СМИ к 25-летию Перестройки. В.А.Медведев: Результаты перестроечных преобразований прочно отложились в фундаменте нашего общества

Из-за путча либеральные реформы приняли извращенные формы, считает соратник Горбачева Вадим Андреевич Медведев.

Сначала в редакцию пришло письмо. Идеолог горбачевских реформ Вадим Андреевич Медведев прислал реплику на интервью Николая Ивановича Рыжкова «Инициативам Горбачева предшествовала огромная работа» («НГ-политика» от 20.04.10). Автор реплики счел необходимым отметить те места в интервью, которые, на его взгляд, расходятся с реальной ситуацией того времени. «НГ-политика» решила опубликовать эти замечания Медведева, однако в телефоном интервью с Вадимом Андреевичем мы попросили его расширить рамки его комментариев, касающихся перестройки. Итак, сначала реплика. Потом – интервью.

Действительно перестройке предшествовала большая работа в руководстве ЦК партии по подготовке экономической реформы.

К тому, что рассказал об этом Рыжков, могу добавить, что уже при Черненко в конце 1984 года Горбачевым и Рыжковым была предпринята попытка реализовать идею проведения Пленума ЦК по проблемам ускорения научно-технического прогресса, возникшую, но так и не реализованную при Брежневе. Команда, высаженная для этой цели в Серебряном Бору, подготовила текст доклада и проект постановления Пленума. Но когда все, казалось, было готово, к нам приехал Рыжков и объявил, что решено такой Пленум не проводить, чтобы «не расстреливать» материалы, которые могут понадобиться для предстоящего съезда партии.

Вместе с тем всю эту аналитическую работу, проделанную до перестройки, нет оснований изображать «предшествующей инициативам Горбачева», как это подчеркнуто в интервью. Ведь она координировалась именно им. Теперь о перестройке и месте в ней экономической реформы. Позиция Рыжкова, изложенная в интервью, мягко говоря, вызывает недоумение.

Глава правительства перестроечного времени считает «главной ошибкой» то, что «не закончив экономические, мы начали одновременно заниматься политическими делами».

Это, по его мнению, было «началом нашего конца». Он даже намекает, что существовал чуть ли не заговор со стороны людей, которые, по его словам, «прекрасно понимали, чем это все кончится» и которые «подталкивали Горбачева на этот шаг».

Но уже тогда всем нам стало совершенно ясно, что экономическая реформа современного типа невозможна без демократических перемен в политической системе. Кстати, об этом говорил пример послевоенного развития Японии и Южной Кореи, на которые ссылается Рыжков, да и наш собственный горький опыт, в том числе касающийся косыгинской реформы.

При этом трактовка политической реформы, намеченной ХIХ партконференцией, дается Рыжковым в интервью совершенно произвольно и по существу неправильно, сводится к «подчинению Советам исполнительной и судебной властей». Главная же ее суть состояла в выведении всех трех ветвей власти, в том числе исполнительной, из-под прямого диктата партии, в демократизации управления обществом во всех сферах и на всех уровнях.

Расхождения Рыжкова с Горбачевым касались тогда не столько взаимосвязи политической и экономической реформ, сколько сущности последней. В интервью Рыжков об этом упоминает лишь вскользь и глухо. «После 87-го года я видел, – замечает он, – что мы по экономике не туда заворачиваем». Наверное, здесь имеется в виду июньский Пленум ЦК 1987 года, на котором была принята концепция радикальной экономической реформы.

В процессе ее подготовки, в которой мне привелось принять самое активное участие, выявились два различных подхода к ней. Один состоял лишь в корректировке существующей системы при сохранении основных принципов и рычагов планово-централизованного управления экономикой. Другой – ее коренное изменение путем превращения предприятий и объединений в реальных товаропроизводителей, приобретающих средства производства и реализующих свою продукцию по договорным ценам, складывающимся на рынке. Первый подход отстаивали представители правительства и его глава, второй – ученые-экономисты, которых поддерживал Горбачев.

После острых дискуссий в Волынском, где шла работа по подготовке Пленума ЦК, и на Политбюро была принята за основу вторая позиция с некоторыми оговорками, касающимися последовательности и сроков реализации соответствующих мер. Экономическая реформа приобрела в целом достаточно радикальный характер. Она поворачивала экономику «туда», куда требовала жизнь, интересы повышения ее эффективности.

К сожалению, в интервью Рыжкова не нашлось места для ответа на вопрос: почему реформа 1987 года не была практически осуществлена? И прежде всего почему не были выполнены решения по реформе цен и ценообразования, по замене материально-технического снабжения оптовой торговлей средствами производства и т.д.? Не потому ли, что Рыжков с самого начала был против радикальной экономической реформы?

Вызывает удивление и его ответ на последний вопрос интервью: считает ли он себя человеком перестройки? Ответ таков: «...В 85–87-м годах я считал себя соучастником этих преобразований. И считал, что это большая честь для меня, и что это нужно для страны. Но видел, точнее, был со многим не согласен. Надо было сначала создать систему, а потом уже переходить со старых рельсов на новые. Но для этого ничего не было подготовлено».

