Кристиан Шмидт-Хойер. Наш друг

Без Михаила Горбачёва мир выглядел бы по-другому

Москва, февраль 1985 года: глава партии Константин Черненко смертельно болен, и в этот момент у нас – у журналистов – раздается необычный звонок. Нам было сообщено, что Михаил Горбачёв прибудет в воскресенье в Дом архитектора и примет участие в выборах в парламент 15 Советских Республик. Самый молодой член кремлёвского руководства в тот солнечный зимний день появился перед нами со своей женой Раисой, дочерью Ириной и внучкой Ксенией. Именно этой маленькой девочке и было поручено опустить бюллетень в избирательную урну. Восторженные фотографы кричали: «Ещё раз!» 54-летний Горбачёв улыбался: «Даже у меня всего лишь один голос!»

Всего один голос – однако уже скоро он заставит задрожать послевоенные стены Европы. 10 марта 1985 года умер Черненко. 11 марта Центральный комитет избрал крестьянского сына из кавказского региона Михаила Сергеевича Горбачёва восьмым руководителем Советского Союза. 13 марта шесть утомленных правителей стран восточноевропейского кордона, при помощи которого Москва обезопасила себя после 1945 года в противостоянии с Западом, стояли у катафалка с телом Черненко. Всего через четыре года во время «весны народов» 1989 года все шесть лишились своих постов, включая Ярузельского в Польше, Хонеккера и Чаушеску в Румынии. Горбачёв – миссионер эпохальных перемен – не хотел такой «весны народов», но он породил её своими реформами.

Что заставило его это сделать? Россия – центр огромной евразийской империи – никогда не успевала идти в ногу со стремительной экспансией её старых и новых правителей. Она отставала по времени, и не имела достаточно сил. Горбачёв казался первым кремлёвским руководителем, который в поисках этого потерянного прошлого не хотел жертвовать настоящим и расширять глобальные претензии империи. Проведение реформ было неизбежным, и тот факт, что Советский Союз должен был опасаться экономического банкротства и утраты своего военно-стратегического статуса в связи с ракетными планами президента США Рональда Рейгана, не может приуменьшить значение исторического волевого акта Горбачёва.

То, каким образом новый кремлёвский руководитель – иногда в течение одного дня – усваивал свою историческую роль, мы могли наблюдать во время его поездок: начиная с «каминного саммита» в Женеве в ноябре 1985 года (на котором он вместе с Рональдом Рейганом положил конец взаимной демонизации двух держав) и вплоть до поездки в Восточный Берлин непосредственно перед падением Берлинской стены в 1989 году. Для того, чтобы спасти Советский Союз, находивший в критическом состоянии, он начал играть роль всемирной совести. Бесчисленное количество раз он вынужден был идти на компромиссы, но после политической обороны сразу переходил в наступление. До самого последнего момента он призывал к защите централизованного государства «как в 1941 году под Москвой или под Сталинградом». Однако, силы, пробуждённые его реформами, не хотели больше Советского Союза. То, что он перестал существовать без большого кровопролития, без гражданской войны, то, что ещё недавно представлялось немыслимым – распад гигантской империи, прошёл более или менее мирно – все это непреходящая заслуга Горбачёва.

Не представляет большого труда перечисление его иллюзий и идеологических ограничений. А ещё были грубые ошибки: сопротивление проведению необходимой ценовой реформы или губительная для государственного бюджета антиалкогольная кампания. Но можно ли было вообще реформировать это общество, не имевшее ни гражданских, ни рыночных традиций в условиях такого цейтнота?

Сразу после своего «единодушного» (но не единогласного) избрания в 1985 году, Горбачёв пошел в народ. Перед супермаркетом в Москве и в Ленинграде на Невском проспекте он спрашивал о том, чего хотят люди от партии и правительства. Так он направил диктатуру пролетариата на путь популизма. Дряхлеющие представители политического руководства были поражены: как можно выходить на улицу? Где окажется партия, если она будет искать одобрения у народа? Горбачёв в 1986 году дал указание провести телефонную линию в квартиру уже семь лет пребывавшего в ссылке в городе Горький лауреата Нобелевской премии мира Андрея Сахарова, чтобы лично попросить его вернуться в Москву. Михаил Ходорковский, сосланный Путиным несколько лет назад в Сибирь, - это не Сахаров. Однако, обращение с ним властей свидетельствует о том, что Россия вновь отброшена далеко назад.

