до 2000 года, и все, хватит. Ни себе в тягость не быть, никому. Это значит, мне бы было 70 лет, а ей – 69. Она не дожила. Три месяца до 2000 года и три дня до нашей 46-й годовщины свадьбы.
Сюжет в семейном интерьере
Что только не говорят и не пишут о Горбачеве. Он и в Англии-де живет, и в Америке, Германию упомянут. А Горбачев живет в России. Он купил дом в Подмосковье. До сих пор жалею, что забыла спросить: у пруда в Подмосковье или обошлось без водных объектов? Спросила о другом.
– Где вы живете, Михаил Сергеевич?
- Мы, знаешь, что сделали? Девчата (внучки Настя и Ксения. – В. Л.) выросли. Обе замужем. У Ксении уже дочка. Моя правнучка, ей третий год. И мы продали все жилье, где жили отдельно, и теперь у нас дом, где хватает места для всех. У меня там спальня, кабинет. Девчатам тоже двухкомнатные хоромы.
– Эдакое семейное гнездо?
- Да-да. Ирина живет постоянно там с мужем. Ксения сейчас тоже там. Хорошо, пять минут – и уже внучка у бабушки. Недавно Настя замуж вышла, очень хотела пожить отдельно (у них однокомнатная квартира в Москве). Но все равно она в доме свои комнаты «застолбила». В общем, получили семейный большой дом. Когда мы собираемся вместе на праздники, на дни рождения, бывает очень весело.
– Скажите, правда ли, что вы каждое утро в Интернете сами смотрите информационные сайты?
- Да. Знаешь, что я делаю каждое утро? Я ложусь поздно, где-то в двенадцать-час. Еще президентская дурацкая привычка осталась. Утром встаю в семь, хоть убей. Сорок минут делаю гимнастику.
– Ничего себе!
- А 20 лет с Раисой мы ходили по шесть километров в день. А в выходные не так…
– По 20. И заблудились в пурге какой-то, читала об этом.
- Было. И вышли только по линии электропередачи. Отчаянные были. После гимнастики бреюсь. Потом слушаю «Эхо Москвы», «Бизнес ФМ». Смотрю телевизор, потом «сижу» в Интернете. Удивляюсь, что в нем столько пошлости.
– А «Ставропольскую правду» просматриваете?
- Когда мне ее присылали, я ее читал с удовольствием. Я же все районы, почти все села края знаю.
Человек, изменивший мир
Горбачева называют именно так: «человек, изменивший мир». Как ни крути, он уже вошел в историю и остался в ней. И с этим нельзя не считаться. Говорят, он не обижается, когда о нем говорят как о Gorby. Мы сами видели демократические (а проще говоря – человеческие) порядки в Горбачев-фонде. И нам было очень комфортно в этих порядках. Так комфортно каждый день еще не бывает. На маленькой территории Горбачев-фонда царит то, чего нам часто не хватает в жизни.
– Михаил Сергеевич, а вас не задевает, что на Западе вас любят больше, чем у нас, в России?
- Я не думаю, что это так. Эту точку зрения политики хотят навязать. А ваш брат – журналист слушает. И получается то, что получается.
– Надеюсь, что ваш предстоящий юбилей станет некоей точкой отсчета и переосмысления.
- А если не станет, то и шут с ним.
– Тем не менее российские СМИ заговорили о вашем юбилее. Известно, что 2 марта вы собираете друзей в Москве, а благотворительный вечер, приуроченный к вашему 80-летию, пройдет в Лондоне 30 марта. Почему такой вечер нельзя устроить в России?
- Второго марта будет, как говорят, дружеская вечеринка. Соберутся близкие, друзья. Москвичи, приедут ставропольчане, друзья молодости. А торжества в Лондоне – вообще не моя идея. Кстати, я не собирался проводить ни то, ни другое. Но я рад, что лондонская инициатива есть, значит, люди мне доверяют. Мы провели уже шесть благотворительных мероприятий. И все собранные на них деньги дошли до нуждающихся. Вот и на этот раз средства, вырученные от продажи билетов на лондонские торжества, будут направлены на благотворительные цели и помощь детям с онкологическими заболеваниями: в фонд Макмиллан – одну из крупнейших английских организаций, работающих над улучшением условий жизни онкологических больных, и в Институт детской гематологии и трансплантологии имени Раисы Горбачевой в Санкт-Петербурге. Все прозрачно и открыто.
– Открытой будет и премия Горбачева, которую вы будете вручать впервые на лондонском мероприятии?
- Уточню, мероприятие состоится на сцене Королевского Альберт-Холла и станет кульминацией благотворительной церемонии «Михаил Горбачев – человек, изменивший мир», а также гала-концерта, приуроченного к моему 80-летию. Это очень небольшие в материальном плане премии. Скорее, памятные сувениры. Но я хочу отдать дань людям, изменившим мир. Все они – выдающиеся деятели современности, чей вклад в развитие мирового сообщества должен быть оценен по достоинству. Они создали новые технологии, предложили революционные идеи в науке, культуре, общественной жизни. В общем, они настолько изменили и изменяют мир, что рамки уже существующих форм общественного признания в силу традиций и академичности оказались для них тесны. Главное, людей этих «высветить», дать им возможность почувствовать благодарность современников.
– Премию Горбачева будет вручать Горбачев?
- Конечно. Я настолько потерял скромность, что рад этому.
– Давайте без ложной скромности, Михаил Сергеевич… Я вас о другом хочу спросить: вы почему так редко бываете у нас, на Ставрополье?
- Два года подряд собирался поехать. Но я плохо себя чувствовал. Никуда не ездил. Даже в отпуске.
– Тогда другой вопрос: что вы скажете землякам-ставропольчанам?
- Ставрополье для меня – я нормальный человек с большим чувством патриотизма и нравственности – вечная любовь. Землякам я хочу признаться в одном: я никогда и нигде не был счастлив так, как на родине.
И я обязательно приеду…
***
Так случилось, что именно Горбачев изменил мир. А новый мир изменил его самого. И никуда от этого не уйти. Правда, ни ему, ни нам не повезло: ему – с нами, нам – с ним. Не услышали и не поняли друг друга. Но у всех нас еще есть время.
Ставропольская правда, 02.03.2011 |
|
XXI век станет либо веком тотального обострения смертоносного кризиса, либо же веком морального очищения и духовного выздоровления человечества. Его всестороннего возрождения. Убежден, все мы – все разумные политические силы, все духовные и идейные течения, все конфессии – призваны содействовать этому переходу, победе человечности и справедливости. Тому, чтобы XXI век стал веком возрождения, веком Человека.
|
English |
