СМИ к 25-летию Перестройки. Анатолий Черняев, бывший помощник Президента СССР по международным делам, рассказывает о событиях августовского путча 1991 г.

Анатолий Сергеевич Черняев - руководитель проекта "Документальная история перестройки. Внешняя политика перестройки"  Горбачев-Фонда, кандидат исторических наук. В 1986-1991 годах - помощник генерального секретаря ЦК КПСС, затем президента СССР по международным делам. В 1986-1990 годах - член ЦК КПСС. Избирался народным депутатом СССР (1989-1991).

Очень хорошо, мне показалось, что вы дали высказаться разным людям, причастным к перестройке, опубликовали противоположные, даже враждебные суждения и оценки. Жаль, правда, что с самого начала нашлось место для самых одиозных фигур того времени – Гдляна и Иванова, но нет, например, таких, как Заславская, Станкевич, Черниченко, Селюнин и т.п. По поводу кощунственной лжи у Лукьянова насчет путча и случившегося в Форосе на президентской даче я и пишу. Отмолчаться я не могу. Мне это не простил бы ни один порядочный человек.

18 августа 1991 года в 4 часа дня я вместе с Горбачевым и его семьей был арестован на этой даче в момент «невинного», по изложению Лукьянова, визита туда «четырех». (Хотя я был народным депутатом СССР, то есть пользовался неприкосновенностью. Но чего уж тут, когда арестовали самого президента!)

Спустя минут 10 после того, как эти четверо прошли мимо служебного домика, где был мой кабинет (метрах в 80 от самой дачи), я почувствовал неладное: мне надо было позвонить в Москву, в МИД, по текущим делам. Снял трубку – телефон молчал. Снял другую трубку правительственной связи – молчит. Отключены, оказалось, и обычный телефон, и даже внутренний по территории дачи.

По отъезде визитеров Горбачев меня позвал и рассказал, что произошло.

Начал он с того, что всякая его связь с внешним миром отключена начисто (мобильников тогда не было. Она была отключена у всех сотрудников, оказавшихся в тот момент на территории дачи, даже у врачей).

Явились, рассказал мне Горбачев, Шенин – секретарь ЦК КПСС, Бакланов – зав. оборонным отделом ЦК, секретарь ЦК, генерал Варенников – командующий Сухопутными войсками, зам. министра обороны, Болдин – зав. Отделом в аппарате ЦК КПСС. Провел их прямо к Горбачеву, сквозь все контрольные пункты, Плеханов – начальник «девятки», кремлевской охраны КГБ. Всех их, включая Болдина и Плеханова, Лукьянов называет «руководителями». Очень, впрочем, «удачно»! Они приехали по поручению ГКЧП.

Крючкова – инициатора и организатора путча – среди приехавших не было. Лукьянов ошибочно его назвал, показав лишний раз свою «осведомленность» в событиях, которые он «детально» изложил. Крючков приехал потом, после разгрома путча в Москве, уже – с повинной.

В кабинет зашли четверо – Шенин, Бакланов, Варенников и Болдин, которого Горбачев выгнал сразу же, как только тот стал «объяснять ситуацию в стране». Плеханов остался за дверью: его «святая обязанность» охранять президента, которого он… предал вместе со взводом кагэбэшников, которых он привез с собой, чтобы заменить внутреннюю охрану на территории дачи и осуществить интернирование президента.

Перед Горбачевым, таким образом, сидели трое – секретари ЦК и генерал, нарушивший воинскую присягу и офицерскую честь, посягнув на свободу главнокомандующего и президента страны. Он и предъявил Горбачеву ультиматум: «Либо подписываете указ о чрезвычайном положении, либо уходите».

Горбачев послал их не к черту, как потом было написано в мемуарах, а подальше. Сказал, что вы затеяли авантюру, которая погубит и вас, и страну. Может, и правда, автоматически подал руку, чего те не заслуживали.

Вернувшись к себе после разговора с Горбачевым, я увидел возле своего кабинета генерала Генералова (тоже удачное сочетание!). Он привезен был Плехановым возглавлять «оккупационную» команду. Горбачеву были оставлены три личных «телохранителя», которые рыцарски отказались оставить президента, не последовав примеру своего непосредственного начальника, который смотался вместе с Плехановым в Москву.

Генералов пришел, чтобы объявить мне о «моем положении». Он сказал, что дача окружена плотным кольцом войск и что «мышь не проскочит наружу» (его слова). Кстати, как заявили потом причастные к ситуации тогда в Форосе адмирал и генерал, ни они сами, ни подчиненные им офицеры и солдаты не знали, зачем им был дан приказ обложить с моря и с суши резиденцию Горбачева. Может быть, предположили они, опасались внешней диверсии против президента СССР. «Пожаловался» мне Генералов, что не знает, как он будет кормить несколько десятков местных женщин, которые ухаживали за растениями на территории дачи и оказались запертыми в момент «визита четырех». Выпустить с территории он-де «не имеет права» никого.

На вопрос, каким образом я могу добраться до санатория (в 13 км от дачи Горбачева, где я жил и ночевал, на службу на дачу приезжал только днем), Генералов мне ответил: «А вы никуда не поедете. Мы вам коечку вот здесь поставим». Вскоре действительно принесли в мой кабинет раскладушку, где я и коротал три ночи.

