М.С.Горбачев "Чернобыль сделал меня другим человеком"

Неюбилейное интервью с Михаилом Горбачевым

— Как вы узнали о том, что произошло в Чернобыле? Ваши первые решения?
— Мне позвонили в 5 утра 26 апреля и сообщили, что на Чернобыльской АЭС произошли серьезная авария и пожар, но что реактор цел. Дело в том, что в первые часы и даже в первые сутки после аварии не было понимания того, что реактор взорвался и что произошел гигантский ядерный выброс в атмосферу.
     Тем не менее я немедленно дал указание о создании правительственной комиссии по расследованию причин аварии и устранению ее последствий. В тот же день в Припять вылетели специалисты из Москвы и Киева, а к вечеру к ним присоединилась правительственная комиссия под руководством Бориса Щербины, тогда заместителя Председателя Совета Министров СССР.  Я был в постоянном контакте и с Щербиной, и с академиком Легасовым — то есть получал информацию из первых рук. В первые же дни была создана специальная группа в Политбюро, которая координировала работу правительственной комиссии и других ведомств, ведь по мере осознания масштабов катастрофы в ее ликвидацию включалось все больше людей. Конечно, сейчас, задним числом, можно только пожалеть, что понимание не пришло сразу или хотя бы быстрее.
— Какова была ваша первая реакция на случившееся?
— Первой моей реакцией было недоумение: как такое могло произойти?! Ведь ученые всегда заверяли нас, руководителей страны, что реактор абсолютно безопасен. Академик Александров говорил, например, что РБМК можно ставить хоть на Красную площадь, так как опасности от него не больше, чем от самовара…
— Ученые опасались нового взрыва в уже разрушенном реакторе. Какие другие угрозы представлялись вам тогда первостепенными?
— Действительно, немедленно после аварии руководство ЧАЭС отдало приказ залить реактор водой, так как, повторяю, не было ясно, что реактор взорвался и гасить уже было нечего. В итоге оказались затоплены бассейн барбатер под реактором, а также подвальные помещения. Ученые выражали опасения, что если раскаленная масса ядерного топлива и графита прорвется и упадет в радиоактивную воду, то могут создаться условия уже для ядерного, а не теплового взрыва. Мы не паниковали. Вероятность такого взрыва была 5—10%, но воду надо было срочно откачать, что и было сделано в начале мая. Таким образом, опасность взрыва, какой бы малой она ни была, была предотвращена.
     Кроме этой, были и другие угрозы, которые необходимо было устранить со всей срочностью. Первой была опасность того, что раскаленная масса, прорвав дно реактора и упав в подвальные помещения, разрушит фундамент здания и придет в контакт с почвой, что приведет к заражению почвенных вод. Тогда по предложению правительственной комиссии, одобренному Политбюро, были вызваны шахтеры с Донбасса и из Тулы, которые прорыли длинный туннель, ведущий под реактор, и установили там бетонную плиту с системой трубоохлаждения размером 30х30 метров и толщиной 2,5 метра. Таким образом, в результате решения труднейшей инженерной задачи и мужества шахтеров, работавших в тяжелейших условиях высоких радиационных полей, поврежденный реактор был надежно изолирован от подземных вод.
     Следовало срочно принять и другие меры водной защиты, чтобы максимально оградить бассейны Днепра и Десны от попадания радиоактивных элементов с территории станции и прилегающих к ней территорий. <…> Был обвалован правый берег Припяти, то есть сделана насыпь длиной в 10 км, какие обычно делают при наводнении. Кроме того, вырыли несколько километров стены в грунте, то есть ров шириной 30 — 35 метров, который залили бетонитом — изоляционной смесью, призванной помешать исходу со станции радиоактивной воды.
     В дополнение над ЧАЭС летали самолеты, не допускавшие выпадения осадков над самой станцией и высокозараженной зоной, с тем чтобы помешать проникновению радиоактивных изотопов в почву с дождевыми водами. У нас была технология, которая позволяла своевременно «бомбить» облака, чтобы они проливались дождями не над самыми пораженными территориями, а на несколько десятков километров дальше.
