Михаил Горбачев: «Мы избежали третьей мировой войны».

Последний президент СССР делится своим собственным видением событий, которые привели к падению Берлинской стены и распаду коммунистического блока, а также своим мнением об Обаме, Медведеве и Путине.

ФИГАРО. Прошло двадцать лет со дня падения Берлинской стены. Вы тогда были руководителем Советского Союза. Скажите, вы предвидели это событие или оно для Вас было полной неожиданностью?

Михаил ГОРБАЧЕВ. В то время вряд ли такие события могли стать для меня неожиданностью. Они были результатом длительного процесса. Я уже достаточно давно был в составе руководства и был вполне осведомлен о ситуации. Когда я стал во главе Советского Союза, одним из краеугольных камней моего видения мира была идея общеевропейского дома. Кстати, я во время своего визита во Францию предложил, чтобы мы строили его вместе. И германский вопрос был частью этого видения. Объединение Германии стало возможным, поскольку ему предшествовали колоссальные изменения в СССР, Центральной и Восточной Европе, перемены в отношениях с западными странами и, в особенности, с Соединенными Штатами, с которыми у нас прежде были очень плохие отношения. Когда я стал во главе Советского Союза, руководители СССР и США не встречались шесть лет. За несколько лет мы все это изменили. И все эти изменения вместе взятые сделали возможным объединение Германии. Во время моего визита в ГДР в 1989 г., по случаю сороковой годовщины ГДР, я был поражен тем, что я там увидел. У меня была продолжительная беседа с Эриком Хоннекером, и он меня удивил. Я увидел, что он не понимает того, что происходит, что он отказывался воспринимать процессы, которые очевидно ставили в повестку дня вопрос об объединении Германии. Было организовано колоссальное факельное шествие, на котором были представлены все двадцать восемь округов ГДР. Молодежь, которая участвовала в этой манифестации, выкрикивала лозунги, которые свидетельствовали о брожении в стране, о том, что она на пороге больших перемен… Премьер-министр Польши Мечислав Раковский подошел ко мне и спросил, знаю ли я немецкий. Я ответил: достаточно, чтобы понять, что написано на плакатах, и лозунги, которые скандировали люди. И тогда он мне сказал: это конец. Я согласился: да, это конец.

Судя по вашим словам, можно подумать, что Вы все это запланировали?

Нет, я это не планировал. Кстати, в июне 1989 года, во время моего визита в ФРГ, после встречи с Гельмутом Колем, один журналист спросил меня, обсуждали ли мы германский вопрос. Я ответил, что да. Я сказал, что раздел Германии - это наследие истории, второй мировой войны. И что история решит, как сложится дальше. Журналисты были недовольны этим ответом и настаивали на том, чтобы я им ответил: когда произойдет объединение? На это я им ответил, что этот вопрос будет, вероятно, решен в XXI веке, что его решит история. Такова была моя позиция за несколько месяцев до падения стены… Но перемены в СССР, Центральной и Восточной Европе «бархатные революции», новые отношения с Соединенными Штатами, разоружение – все это повлекло за собой целую цепь событий, а ГДР оставалась островом в этом бушующем море перемен.

Не было ли у вас соблазна применить силу, чтобы положить конец начавшимся переменам в Восточной Европе?

Когда в 1985 умер мой предшественник Константин Черненко, руководители стран Варшавского договора приехали на его похороны в Москву. Я встретился с ними в моем кабинете. Поблагодарил их за приезд и сказал: мы не будем делать ничего, что могло бы осложнить наши отношения. Мы будем выполнять свои обязательства, но вы несете ответственность за вашу политику, за ваши страны, а мы несем ответственность за нашу политику, нашу страну. В 1985 году я им обещал, что мы не будем вмешиваться, и мы никогда не вмешивались. Если бы мы вмешались, я бы, вероятно, не сидел бы здесь сегодня с вами… Могу вас в этом заверить.  

А что, вы считаете, могло произойти?

Третья мировая война… В то время Европа была переполнена ядерным оружием. По обе стороны железного занавеса стояли армии численностью в два миллиона человек… Просто представьте себе, что могло бы произойти, если бы мы применили силу…

Как вы в то время представляли себе будущее Советского Союза?

Мое видение заключалось в том, чтобы продолжать идти по пути демократизации, открытости, реформировать наш союз и нашу экономику, дать гражданам свободу передвижения, свободу слова и совести. На этот счет у меня не было никаких колебаний, я был уверен, что это тот путь, по которому надо идти. Я считал, что таким образом мы сможем сохранить союз. Но после свободных выборов 1989 года в партаппарате началось яростное сопротивление всем этим реформам. Партия оказалась расколотой: 84% депутатов были членами КПСС, но номенклатура проиграла выборы. У меня были все основания полагать, что перестройку поддерживает большинство. Тем не менее номенклатура несколько раз пыталась отстранить меня, в том числе на заседании Верховного Совета. Противники перестройки не могли нас одолеть в рамках законных, политических средств. И в 1991 году они пошли на путч. Мы недооценили эту опасность, нам следовало действовать более решительно, чтобы предотвратить это. Я думаю, что мы, перестройщики, и я в том числе, были слишком самоуверенны. Мы полагали, что мы на правильном пути. Мы подготовили программу по преодолению экономического кризиса, которую поддержали все республики, даже прибалтийские были готовы ее выполнять. В начале августа мы подготовили текст нового союзного договора. В ноябре 1991 предполагалось провести съезд с целью реформирования партии. Мы полагали, что в тех условиях только безответственные люди могли пойти на путч. К сожалению, они это сделали, и среди тех, кто организовал этот государственный переворот, были люди, входившие в мое ближайшее окружение.