О создании какой «системы» здесь идет речь? О реальной общественной системе или ее теоретической модели? Но выстраивание модели и тем более практическое ее осуществление невозможны без учета неразрывного, органического единства общественно-политического и социально-экономического компонентов.

Не обойден в интервью и вопрос об антиалкогольной кампании. Со своей стороны могу подтвердить, что Рыжков, особенно после того, как стал руководителем правительства, активно выступал против нагнетания этой кампании, в чем преуспели Лигачев и Соломенцев. Мотив был один – не допустить резкого сокращения доходов госбюджета.

На утверждение о том, что Горбачев не хотел заниматься антиалкогольной кампанией, что «ему это подсунули», Рыжков отвечает так: «Все Горбачев знал, пусть «дурачка не валяет». Ошибся, пусть так и скажет». Не хочу вдаваться в оценку этичности этого высказывания. Что же касается его смысла, то могу отослать читателя, да и самого Рыжкова, к тому, что говорит по этому поводу сам Горбачев в своей книге «Жизнь и реформы». В первом томе ее специально выделен раздел «Антиалкогольная кампания», в котором содержится признание автором собственной «большой доли вины» за нее и дается обстоятельный и самокритичный анализ этой страницы истории.

Так кто же «валяет дурачка»?

Независимая газета, 18.05.2010

Вадим Медведев: Сопротивление реформам зрело в недрах партийно-государственного аппарата

Представитель команды первого президента СССР уверен: если бы не путч, у российской демократии мог быть другой путь

– Вадим Андреевич, почему в процессе перестройки так и не были осуществлены экономические реформы?

– Вначале, на первом этапе – в 1985-1986 годах – еще не было достаточно четкого и ясного понимания того, насколько глубокими должны быть эти реформы. Оно сложилось не сразу. К 1987 году стало ясно, что без экономической реформы дальше жить нельзя. Путь для нее открыл июньский Пленум 1987 года. Казалось, что это будет хорошее начало. Но оно не получило адекватного практического осуществления. Сказалась неготовность политических и экономических структур, да и самого общественного мнения. А затем чем дальше, тем больше сказывалось противостояние двух крайностей: догматизма и партийного консерватизма – с одной стороны и нарастающего политического и идеологического влияния радикальных настроений – с другой. Тем не менее в эту реформу удалось заложить довольно прогрессивные и реалистичные принципы.

– В чем состояла их суть?

– Кратко говоря, в том, чтобы превратить первичные звенья хозяйства – предприятия и объединения – в относительно самостоятельных товаропроизводителей, вывести их из жесткой административно-командной системы и превратить в реальных агентов товарно-денежных отношений. Но для этого надо было провести ценовую реформу, ибо цены того периода были резко завышены, другие – занижены, именно твердый характер цен и не мог реагировать на реальную экономическую ситуацию. Предприятия были полностью заключены в рамки административной системы. Материально-техническое снабжение, управление техническим прогрессом, финансовое положение предприятий никак не были увязаны с результатами их хозяйственной деятельности. Государственные предприятия должны были превратиться в самостоятельных товаропроизводителей.

Конечно, эти идеи были в какой-то мере идеалистическими. Но они имели достаточно четкий практический смысл.

– Но ведь в этом случае необходимо было преодолеть определенные идеологические преграды?

– Да, конечно, это было несовместимо с догматическими представлениями о социалистическом устройстве. Но в том-то и дело, что вырабатывались новые представления о социализме с самостоятельностью предприятий как товаропроизводителей, с выборностью руководителей и производственной демократией. Формула социалистического товарного производства была неким идеологическим брендом, приемлемым для общества, которое было не готово отказаться от прежних представлений о социализме, которые внедрялись десятилетиями в сознание людей.

– А как термин «социализм» в тот период воспринимался общественным сознанием?

– Социализм уже тогда понимался по-разному. Некоторые считали, что это некая авторитарная система, в которой господствует государственная собственность, где все определяется государственным планом, трудящиеся работают по найму у государства, а партия всем руководит. Другие к социализму подходили иначе, с учетом собственного опыта – как позитивного, так и негативного, – и, конечно, опыта развитых стран Запада. Эти различия выявились уже на стадии подготовки доклада для июньского Пленума ЦК 1987 года. Ученые, в том числе академики Анчишкин, Аганбегян, Абалкин, отстаивали прогрессивные, более современные позиции. Их поддерживал Горбачев. Традиционное понимание отстаивали руководители правительства. На этой почве возникали острые дискуссии, которые продолжались до последнего момента. В конечном счете был достигнут компромисс, в основе которого лежала точка зрения ученых.

В итоге решения апрельского Пленума ЦК были достаточно прогрессивными. Но когда наступила пора, их реализация, особенно в части ценообразования, материально-технического обеспечения и т.д., стала тормозиться. Через полтора-два года реформа была спущена на тормозах.

– Как вы считаете, кто в этом более всего виновен?

