– Спасибо, я это читал и даже писал.

 

 

– Йа, натюрлихь.

 

 

– Читают. Но вообще – это же не первое высказывание такого плана. Фонд регулярно проверяют, ищут злоупотребления. С большим успехом они могли бы инспектировать церковную мышь.

 

 

– Египетский, сам понимаешь, маловероятен: пока баррель держится вокруг девяноста – а он может в ближайший год держаться и вокруг ста, – угрозы бунта нет. Иное дело, что нефтяное процветание –  палка о двух концах: есть иллюзия стабильности, да, но появляется ведь и привычка есть пирог. Не пускать деньги в дело, а пилить, делить их – вот как Елена Батурина, у которой на счете вдруг обнаружились деньги «Банка Москвы». При большом пироге можно увлечься, не сдержать аппетиты – что мы и видим, собственно; тогда опасность придет уже не снизу, а сверху.

 

 

– Жалко, да. Он работал у нас в Комитете по оперативному управлению народным хозяйством СССР в августе девяносто первого. Как раз на самом важном участке – продовольственном. Деловой человек и с пониманием, нравился мне. Но восемнадцать лет на посту – что ж ты хочешь?

 

 

– Во-первых, рвануть и потечь может непредсказуемо, а во-вторых, я и не сторонник египетского варианта. Революции снизу в наших условиях чреваты такими последствиями, что цели их оказываются скомпрометированы надолго. Есть простой и надежный вариант перемен сверху, благо сигнал, как и сказано в статье, получен.

 

 

– Со свободных парламентских выборов. Многое может решиться уже в этом декабре. Если тебя интересуют конкретные действия общества – надо создавать социал-демократическую партию, альтернативу «Единой России», на широкой платформе, с привлечением всего спектра интеллигенции, оппозиции, просто порядочных людей. Нынешний парламент ни на что не годен, это орган, по существу, паразитарный. А в нормальной политике – которая и была у нас в восьмидесятые и начале девяностых – вброс новых идей и людей происходит через парламент. Посмотри:  съезды народных депутатов дали всю политическую элиту девяностых. Постепенно в политику придут новые люди. Сейчас, по сути, и выбирать некого.

 

 

 

 

 

 

 

– Есть, но эта версия неверна. Собянин  по природе менеджер, сильный менеджер, но не лидер.

 

 

– Пока да, если в течение года не случится непредвиденного. У обоих вариантов свои плюсы, но и столь же существенные минусы.

 

 

– Надо возвращаться к прежнему закону о двух непременных сроках и ни днем больше. Здесь же – два срока плюс четыре года премьерства, сколько можно? Меня спрашивали: готов ли я сам к тому, что мне придется уйти после второго срока? Я отвечал: это в любом случае будет моя победа. Потому что это  торжество закона, инициированного мной.

 

 

– Интуитивно я чувствую, что Миронов – человек безусловно порядочный. Я больше всего ненавижу предательство, так вот – он на него не способен, он честен внутренне и безусловно неглуп. Но он не орел, к сожалению. Именно поэтому к партии так приклеилась выхухоль – подобные ассоциации просто так не прирастают.

 

 

– Многие не воспринимают его как серьезную фигуру. Симпатизируют – но не так, чтобы голосовать.

 

 

– Нет.

 

– Потому что, кроме интеллигенции и оппозиции, в стране имеется народ.

 

 

– Уверен в этом.

 

 

– Тебе? Нет, не валить. Погоди, мы еще увидим совсем другое время.

 

 

– Я о нем подробно пишу в новой книге – «Наедине с собой». Автобиография. Закончена. 550 страниц. Ищу издателя. Дорого. Фонду нужны деньги, а главный их источник – мои лекции. Я люблю это дело и готов ездить, потому что духом бодр, – но тело не пускает: только что перенесло три операции и готовится к четвертой.

 

 

 

– Это был человек сложный, очень умный, четкий, жесткий и многое предвидевший.

 

 

– У меня в жизни, знаешь, все по большей части происходило случайно – это и есть главная ее закономерность. Был Леонид Николаевич Ефремов, крепкий мужик, пострадавший после отставки Хрущева за излишнюю близость к телу. Его сослали первым секретарем в Ставрополь, я был при нем вторым. В шестьдесят девятом ранней весной Андропов поехал к нам в отпуск. Он предупредил Ефремова, что лично встречать его не нужно – получится, что они дружат до сих пор, это повредит обоим. Ефремов отправил меня. Андропов меня удивил вежливостью – он был человек, так сказать, извинительный: извините, что заставил ждать… Мы поехали под гору Железную, костерок, шашлычок, разговор был о Гусаке – как раз из-за чехословацких дел он пропустил отпуск и потому отгуливал его с запозданием. Ну вот, а потом его визиты к нам стали регулярными, и вскоре он стал ко мне присматриваться, хотя панибратства с ним не было и быть не могло.

 

 

– Бред, я видел его перед последней госпитализацией. Лицо было серо-зеленое, даже сине-зеленое. Мне стоило труда сделать вид, что все в порядке.

