Эрик Хобсбаум "Собрание призраков".

У меня сорвалась возможность встретиться с Михаилом Горбачевым четыре года назад, когда в Осло проходила конференция, посвященная столетию со дня основания Нобелевского фонда мира, в составе участников которой одинаково сильно были представлены как нобелевские лауреаты мира, так и ученые мужи. Я принял приглашение на то мероприятие, потому что туда должен был приехать он, но он так и не появился, а напротив меня оказался Ким Дэ Чжун из Южной Кореи – фигура, безусловно, достойная восхищения, но все же не человек, который один сделал для спасения мира от опасности ядерной войны больше, чем кто-либо иной. И кто в одиночку добился того, чтобы процесс перехода в СССР и в Советской империи не завершился кровавой бойней, как это было в Югославии.

В этом году мне повезло больше. Форум мировой политики (президентом которого является М.С. Горбачев) прислал мне из Турина приглашение принять участие в его генеральной ассамблее с темой сессии «1985-2005: Двадцать лет, изменившие мир», посвященной годовщине того момента, когда, придя к власти в СССР, Горбачев начал мирное наступление на мир и перестройку в своей собственной стране. Я ухватился за предоставленную мне возможность. Это был шанс, который дается поклоннику, чтобы воздать почести своему герою, пусть даже и трагическому герою.

Почему Турин? А почему бы и нет? У Турина больше исторических родственных связей с проектом Горбачева, чем имеет Давос, с его Всемирным экономическим форумом, со сборищем торжествующих капиталистов. В конце концов, это город Грамши и Тольятти, родина и Итальянской коммунистической партии, чья политика вдохновляла Горбачева доперестроечных времен, и таких бойцов-либералов, как выдающийся замечательный Франко Вентури, командир партизан и историк европейского просвещения и русского народничества. Строгий и интеллектуально серьезный, Турин имеет самую сильную традицию антифашизма из всех итальянских городов, даже в кругах его большого бизнеса. Здесь также расположена еврейская община, имеющая значительную репутацию.

Турин – это город, который мне всегда нравился, несмотря на его любовь к архитектурным стилям королевской национальной образца XIX века и раннеиндустриальной помпезности. В отличие от Милана он не потерял своей цельности и органической связи с окружающими его горами. Здесь есть подлинная научная среда и академия наук, почетным президентом которой в свое время был Первый консул Наполеон Бонапарт. Я впервые отправился туда, когда город находился в периоде своей славы, являясь одновременно и итальянским Детройтом  при царственном Джанни Аньелли-«Адвокате» и центром итальянской интеллектуальной и литературной мысли при столь же царственном, но финансово более неустойчивом Джулио Эйнауди, сыне человека, ставшего первым президентом Италии. Его издательский дом был самым престижным в стране (Павезе, Кальвино, Витторини, Примо Леви, Наталья Гинзбург, не говоря уж о Грамши) и в течение пары десятилетий после войны, возможно, и лучшим в мире. Он приглашал (получавших меньшие гонорары) писателей, как я, в роскошный ресторан «Камбио», который не менялся с тех пор, как Кавур за его столами планировал процесс трансформации Савойского королевства в Королевство Италия. Эйнауди утверждал, что во время последней войны все работники его фирмы ушли в вооруженное сопротивление. Я был тронут тем внешне незначительным обстоятельством, что по прошествии стольких лет, в 2005 году – приглашение на конференцию Горбачева пришло на бланке его издательского дома.