     Уже 27 апреля была проведена образцовая операция: за 3 часа было эвакуировано все население Припяти — 47 тысяч человек. А в первые дни мая были эвакуированы все люди, жившие в зоне 30 км вокруг станции, — 116 тысяч человек, десятки населенных пунктов.
— Думаете ли вы, что вас правдиво информировали обо всем или что часть информации утаивалась чиновниками, боявшимися ответственности?
— Я думаю, меня информировали по мере возможности правдиво, просто в первое время даже самые лучшие специалисты искренне не отдавали себе отчета в серьезности катастрофы. Приведу один пример. 27 апреля, уже после эвакуации Припяти, правительственная комиссия в полном составе осталась ночевать и ужинать в припятской гостинице «Полесье» — в обычной одежде и без респираторов. А ведь и вода, и воздух, и вся пища уже были заражены. Также в обычной одежде и без респираторов облетали территорию на вертолетах в первые дни после катастрофы наши академики. Так что те, кто меня информировал, сами не до конца понимали, что же все-таки стряслось. Потребовались недели, чтобы получить оценку случившегося <…>.
     Так что, возможно, что-то и утаивалось чиновниками, боявшимися ответственности, но в основном, думаю, мне сообщали все, как было. Картина прояснялась постепенно, с помощью и при участии ученых, инженеров, военных, вертолетчиков, шахтеров, персонала станции… <…>
— Почему не были отменены манифестации 1 мая в Киеве и Минске? Почему вы не сразу выступили по телевидению с обращением к народу? Недостаточная информация? Опасения создать панику?
— Манифестации не были отменены, так как к 1 мая еще не было полной картины случившегося. Действительно, мы боялись паники — вы сами можете представить себе возможные последствия массовой паники в многомиллионном городе! Теперь ясно, что это было ошибкой.
     Первая информация появилась в газете «Правда» 28 апреля, но для содержательного, осмысленного обращения к народу мне нужна была более точная и обстоятельная информация. Поэтому я и прождал почти три недели, прежде чем обратиться к народу. Возьмите недавнее землетрясение в Пакистане — сколько недель потребовалось, чтобы оценить его последствия?  А ведь чернобыльская ситуация была гораздо сложнее.
— Какие решения по ликвидации аварии представляются вам сегодня правильными, а какие ошибочными?
— Правильным было немедленно засыпать реактор смесью песка, свинца и бора, чтобы как можно скорее помешать выбросам радиоактивных веществ в атмосферу. Специалисты сегодня считают, что наши опасения о возможном заражении почвенных вод были преувеличены и что «подушку» под реактором делать не стоило. Возможно, но, чтобы быть уверенными в этом, надо было наблюдать за ситуацией в течение длительного времени, а у нас этого времени не было. <…>
     Правильным было строительство саркофага, все водоочистительные меры, большинство мер по дезактивации, хоть часть и оказалась излишней. Дезактивировали многие населенные пункты, оказавшиеся потом выселенными. Никто ведь тогда не знал, что прекрасный современный город Припять, например, окажется необитаемым навечно. Ученые полагали вначале, что уже в конце мая — июне его население сможет вернуться домой. Люди уезжали, оставив включенными холодильники, набитые продуктами, так как думали, что речь идет о нескольких днях.
— Какой была стоимость Чернобыля для советской экономики? Можно ли думать, что Чернобыль сыграл роль в окончании холодной войны? В распаде СССР?
— Стоимость оценить с точностью трудно, так как она росла из года в год, вплоть до распада СССР. Сегодня Чернобыль продолжает поедать часть бюджета Украины, Беларуси и России.
     Более интересен ваш вопрос о связи Чернобыля и завершения холодной войны. Есть мнение, что мы пошли на сокращение вооружений именно потому, что ликвидация последствий Чернобыля стоила слишком дорого. Это неверно. Столь важное решение было продиктовано не экономическими факторами, а моральным неприятием дальнейшей гонки вооружений. Чернобыль действительно сыграл определенную роль, но лишь в том смысле, что он наглядно продемонстрировал, каковы социальные, экологические и экономические последствия ядерной катастрофы, связанной с мирным атомом. А представьте себе взрыв одной или нескольких ядерных ракет! Страшно подумать!