Насчет телефонов он мне соврал, будто у него самого связь только «на вход», то есть если ему позвонят, сам он звонить якобы не имеет возможности.

Когда на другой день после нескольких попыток я добился у Генералова, чтобы он разрешил позвонить в Москву Ольге Ланиной (референт, стенографистка, у нее малыш был болен, и она тоже оказалась взаперти), он распорядился посадить ее в машину и отправил под охраной за 25 км на пункт правительственной связи, где ей дали одну минуту поговорить с отцом. Но запретили связаться с моей женой.

Это – к вопросу о вранье Лукьянова, будто «средства связи работали». А что касается блокады, которой, по его словам, тоже «никакой не было», то достаточно было выйти на улицу, чтобы увидеть, насколько хватало глаз, солдат в кустах по всему периметру дачи и несколько фрегатов на рейде.

На каждом повороте дорожек на территории стояли часовые. Гаражи были на замке (сам видел). И тоже – часовые у ворот. К машинам, на которых были системы связи, не подпускали даже шоферов (один был мне знаком – муж Оли Ланиной). Часовые демонстративно были поставлены под окнами дачи. Громко переговаривались, напоминая о своем присутствии. Когда я выходил из служебного помещения, за мной сразу же пристраивался сержант с собакой.

Когда я приходил к Горбачеву, видел, как мечется Раиса Максимовна в страхе за мужа, дочь, внучек. В нервном потрясении у нее отнялась рука. Она потом долго не могла выйти из шока. И скорее всего этот «невинный», по Лукьянову, визит четырех «руководителей» приблизил ее безвременную смерть.

Горбачеву, чтобы произнести свое обращение к внешнему миру, пришлось ночью диктовать в подвальном помещении на маленькую камеру своего зятя. Пленка с этой записью обошла весь мир. Видел ли ее Лукьянов – хранитель уникальных изданий русских поэтов и любитель поэзии?! Если видел и может публично болтать вздор о Форосе, значит, этот бывший интеллигент начисто лишен совести.

На третий день, после того как путч провалился и погибли, по словам Лукьянова, в ДТП всего-навсего (!) три парня недалеко от Белого дома, на дачу в Форос явились Язов, Крючков, Лукьянов, Ивашко (зам. генсекретаря ЦК КПСС) – с повинной. Я лично видел, как маршал, весь потный в своем мундире, сидел, согнувшись на стуле на нижнем этаже служебного помещения… фуражка у ног на полу. И бормотал: «Старый дурак! Связался с этой шантрапой!»

Еще бы! Это потом, после ельцинской амнистии, он строит из себя спасителя Отечества. А тогда, видно, скребло на душе: ведь он, министр обороны, тоже, как генерал Варенников, нарушил воинскую присягу и попрал офицерскую честь.

Если не было блокады и не было опасности для жизни президента и его семьи, зачем же тогда Верховный Совет РСФСР послал в Форос большую группу очень известных тогда депутатов и министров во главе с Руцким, при котором было 40 офицеров с автоматами – вызволять Горбачева и вернуть его в Москву?!

После того как Горбачев бурно и радостно пообщался с Руцким и депутатами, встал вопрос, что делать с Крючковым, Язовым, Ивашко и Лукьяновым, прибывшими в Форос по двое в разных самолетах и теперь сидевшими внизу в моем служебном домике.

Горбачев отказался принимать Крючкова и Язова, но с Лукьяновым и Ивашко он встретился. Жалко было смотреть на этого испуганного человека, противно слушать его оправдательный лепет, когда Горбачев «шлепал» его как мальчишку за то, что он, будучи председателем Верховного Совета СССР, не собрал тут же заседание и не потребовал оценки путча, не призвал к порядку самозванцев. (Горбачев тогда еще не знал, но подозревал, что Лукьянов – самый непосредственный участник путча). При этом присутствовали я, Примаков и Бакатин. Могут подтвердить.

Невозможно забыть дрожащие руки объявленного и.о. президента Янаева на знаменитой пресс-конференции гэкачепистов на Зубовской площади, где они соврали на весь мир о недееспособности президента СССР и объявили себя верховной властью.

Можно дискутировать – был ли заговор, соответствовал ли путч всем формальным признакам таких акций. (Лукьянов считает, что не было ни того, ни другого, а одной дивизии, которая была введена в Москву, маловато для такого города!). Но все, кто в здравом уме, давно признали, что была узурпация власти в государстве, которая и привела к тому, что оно быстро покатилось к своему разрушению.

Ярчайшим свидетельством узурпации было и то, что на другой день с дачи был вывезен и «ящичек с ядерной кнопкой». Два офицера, которые ее охраняли и отвечали за ее неприкосновенность, располагались в том же, что и я, служебном помещении на втором этаже в 10 метрах по коридору от моего кабинета. И я видел, как под моим окном с этим «чемоданчиком» – страшным орудием ядерной войны – они усаживались в автомобиль и выехали из ворот.

Уже одно это – как обошлись с «кнопкой», распоряжаться которой имел решающее и окончательное право только президент СССР, – есть государственное преступление даже международного масштаба.

Так на самом деле выглядели и путч, и захват резиденции президента.

Независимая газета , 01.06.2010