Выжутович В. "Последний и первый"

Михаилу Горбачеву - 75 лет

     Михаил Горбачев был последним генсеком ЦК КПСС и первым президентом СССР. В этом ключ к разгадке его политической судьбы. И одновременно - к пониманию олицетворенной им эпохи.
     "Процесс пошел"... "Не надо раскачивать лодку"... "Нам тут подбрасывают"... Думаете, почему оно вошло в политический фольклор, стало легкой добычей бесчисленных пародистов? Потому что звучала живая речь - прежние лидеры СССР без бумажной "партитуры" были не в состоянии публично исторгнуть из себя даже "дорогие товарищи!". Да и вообще последний генсек оказался самым свободным в своих человеческих проявлениях, самым открытым, а посему и самым уязвимым (и для партаппарата, и для народной молвы) из советских вождей.
     Предъявлять Горбачеву исторический счет за то, чего он не сделал или сделал не так, можно сколько угодно. Но подобной "бухгалтерией" если и заниматься, так только на трезвую голову. То есть с пониманием тогдашних реалий. И с пониманием человека, на глазах у всего мира совершавшего не просто статусное, но и трудное внутреннее преображение из руководителя партии, авангардная роль которой была закреплена в Конституции, в президента, отменившего политический монополизм.
     Поколение пепси и Гарри Поттера вряд ли себе представляет тот объем власти, каким обладал генсек ЦК КПСС на одной шестой суши. Так что эти ребята едва ли могут сполна оценить подвиг советского владыки, ради затеянных им преобразований добровольно пожертвовавшего своим абсолютным владычеством.
     Почему Горбачев, а не кто-то иной из последней череды генсеков, членов Политбюро дозрел до осознания неотложной потребности в переменах? Думаю, возраст. Не в том лишь смысле, что 54-летний секретарь ЦК по сельскому хозяйству, вдруг получивший в руки страну, был во всех отношениях не чета кремлевским старцам. Я говорю "возраст", имея в виду прежде всего тот факт, что в отличие от Брежнева, Андропова, Черненко Горбачев начал свою карьеру в год ХХ съезда. Выпускник МГУ, еще недавно с неподдельным душевным трепетом писавший сочинение "Сталин - наша слава боевая, Сталин - нашей юности полет", пережил, как сам теперь признается, сильнейшее потрясение от доклада Хрущева. Антисталинская прививка, полученная в ранней молодости, как видно, оказалась полезной. Возможно, именно с той поры Горбачев стал постепенно проникаться верой (кто-то скажет - иллюзией), с которой не расстался до сих пор. Верой, что возможен другой социализм - с человеческим лицом.
       Как бы то ни было, Горбачев сделал то, что сделал.
     Он внедрил гласность как способ преодоления долголетней, пропитанной страхом общественной немоты и повального двоемыслия. Это ведь гласность послужила катализатором всех прочих перемен и оказалась самым действенным разрушителем советской системы.
     Он утвердил свободные выборы на альтернативной основе. Знаменитый Съезд народных депутатов СССР стал предтечей рожденного уже при Ельцине полноценного российского парламента.
     Он возродил ликвидированную большевиками многопартийность.
    Он вывел войска из Афганистана. И положил начало договоренностям о выводе советской группы войск из воссоединенной при его содействии Германии.
     Он поднял шлагбаум для свободного передвижения своих соотечественников по миру.
     Он... нет, не прорубил, открыл окно в Европу, убрав "железный занавес", причем отнюдь не за тем, чтобы "отсель грозить" тому ли, иному "надменному соседу". Внешнеполитическим курсом под названием "новое мышление" был разрушен окаменевший в мировом сознании образ СССР как осажденной крепости (Рональд Рейган, посетив Москву в 1988 году, сказал, что не считает охваченный перестройкой Советский Союз "империей зла").
     Мало? Для президента, мучительно, по капле выдавливавшего из себя генсека (помните, как он осаживал Сахарова, которого сам же вернул из горьковской ссылки?), - даже перебор.