     Но главный урок Чернобыля, на мой взгляд, не в этом. Холодная война — это ведь не только наличие определенного военного арсенала, финансовых средств, пропаганды и так далее. Это прежде всего определенное психологическое состояние, менталитет изоляционизма. Но чернобыльская катастрофа показала, что мы способны надолго загрязнить планету и оставить ужасное наследие будущим поколениям. Сегодня человечество стоит перед таким огромным общим вызовом, по сравнению с которым холодная война кажется просто нелепым пережитком прошлого.
     Что же касается вашего последнего вопроса, думаю, что не Чернобыль сыграл роль в распаде СССР, а, наоборот, распад СССР негативно отразился на преодолении последствий Чернобыля, так как каждая из пострадавших стран осталась наедине со своей бедой. <...>
— Вы хорошо знали академика Легасова. Связываете ли вы его самоубийство с Чернобылем?
— Я действительно хорошо его знал. Это был очень ответственный человек, близко к сердцу принявший аварию и тяжело переживавший ее последствия. Кстати, он лично сделал очень важные предложения о способах ее ликвидации, в частности, именно он предложил забросать открытое жерло реактора смесью песка, свинца и бора. Возможно, он ощущал, что недооценил ситуацию, и страдал от этого. Знаете, в душу к человеку не влезешь, а предсмертной записки он не оставил. Но то, что он покончил с собой в годовщину катастрофы, 27 апреля 1988 года, наговорив незадолго до этого пять кассет своих размышлений на эту тему, дает, конечно, основания полагать, что два эти трагических события связаны между собой.
— Вы пишете в своей книге «Мой манифест о земле», что Чернобыль сделал из вас другого человека. Можете ли вы объяснить это?
— Я всегда был связан с землей. <…> И мой интерес к экологии вытекает из всей моей жизни.
     Другое дело, что только в Кремле, став Генеральным секретарем ЦК КПСС, я осознал размеры «экологического неблагополучия» в СССР и необходимость его срочного преодоления. Неслучайно, что именно в области экологии гласность проявилась в первую очередь и в полной мере. Был остановлен ряд многих вредных производств, прежде всего сотни химических заводов из-за их пагубного влияния на окружающую среду; сведен на нет безумный проект поворота вспять сибирских рек, и многое еще было сделано.
     И все же Чернобыль меня глубоко потряс. Я уже сказал, что он изменил мое восприятие планеты и сделал холодную войну еще более архаичной и бессмысленной. Но это далеко не единственный урок, который я извлек из этой катастрофы.
     <…> Чернобыль ясно показал, какая огромная ответственность лежит не только на политиках, но и на ученых, инженерах, проектировщиках, ведь их ошибки могут стоить жизни и здоровья миллионам людей.
— Что побудило вас возглавить Международный Зеленый Крест? Какую роль сыграл в этом Чернобыль?
— Когда я принял предложение возглавить Международный Зеленый Крест, созданный в 1993 году по следам cаммита Земли в Рио-де-Жанейро, я был подготовлен к этому решению всей моей жизнью, и, разумеется, Чернобыль был одним из факторов.
     За последние годы Международный Зеленый Крест стал серьезной неправительственной организацией, штаб-квартира которой находится в Женеве и располагает филиалами в 30 странах.
     Естественно, помощь жертвам Чернобыля занимает важное место в нашей деятельности. Эти программы, осуществляемые нашими филиалами в Белоруссии, России и Украине, финансируются Швейцарией и другими европейскими странами. Они в первую очередь фокусируют свое внимание на детях и подростках, живущих в зараженных зонах трех наиболее пострадавших стран. <...> Для них Зеленый Крест организует лечебные лагеря. За десять лет там прошли курс лечения более 12 000 молодых людей.
     На практике невозможно отделить экологические последствия Чернобыля от социально-экономических аспектов катастрофы и вопросов здравоохранения. Жертвы Чернобыля продолжают испытывать моральные и физические страдания. И наш моральный долг — помочь им, продолжая в то же время стремиться к преодолению экологических последствий этой катастрофы.

Галина Аккерман

Полностью интервью будет опубликовано в журнале Международного Зеленого Креста «Оптимист» № 8.

"Новая газета", 02-05.03.2006 г.