Чем бы Вы объяснили сегодняшнюю ностальгию по империи и Советскому Союзу, которая проявляется и в российском руководстве и среди населения страны?

Я знаю ситуацию. Думаю, не надо преувеличивать эту тенденцию. Согласно социологическому опросу, проведенному в 2005 году по случаю двадцатилетия перестройки, 55% опрошенных ответили, что перемены были необходимы, в то время как десятью годами раньше так считало меньшинство. Две трети россиян сказали, что они за свободные выборы, рыночную экономику, свободу передвижения…

Да, но Сталин сегодня более популярен, чем вчера …

Я так не думаю. Да, действительно, ест люди, которые ходят по улицам с портретами Сталина. Но это лишь свидетельствует о том, что России пока не удалось завершить процесс перемен. Мы это знаем. Но, как бы там ни было, возврат к прошлому невозможен. Повернуть историю вспять уже невозможно. Этого не будет.

Что вы думаете о политике тандема Медведев-Путин? Эти два человека ведут Россию по правильному пути?

Результаты первого срока президентства Владимира Путина в целом положительные. Он положил конец процессу распада России, который был чрезвычайно опасным. Он стабилизировал ситуацию, и уже этим заслужил себе место в истории. Но я не вижу настоящей модернизации, и в этом главная проблема. У нас были благоприятные условия благодаря высоким ценам на нефть… Но я спрашиваю: а на что были потрачены эти миллионы нефтедолларов? Кажется, их друзья теперь могут скупить Елисейские поля и чуть ли не всю Францию. Это, конечно, шутка, но я думаю, что большая часть этих денег была растрачена и не использована для модернизации страны. Надо было значительно раньше предпринимать действия, направленные на улучшение экономической ситуации, модернизацию России, демократизацию. С одной стороны, они смогли потушить пожар, с другой – были ошибки.

Что, на ваш взгляд, является главной причиной проблемы: экономическая политика или коррупция?

То, что сегодня необходимо стране, это новая система, новая модель развития. А чтобы ее построить, нужно преодолеть коррупцию. Пока что, надо признать, этого не сделано. Но поживем – увидим.

Считаете ли Вы, что Медведев пойдет навстречу инициативам Барака Обамы?

Не только благодаря Бараку Обаме появился этот шанс в российско-американских отношениях. Но действительно, это серьезный человек, который понимает кризисную ситуацию, который выступает за ядерное разоружение и правильно оценивает масштабы экологической угрозы. Он хороший собеседник для наших руководителей, поскольку и они этого хотят. Я положительно настроен в отношении американского президента. И считаю, что и Россия хочет не упустить эту возможность. Но никогда не знаешь наверняка…

В 1990 году вы были удостоены Нобелевской премии мира. По вашему мнению, присуждение Нобелевской премии Бараку Обаме –заслуженно или это преждевременный шаг?

Я послал ему поздравление. Я сказал, что решение Нобелевского комитета – правильное, что мне близко его видение глобального мира. Для его реализации ему потребуется решимость, международный авторитет и искусство общения. Я ему желаю успеха.

В свое время вы вывели советские войска из Афганистана. Двадцать лет спустя Барак Обама готовится принять решение о том, вводить ли дополнительный контингент американских войск в эту страну. Что бы вы ему посоветовали?

Мы сами прошли период, аналогичный той ситуации, в которой сегодня находится Обама. Нам тоже пришлось пересмотреть нашу стратегию и нашу политику. Я думаю, что конечной целью американцев должен быть вывод войск оттуда. Но у меня нет для него рекомендаций, как это сделать. Наверное, было бы лучше вообще туда не входить… Когда мы уходили из Афганистана, американцы вместе с пакистанцами создавали там Талибан, хотя уверяли нас, что они хотят, чтобы эта страна была «свободной, стабильной и поддерживала хорошие отношения с обеими нашими странами»… Сегодня они пожинают плоды. Но, с другой стороны, я согласен, что надо действовать против очагов терроризма.

Вы возглавляете Зеленый Крест, неправительственную организацию, деятельность которой посвящена защите окружающей среды. Накануне международной конференции, которую планируется провести в декабре этого года в Копенгагене, уверены ли вы в ее успехе?

Мне хочется верить, что это будет важный этап в движении в правильном направлении. Проведена большая подготовительная работа. Проблемы окружающей среды нас взяли за горло: надо действовать, чтобы избежать катастрофы. Нельзя допустить того, чтобы средняя температура нашей планеты поднялась выше, чем на 2 градуса, но даже этой цели будет нелегко достичь. Сейчас государства обязаны действовать решительно.

Le Figaro, 12.10.2009