Впрочем, те, кто "подбрасывал", перебора не ощущали. Наоборот, пеняли (уже можно было открыто пенять) Горбачеву за нерешительность, стремление "усидеть на двух стульях", половинчатость всех его начинаний.
     Чтобы пойти на радикальные шаги, архитектору перестройки недоставало внутренней отваги? Возможно. Но, полагаю, тут было и другое. Взвешенность (горбачевская, фирменная). Просчитывание последствий. И - осторожность. Осторожность, шедшая, надо думать, еще и от знания русской души, в которой спокон веку изумительно уживаются и оглядчивая боязнь перемен, и разудалая готовность крушить все разом.
    В сущности, вся горбачевская эпоха - эпоха полдорожья. Эпоха между "еще" и "уже". Чем была гласность? Перегоном между цензурой и свободой слова. А первые кооперативы? Транзитом на пути от государственной собственности к частной. А какую духовную эволюцию пережила интеллигенция, решительней прочих слоев населения поддержавшая Горбачева? Процесс поэтапного освобождения передовых умов от догматов коммунистической веры запечатлелся в названиях тогдашних сценических творений. "Диктатура совести". Еще диктатура, но уже - совести. До сжигания своих партбилетов в прямом эфире прорабы перестройки дойдут позже, в год крушения СССР. А до горьких прозрений и самобичевания (литератор Людмила Сараскина: "Мы доказывали Западу, что не хотим больше быть пугалом и вести себя как мировой жандарм. И мы стали дымовой завесой для тех, кто под шумок распродавал все направо и налево, кто вооружил Чечню, кто обескровил промышленность и пустил страну по миру") - спустя лет пятнадцать.
     Однако как схожи были намерения двух советских лидеров, в разное время по-своему пытавшихся что-то подправить в стране! Хрущев развенчивал культ Сталина ради укрепления советской системы. Горбачев боролся с брежневским застоем ровно с той же целью. Преодолеть застойные явления. Придать ускорение экономике. Внести элементы демократии в политическую и общественную жизнь. При этом основ не ломать. Перестраивать здание социализма, и не более. Что оно перестройке не поддается, стало ясно не сразу. Но как только из фундамента были вынуты краеугольные камни (страх, партийное всевластие, цензура), началось обрушение. Обнажились социальные язвы. Вырвались на поверхность годами загоняемые под спуд национальные проблемы и противоречия. На предоставленное право открыто выражать трудовой и гражданский протест страна отозвалась шахтерскими забастовками. На дарованную свободу собраний - людским морем в Манеже и Лужниках под плакатами "Долой КПСС!", "Иванова и Гдляна - в депутаты!", "Свободу - Литве!". Был еще Сумгаит. Были Тбилиси и Вильнюс. И Нагорный Карабах. И танки в Баку. Много чего было.
     К чести Горбачева, он не снимал с себя ответственности, не назначал "стрелочников". Достойно нес бремя первого президента страны, в муках и корчах выбиравшейся из тисков тоталитаризма. Позже он скажет, что счастливых реформаторов не бывает. Это открытие стоило бы недорого, не будь оно оплачено личной судьбой. Судьба же реформатора известна: быть непризнанным и обруганным современниками. Фонд "Общественное мнение" недавно провел опрос: "Когда в нашей стране было больше демократии?" Предлагался на выбор перечень правителей, начиная со Сталина. Ожидания социологов оказались обмануты. Они прочили в призеры Горбачева, отводили почетное место Ельцину. И просчитались. За Горбачева в качестве символа самой демократической эпохи высказалось 11 процентов опрошенных, за Ельцина в той же ипостаси - 9 процентов. (Впрочем, отношение населения к главному делу жизни М.С. постепенно меняется: по данным Института комплексных социальных исследований РАН, в 1995 году на вопрос, надо ли было начинать перестройку, отвечали "да" сорок процентов граждан, а в 2005-м - 46.)