Как в свое время Вудро Вильсон, Горбачёв надеялся на то, что народы прежде всего нуждаются в большей свободе, и тогда они сами смогут исправить ситуацию. Отказавшись от образа врага с помощью гласности (открытости), советские граждане должны были приобрести европейскую идентичность, а перестройка (изменения в экономике) была направлена на то, чтобы придать развитию западный импульс. Однако против такого будущего было прошлое: порабощение наций и национальностей, колониальная эксплуатация со стороны плановых органов, отсутствие каких-либо форм собственности.

Начиная с 1989 года Горбачёву угрожали политический хаос, экономический коллапс и блюстители коммунистических догм. В то время как он вёл серьёзную борьбу против центробежных сил в своей собственной стране, в порождённой московскими реформами буре гибли лишённые помощи братские партии Центральной и Восточной Европы.

Четыре десятилетия Кремль упорно пытался заставить Запад признать послевоенное устройство Европы. Однако теперь это устройство стало разрушаться с восточной стороны. Вот почему столкнувшийся с большим количеством проблем советский реформатор в июне 1989 года в Бонне попытался скрепить печатью послевоенное устройство – новый порядок должен был помочь санировать полученное от Сталина обанкротившееся наследство в рамках общеевропейского общества по спасению. Одновременно Горбачёв вынужден был искать финансовую помощь на Западе для того, чтобы попытаться смягчить за счёт импорта драматическую ситуацию со снабжением внутри страны. Таким образом Бонн стал первым адресом, куда была направлена просьба о помощи для «общеевропейского дома». Руководство ГДР с ужасом следило за происходящим.

В конечном итоге Горбачёв завершил эпоху советской политики в отношении Германии своей речью, произнесенной им по поводу 40-летнего юбилея ГДР 6 октября 1989 года в Восточном Берлине. Для товарищей из СЕПГ это было похоже на звуки иерихонских труб, когда почётный гость из Москвы стал превозносить свои отношения с Бонном: «Только на этом пути может развиваться позитивный процесс сближения между Востоком и Западом, в ходе которого будут разрушены все стены враждебности, отчуждения и недоверия, существующие между европейскими народами».

Почти ровно через месяц рухнули стены в ГДР. И до конца 1989 года все шесть глав партий и правительств Центральной и Восточной Европы, поздравившие Михаила Горбачёва в марте 1985 года с приходом к власти, ушли в отставку. Их капитуляция – за исключением Румынии – прошла без кровопролития. Революционный 1989 год не стал пожирать своих детей в том числе и потому, что Михаил Горбачёв, несмотря на все его иллюзии, ошибки и разочарования, продолжал оставаться их отцом.

Когда в 1990 году ему была присуждена Нобелевская премия мира, он сказал: «Мне очень приятно, так как вручение премии совпадает по времени с тем, что мы сегодня называем «другой Европой», «другим Советским Союзом» и «другим миром»». Этому другому Советскому Союзу во главе с Горбачёвым оставалось существовать на тот момент ещё 14 месяцев. Без него не было бы другой Европы и другого мира. Никогда ранее Россия не обладала правителем, который был таким великим и гуманным европейцем.

Кристиан Шмидт-Хойер работал корреспондентом еженедельника Die Zeit в Москве с 1988 по 1996 год. Его книга «Михаил Горбачёв. Россия на переломе» (Michail Gorbatschow. Moskau im Aufbruch) вышла в свет в 1986 году и стала первой в мире биографией бывшего кремлёвского руководителя.

В это воскресенье в Гамбурге в восьмой раз будет вручена премия имени Марион Дёнхофф (Marion Dönhoff). Главная премия будет вручена Михаилу Горбачёву, а специальную премию получит фонд Helmut-Bleks-Stuftung.
 

Die Zeit, 25.11.2010 

Перевод сайта ИНО-СМИ и Горбачев-Фонда