 

В сущности, перестройка началась при нем. В предсмертном докладе, предупреждая, что надолго ложится на лечение, он подчеркивал, что страна не может остаться без руководителя, и предлагал меня. Этот абзац был из доклада убран, его не опубликовали.

 

 

– Его продавил Тихонов, тогдашний предсовмина. В политбюро были три сильных и решительных человека – Андропов, Громыко и Устинов. Устинов был стар, но крепок еще. Проблема в том, что они не могли договориться друг с другом. Вместе они, конечно, могли бы противостоять Тихонову, но тут роковую роль играли амбиции: Громыко, например, хотел занять место Суслова, всерьез просил Андропова о содействии. Кстати, такие внутренние трения в конце концов всегда приводят к тому, что приходит не тот человек. Рыжков меня предупреждал: вы с Ельциным наплачетесь. А Лигачев повторял и повторял: разрешите съездить в Свердловск! Я разрешил. Он звонит среди ночи: я говорил с ним, это стопроцентно наш человек! А этот стопроцентно наш был стопроцентным авантюристом – я употребляю это слово без негативной оценки, вполне нейтрально, потому что иногда в политике это даже хорошо, спасительно. А иногда губительно. Ельцин радикализировал страну, начало его правления – конец перестройки, конец социальной политики вообще. Что хорошего он сделал – то сделал, но я настаиваю на одном: не отождествлять его с перестройкой. Его правление было не продолжением, а отрицанием моего.

 

 

– Он был лобастый, головастый, хороший мужик. И дочь хорошая, умная. И если бы к Гайдару прислушивались более критично, а не продвинули его в премьеры, сделав, по сути, громоотводом,  от него было бы куда больше проку, и карьера его была бы дольше, и он не надломился бы после отставки, мне кажется.

 

 

 

 

 

– Против кого вводить уголовную ответственность, Дима? не Карабах развалил Советский Союз. Его развалило российское руководство. А в России национализма не было. Что СССР обречен, я понял, когда Ельцин начал постепенно перетягивать республики на свою сторону, устраивать парад суверенитетов и вносить в Союзный договор формулировку о союзе государств – вместо союзного государства. Вот тогда я сказал, что в этом участвовать не буду, и понял, что мне придется уйти.

 

 

– Состояние мое было довольно скверное, к сожалению. А что касается Карабаха – как раз в 1991 году Карабах был относительно стабилен, там армия стояла, и Тбилиси был уже позади, и Вильнюс. А главная дестабилизирующая сила была в Москве, и эта сила прекрасно понимала, что ей мешает Горбачев. Вот и всё.

 

 

– Это разводка довольно банальная, можно бы и распознать ее:  «Если не мы, то они». Ельцинский вариант с коммунистами. Всю дорогу пугал ими: голосуйте за нас, иначе – вот.

 

 

– То и думаю. Никакого фашизма в России нет. Есть национализм – от цивилизованного до радикального. С ним можно и нужно работать: с чем-то вступать в диалог, с чем-то бороться. Есть молодежь со своими проблемами, с отсутствием социальных лифтов и будущего. Есть ее больные реакции на это. Но никакого фашистского движения нет – его инспирируют с понятными целями.

 

 

 

 

 

– Война – нет. Вяло тлеющий конфликт там был и, думаю, в каких-то формах будет. Но казачество так просто не возьмешь, да и вообще Ставрополье – слишком большой кусок, чтобы им не подавиться. Думаю, на Кавказе это хорошо понимают. Для Кубани, Ставрополя, вообще юга опасен не столько Кавказ, сколько ситуация безвластия: грубо говоря, Кущевская страшнее Зеленокумска.

 

На Кавказе силой не возьмешь, это уже и в девяностом ясно было. Ставить и поддерживать своего человека – не самый надежный, не самый дешевый, но единственный пока вариант.

 

 

– Вызывает, у меня многие вызывают вопросы… Кстати, я отца его хорошо знал, Ахмата Кадырова. Он вызывал у меня меньше вопросов.

 

 

– Очень хорошо, у него с интеллектом и харизмой все в порядке. И смотри: за два года до его избрания выступал я на Среднем Западе. Лекция, потом вопросы – я вообще люблю отвечать. Встает молодой человек и спрашивает: что бы вы посоветовали сегодня американскому правительству? Я отвечаю: давать советы американцам бывает накладно, они чрезвычайно высоко оценивают собственные демократические механизмы и обижаются, когда в их дела лезут извне. Он настаивает: но все-таки? Ну, отвечаю я, если «все-таки», то Америка нуждается в своей перестройке. Зал встает, и – пятиминутная овация. Вот вам и соцопрос, сказал я спутникам.

 

 

– Я сказал – и это чистая правда, – что с интересом наблюдал за последними выборами, что они были не просто триумфальны для него, но необыкновенно увлекательны и поучительны. Мне нравится, что за него не только вся черная Америка, но и вся белая интеллигенция, вся университетская Америка – лучшая часть страны. Но если вы действительно задумываете перестройку системы – вы должны понимать, что ваш сегодняшний рейтинг быстро пойдет вниз и что рейтинг в этом деле не показатель.

 

 

– Он сказал, что в курсе.