То время ушло. С нами нет ни Джулио, ни «Адвоката» (на его смерть  La Repubblica написала статью размером не менее восьми страниц). Конец фордизма стоил городу четверти его населения, а с концом коммунизма пришли албанцы и румыны. «Фиат», численность рабочих которого была сокращена с 60 до 15 тысяч, пытается удержаться на плаву; мне сказали, что китайцы подумывают над тем, чтобы сделать предложение. Старая сборочная линия автомобильного комплекса Линготто стала выставочной площадкой для книжных ярмарок. Когда я был там последний раз, «Бритиш Эйруэйз», четко ориентирующиеся на управленцев, летающих бизнес-классом, сняли прямые рейсы из Лондона, оставив этот маршрут на откуп авиакомпании Ryanair, но в этом году они вновь конкурируют с дешевыми авиаперевозчиками в этом прекрасном аэропорту, где создают суматоху группы, прилетевшие на лыжные туры. Турин уже не тот, что был, за исключением «Ювентуса» и чудного кольца Альп, окружающего его. Сможет ли даже «Ювентус» сохранить свое превосходство без поддержки ныне покойного Аньелли? Местная экономика вкладывает свои деньги в зимние олимпийские игры следующего года, которые, как она надеется, позволит возродить финансовое благополучие. А в принципе, почему не поставить на будущее в качестве центра для проведения различных мероприятий? Сановники Турина и Пьемонта, приветствовавшие и спонсировавшие нас, явно считали конференцию, которая смогла привлечь 13 бывших президентов и экс-премьеров, девять бывших министров иностранных дел и несколько самолетов дипломатов и правительственных экспертов,  чем-то, что дает престиж.

Я не могу  вспомнить в своей жизни чего-либо подобного. Историки редко оказываются в массовом скоплении субъектов своих исследований, даже сегодня, когда телевидение ежедневно знакомит нас с лицами руководителей государственного и мирового масштаба. Это неожиданное зрелище – как если бы вы пришли в салон мадам Тюссо и увидели, что восковые фигуры заменены живыми оригиналами. Мы жмем им руки, обедаем с ними за одними столами (ну, не совсем так, поскольку обычно для Михаила Горбачева и настоящих грандов есть что-то вроде стола для почетных гостей), мы можем задавать им вопросы, на которые они будут отвечать приветливо, но, обычно, не говоря ничего по существу. Секьюрити бросаются в глаза меньше, чем в музее.

Более сотни мужчин средних лет и пожилых и, как обычно, горстка женщин с одной стороны столов, выстроенных в длинный прямоугольник в зале военной академии, построенной в стиле барокко периода правления короля Виктора Эммануила, смотрят друг на друга, сидя в просторном зале, и слушают синхронный перевод со стандартным набором языков, плюс польский (поляки прислали двух бывших президентов с весьма различными взглядами и одного экс-премьера). Справа от меня, за столом президиума, я наблюдаю высохшего с острым проницательным взглядом Джулио Андреотти – семь раз в период с 1972 по 1992 г. бывшего премьер-министром Италии, генерала (а позже президента) Ярузельского с его негнущейся спиной военного, подавившего «Солидарность» и регулировавшего процесс окончания эпохи польского коммунизма, и самого Михаила Горбачева, удивительно хорошо сохранившегося, статного и  приветливого, но смотрящегося меньше, чем он есть на самом деле, рядом с его огромным соседом – Гельмутом  Колем, дольше всех находившемся на посту канцлера Германии, которую он воссоединил в 1990 г. Место держится свободным для президента Фернандо Энрике Кардозо, который задерживается, прилетев сюда из Бразилии. Даже старый циничный историк впечатлен таким  составом.

Я оказался за столом между человеком, который в 1981 г. был советником Рейгана по национальной безопасности и бывшим французским  шпионом, а напротив меня антишаронский израильтянин, с которым я общался за обедом и который, как оказалось, был заместителем руководителя «Моссада» в доликудовские дни. Я узнаю и чешского призрака из прошлого, которое я хотел бы забыть: Рудольф Сланский-младший, исключенный из партии за участие в событиях «Пражской весны», а позже  участник протестного движения Хартии 77. Мне он даже кажется похожим на своего отца, казненного в 1952 г., - самую видную жертву коммунизма в последнем и наиболее открыто антисемитском показательном «процессе» в сталинской Восточной Европе. Чуть дальше за столом Лех Валенса объясняет, что ни политика России, ни польские коммунисты не имеют никакого отношения к процессу возвращения Польше независимости: это все было благодаря «Солидарности» и Папе. (Мой сосед, который в тот период подписывал чеки на финансирование деятельности ЦРУ в Польше, этим заявлением не впечатлен.) Валенса создает ощущение польского Джона Прескотта, только еще сильнее. За последние 25 лет он изменился больше, чем другие поляки.

Что еще страннее, я оказался в гуще собрания политических призраков. