Стивен Коэн: «Холодная война — не сказка со счастливым концом»

Анализ попытки написать историю «без Горбачева»

В 2001 г., по случаю 70-летия Горбачева, одна представительница советской интеллигенции, сильно критиковавшая его в 1990—1991 гг., по-новому взглянула на его руководство. Признав, что демократизация России была его достижением, она добавила: «Горбачев закончил холодную войну, и именно этот факт делает его одним из героев уходящего столетия». Хотя сам Горбачев всегда отводил ключевую роль своим «партнерам», Рональду Рейгану и Джорджу Бушу-старшему, мало кто из беспристрастных историков этого процесса или его участников станет отрицать, что он был главным героем.

Однако и это его наследие может быть утрачено. В августе 2008 г., спустя почти ровно двадцать лет после исторической речи Горбачева в ООН, дезавуировавшей идеологическую предпосылку участия СССР в холодной войне, Вашингтон и Москва оказались — опосредованно — в состоянии «горячей войны» в бывшей советской республике Грузии. Суррогатные советско-американские военные конфликты в странах третьего мира и в других были характерной чертой холодной войны, но на этот раз конфронтация была наполовину непосредственной. Если Вашингтон представляли вооруженные силы Грузии, щедро финансируемые им в течение ряда лет, то Москва воевала (и победила) в этой войне собственными силами. Что бы ни говорили в Америке, многие русские, грузины и южные осетины, на территории которых началась война, «воспринимали конфликт как опосредованное столкновение двух мировых держав — России и Соединенных Штатов».

Война застигла большинство западных правительств и обозревателей врасплох, прежде всего потому, что они так и не сумели понять, что новая (или обновленная) холодная война уже давно шла, начавшись задолго до кавказского конфликта России и США. В частности, американские официальные лица и специалисты, практически без исключения, неоднократно отвергали саму возможность новой холодной войны. Некоторые делали это особенно упорно (в ответ на предупреждения немногочисленных критиков, меня в том числе, о нарастающей угрозе), по-видимому, потому что сами имели отношение к политике, способствовавшей нарастанию этой угрозы. Госсекретарь Кондолиза Райс, например, официально объявила, что все «разговоры о новой холодной войне являются гиперболической чушью». А колумнист из «Вашингтон пост» подверг критике само «понятие» как «наиболее опасное заблуждение из всех».

Если отбросить личные мотивы, большинство комментаторов откровенно не понимали природы холодной войны, полагая, что та, которая последовала за Второй мировой, была единственно возможной моделью. По сути, холодная война — это такая форма взаимоотношений между государствами, при которой в большинстве сфер преобладают все углубляющиеся конфликты и конфронтация, обычно (хотя не всегда) без вооруженного столкновения. Если взять два крайних примера, то пятнадцатилетнее непризнание Соединенными Штатами Советской России (до 1933 г.) было разновидностью холодной войны, но без гонки вооружений и прочих прямых угроз в адрес друг друга. С другой стороны, советско-китайская холодная война, длившаяся с 1960-х по 1980-е гг., сопровождалась отдельными вооруженными пограничными конфликтами. Отношения холодной войны могут различаться по форме, причинам и содержанию, при этом последние американо-советские являлись чрезвычайно опасными, так как включали гонку ядерных вооружений.

В основе предположения о том, что американо-российская холодная война была невозможна после конца Советского Союза, лежали и другие заблуждения. В отличие от прежних времен, расхожим стало убеждение, что постсоветские конфликты между Вашингтоном и Москвой не были продуктом различных экономических и политических систем, не были идеологическими и глобальными, и вообще постсоветская Россия была слишком слаба для еще одной холодной войны. (В качестве дополнительного доказательства часто приводят «дружбу» между президентами Бушем-младшим и Путиным, забывая, что тридцать лет назад Ричард Никсон и Леонид Брежнев клялись в такой же личной дружбе.)

Все эти утверждения, которые до сих пор широко в ходу в США, базируются на неверной информации. Российский «капитализм» принципиально отличается от американского экономически и политически. Что касается идеологии, то, оставляя в стороне явную переоценку ее роли в предыдущей холодной войне, идеологический конфликт, или «расхождение в ценностях», между американским «продвижением демократии» и российской «суверенной демократией» — «автократическим национализмом», даже «фашизмом», как новые американские воины холодной войны клеймят ее, — росло в течение ряда лет, так же как численность и известность идеологов с обеих сторон. И это расхождение, как нам говорят, «сегодня больше, чем когда-либо со времени краха коммунизма». Так что, как уверяет нас один из авторов «Вашингтон пост», «идеология опять имеет значение». Кроме того, после Второй мировой холодная война начиналась не в глобальном масштабе, а в пределах Восточной Европы — так же, как и нынешняя, которая теперь быстро распространяется. А что касается российской неспособности вести войну, то это убеждение было в считаные дни опрокинуто войной в Грузии.

То, что люди, отрицающие новую холодную войну, стойко заблуждаются, иллюстрируют их собственные оценки американо-российских отношений как «худших за последние 30 лет», и это итог их развития в течение первого десятилетия двадцать первого века. Несмотря на эвфемизмы, в которых это выражается, ухудшение отношений вряд ли можно принять за что-то другое, кроме новой холодной войны. Вот, например, отрывки из первополосного «анализа новостей», опубликованного в «Нью-Йорк таймс» через неделю после начала войны в Грузии под заголовком «Не холодная война, а большое охлаждение»:

«Холодная война закончилась»,  — объявил в пятницу президент Буш, но началась тем не менее новая эпоха вражды между Соединенными Штатами и Россией… Постольку, поскольку г-н Буш заявил, что старые определения холодной войны больше не подходят, он провел новую линию… между странами свободными и несвободными и тут же поместил Россию по другую сторону от нее… Напряженность уже налицо, и обе стороны сделали достаточно, чтобы разжечь пламя… Совет Безопасности ООН вновь оказался в патовой ситуации, свойственной холодной войне… Российская наступательная операция  — первая после краха Советского Союза в 1991 г., совершенная за пределами ее территории, — зафиксировала некое перестроение, уже имеющее место в Центральной и Восточной Европе…  Администрация перестала возражать против посылки ракет «Патриот», которые могли бы защитить польское место базирования (для американской ракетной обороны)… Высокопоставленный русский генерал подтвердил худшие опасения Польши, заявив в пятницу, что эта страна только что сделала себя мишенью для российского ядерного арсенала… Может показаться несовременным говорить о блоках в Европе, но они возникают сегодня столь же очевидно (пусть и менее идеологически), как те, что существовали по обе стороны от железного занавеса… На самом деле отчуждение между Соединенными Штатами и Россией редко когда (если вообще когда-то) было более глубоким.

А если так, то что же случилось с «концом холодной войны»? <…> Ключевой вопрос в данном случае: как и когда закончилась холодная война?

Когда Горбачев пришел к власти в 1985 г., он уже был решительно настроен добиваться не просто очередного ослабления западно-восточной напряженности, но отмены сорокалетней холодной войны. На это у него были три причины. Он был уверен, что ее наиболее опасный элемент, советско-американская ядерная гонка, представляет угрозу существованию человечества. Он хотел, чтобы Советский Союз стал неотъемлемой частью Запада, «общеевропейского дома», в который он включал и США. Кроме того, без существенного сокращения международной напряженности и экономических затрат на холодную войну Горбачев едва ли мог мобилизовать в стране политическую поддержку и ресурсы, необходимые для перестроечных преобразований.

Антивоенная миссия Горбачева была продиктована тем, что он и его помощники называли «новым мышлением». Также заклейменное коммунистическими фундаменталистами как ересь, оно совершило «концептуальную революцию» в советской внешней политике. Заложенные в нем идеи вкупе с замечательными лидерскими свойствами Горбачева и значимым участием президента США, который тоже опасался потенциальных последствий ядерной гонки, Рональда Рейгана, быстро преобразили отношения между Востоком и Западом.

Уже в 1986 г., едва ли год спустя после прихода Горбачева к власти, оба лидера принципиально согласились, что все ядерное оружие должно быть запрещено — цель, которой невозможно достичь, но жизненно важно стремиться. В 1987 г. они подписали договор об уничтожении — впервые — целой категории такого оружия, чем, по сути, дали обратный ход гонке вооружений. В 1988 г., поддержав Горбачева еще в ряде инициатив, касающихся разоружения, Рейган официально снял с СССР клеймо «империя зла», заявив: «То было другое время, другая эпоха». И, оставляя в январе 1989 г. президентский пост, объяснил, почему теперь наступила новая эпоха: «Холодная война кончилась».

Но требовалось еще подтверждение со стороны Горбачева и преемника Рейгана, Джорджа Буша-старшего. Что они убедительно и сделали в ноябре и декабре 1989 г.: сначала Горбачев, когда отказался применить военную силу (как делали его предшественники в подобных ситуациях) в ответ на падение Берлинской стены и распад советской империи в Восточной Европе, а затем они оба, договорившись во время встречи на Мальте считать этот саммит началом отсчета «качественно новой эпохи в советско-американских отношениях». Вскоре последовали и другие формальные договоры, но окончательным подтверждением наступления новой, пусть и краткосрочной, эпохи стали два примера беспрецедентного советско-американского сотрудничества, продемонстрированные миру в 1990 г.: соглашение по поводу воссоединения Германии и поддержка Москвой американской войны против Саддама Хусейна, вторгшегося в Кувейт.

В этой истории принципиально важными являются три момента. Первый: даже допуская, что Рейган и Буш играли ключевые роли, холодная война никогда бы не кончилась и, может, даже углубилась, если бы не инициативы Горбачева. Второй: объективные историки и участники событий расходятся во мнении, когда именно закончилась холодная война, но согласны в том, что это случилось где-то между 1988 и 1990 гг., т.е. за полтора — три года до роспуска Советского Союза в декабре 1991 г. И третий: прекращение холодной войны было совершено таким образом, чтобы, как сначала заверял Буш, «не было побежденных, только победители», или, как позже написала госсекретарь Райс, «без победителей и побежденных».

С американской стороны, однако, эти исторические реалии были вскоре переписаны. Сразу послдекабря 1991 г. конец холодной войны был привязан, сущностно и причинно, к концу Советского Союза, и роли обоих событий были переписаны в угоду новому американскому триумфалистскому сценарию. Первый вариант написал сам Буш, заявивший в январе 1992 г.: «Америка выиграла холодную войну… Холодная война не закончилась — она была выиграна». Это повторенное им заявление было отмечено и опровергнуто сторонниками Горбачева во время его кампании по переизбранию в том же году.

Джордж Ф. Кеннан, которого считают каноническим авторитетом в области американо-советских отношений (но обычно не прислушиваются), позже отмел утверждение о победе США как «принципиально глупое» и «просто ребяческое», но практически все американские политики и главные СМИ пошли тогда за Бушем и продолжают идти этим путем и по сей день. Как и ведущие ученые, которые должны бы были знать лучше, как обстояло дело. (Двое из них даже заявили, что Борис Ельцин, который стал президентом РСФСР только в июне 1991 г., т.е. много позже поворотных событий 1988—1990 гг., был «катализатором окончания холодной войны».)

Результатом стала «новая история», написанная, как сказал один критик, «как видится из Америки, как чувствуется из Америки, рассказанная так, чтобы это устраивало большинство американцев». Или «сказка со счастливым концом», как написал другой. Когда историки будущего будут искать ответ на вопрос, когда началась новая холодная война, они, возможно, обнаружат, что она началась в тот момент, когда американцы переписали конец предыдущей, вычеркнув оттуда наследие Горбачева.

Фрагмент одной из глав книги известного американского историка и публициста, профессора Нью-Йоркского университета Стивена Коэна Soviet Fates and Lost Alternatives: From Stalinism to the New Cold War, выпущенной в США издательством Columbia University Press.

Перевод Ирины Давидян

Новая газета, 01.03.2010