     Когда этих двух, самых нелюбимых, чтоб не сказать ненавидимых, правителей народное большинство связывает одной веревочкой, оно, в общем, не ошибается. Как не ошибается, ставя их в один ряд, и другая, гораздо менее внушительная часть общества, испытывающая признательность Горбачеву и Ельцину. Личная, мягко скажем, нерасположенность друг к другу двух великих реформаторов, изменивших ход отечественной истории, общеизвестна. Но объективно они не были антагонистами. Ельцин противостоял Горбачеву по закону отрицания отрицания, идя в реформах дальше. По сути, он был, как говаривали в советские времена, наследником и продолжателем, или, пользуясь новейшей терминологией, преемником. Не будь Горбачева с его перестройкой, не было бы и Ельцина с его кардинальными преобразованиями. Это очевидно. Это исторически удостоверенный факт.
     В 1996 году Горбачев попытался догнать ушедший поезд. Баллотировался в президенты, набрал менее 1 процента... Потом в компании с самарским губернатором Константином Титовым основал Социал-демократическую партию России. Как сообщил тогда немецкий журнал "Шпигель": "Этот человек осторожно зондирует настроения в стране. Михаил Горбачев, способствовавший уничтожению коммунистической партии, изучает возможность нового политического восхождения, но уже на социал-демократической ниве". Восхождение не состоялось. Среди лидеров партии произошел раскол, а сама СДПР так и не стала хотя бы мало-мальски влиятельной.
     Горбачев никогда надолго не пропадал из общественного поля зрения. Помнится, например, как в 2000 году бывший президент СССР и нынешний глава России встретились в Кремле, где, по известному выражению Михаила Сергеевича, "обменялись". Горбачев высказал Путину все, что он, будучи председателем общественного совета НТВ, думает о скандале вокруг этой телекомпании, о конфликте между "Медиа-Мостом" и "Газпромом", о свободе слова в России. Путин в ответ заметил, что негоже, мол, государству вмешиваться в спор хозяйствующих субъектов, пусть все решает суд, а для свободы слова "нужна подлинная, прежде всего экономическая, самостоятельность средств массовой информации". Впрочем, сам президент ничего не сказал в телекамеры. Президентский настрой ретранслировал Горбачев: "Он (Путин. - "РГ") твердо придерживается идеи свободы слова и практики свободы слова. Без этого, как он сказал, общество не может ни жить, ни решать проблемы, которых у нас хватает..."
     В те дни стало казаться, что Горбачев вновь востребован большой политикой. Ему, как тогда думалось, уготована классическая роль, в которой выступают, а порой и блистают ушедшие с государственных постов мировые лидеры, - роль посла по особым общественным и политическим поручениям. Перед ним был вдохновляющий пример бывшего американского президента Картера (посредническая миссия на Балканах и на Гаити), японского экс-премьера Накасоне (урегулирование конфликта в Юго-Восточной Азии). Но то ли сам Горбачев не стал предлагать себя на такую роль, то ли власть воздержалась от предложений... Во всяком случае на реплику корреспондента одной из западных газет: "Вы же можете быть полезны вашей родине на посту министра иностранных дел или чрезвычайного уполномоченного при Путине" - Горбачев ответил: "Мы с Путиным ни разу этот вопрос не обсуждали. Да мне и не обязательно занимать пост министра иностранных дел, чтобы быть услышанным в Америке".
     В Америке не в Америке, а уж в беспокойном своем отечестве бывший глава СССР был бы полезен... ну, скажем, при разрешении острых и громких конфликтов. Человека, более пригодного к исполнению деликатных миссий, трудно отыскать: сдержан в оценках и суждениях, искусный мастер компромисса. И самое главное: он - выразительная эмблема для успокоительного, если что, предъявления Западу.
     ...Есть жесткий закон реформаторства: кто начинает реформы, тот никогда не присутствует на завершающей стадии. Он либо должен уйти добровольно, либо его заставят уйти. Летом 1996 года кандидат в президенты России Михаил Горбачев в своем предвыборном интервью выразил несогласие с таким порядком вещей. Сквозь привычную взвешенность каждого слова вдруг прорвалось: "Реформы должен завершать тот, кто их начал. А начал-то их я!"

"Российская газета", 02.03.2006 г.