– Общий ответ тут, на мой взгляд, может быть такой: консервативные круги в высшем эшелоне партийно-государственного руководства и прежде всего правительства.

Партийная позиция в решении Пленума была достаточно четко определена. В соответствии с ним был принят комплекс государственных законов и правительственных решений. Надо было обеспечить их выполнение.
Следует отметить, что в 1989 году на основе решений ХIХ партийной конференции была проведена глубокая реформа политической системы страны, произошло разделение партии и государства, в дальнейшем это нашло отражение в изменении статьи 6 Конституции. Партия стала отходить от непосредственного руководства экономикой. В партийных органах, в том числе в ЦК КПСС, были упразднены все отраслевые, экономические отделы, за исключением сельскохозяйственного.

Конечно, это не освободило партию и ее руководство от ответственности за общее экономическое положение в стране, но непосредственно теперь она лежала на правительстве. А оно стало затягивать проведение реформ и прежде всего реформы ценообразования и материально-технического снабжения, допустило выпуск излишних денег в оборот и разбалансированность рынка, хотя рост производства продолжался и в 1988 и в 1989 годах. Были, конечно, и объективные экономические трудности, связанные, в частности, с падением мировых цен на нефть. Реформы могли бы помочь преодолению этих трудностей, но они оказались заблокированными.

Плачевную роль сыграла практика создания кооперативов на предприятиях. Для них были раскрыты границы, и это было правильное решение. Их перевод на рыночные рельсы надо было осуществлять постепенно. А тут оказались открытыми каналы для превращения безналичных денег в наличные. Тогда это была очень острая тема. Кооперативы имели возможность снимать деньги с расчетного счета и превращать их в наличные. Что отрицательно сказалось на потребительском рынке и привело к большим трудностям. Это начало ощущаться в 88–89-м годах и еще сильнее в 90-м году. Банковский контроль был ослаблен, но тут валить только на правительство нельзя, хотя оно в первую очередь виновато, потому что оно должно было вовремя сигнализировать и принимать меры. И политическое руководство несет ответственность за несбалансированность рынка. В 88–90-м году были приняты, пожалуй, преждевременные меры по расширению и увеличению пенсионного обеспечения. Темпы производства были сравнительно низкими, а пенсионные расходы резко выросли. Рыжков возражал против этого, говорил, что денег нет, деньги можно выпустить, но как покрывать их на рынке товарами?

– То есть сопротивление реформам нарастало?

– Оно зрело и усиливалось в недрах партийно-государственного аппарата, а все трудности и просчеты соединялись в одно и выставлялись как отрицательный эффект от реформы. После Первого съезда народных депутатов была предпринята новая попытка осуществления реформы. Но теперь функции государства и партии разделились, экономика полностью перешла в руки правительства. Абалкин был назначен зампредом Совета министров. И была разработана новая программа реформы, она несколько раз обсуждалась на Съезде народных депутатов и Верховном Совете, но так и не была принята.

– Приход Бориса Ельцина к власти в 90-м году как-то повлиял на ситуацию?

– Он привел к еще большему обострению борьбы вокруг экономических программ. В нее активно включились и радикал-либеральные силы, что нашло свое проявление в дискуссиях вокруг реформ. В конце 90-го года правительство Рыжкова ушло в отставку. При правительстве Павлова была, наконец, осуществлена ценовая реформа, но она сильно запоздала и дала лишь кратковременную и непрочную нормализацию рынка. Летом Горбачев принял участие в заседаниях «большой семерки», представив на ней программу мер по развитию внешнеэкономических связей страны. Появились проблески света в конце тоннеля, но путч обрушил последние надежды на положительный результат реформ.

– А чего на самом деле добивался тогда Михаил Горбачев?

– Он хотел, чтобы экономика, как и все общество, основывалась на демократических принципах, инициативе и самодеятельности людей, сильных экономических стимулах, сочетании рыночных методов и общественного регулирования. Он считал, что партия или партии должны выполнять лишь присущие им идеологические и политические функции, не подменяя собой государственных органов.

– То есть ликвидировать КПСС он не собирался?

– Так вопрос не стоял. Речь шла о преобразовании КПСС в действительно современную политическую партию, т.е. превращении ее из стержня государственной власти в политико-идеологический институт, который бы оказывал политическое влияние, но не брал на себя функции государственного управления. Реформирование партии началось, но завершить его не удалось. Диктатура партии перестройкой была подорвана, но не устранена. В августе 1991 года тогдашнее ее руководство, за исключением генсека, выступило в поддержку путча и тем самым обрекло ее на бесславный конец.

Результаты перестроечных преобразований в нашей стране в политической сфере, в экономике, в сфере идеологии прочно отложились в фундаменте нашего общества, не говоря о внешней политике и сфере международных отношений. Их актуальность сохраняется и сегодня в связи с существенными отступлениями от демократических принципов, которые наблюдаются в нашей жизни. Это и тенденции к фактическому восстановлению элементов однопартийной системы, смещению функций различных ветвей власти, ограничению прав и свобод личности.

Независимая газета, 18.05.2010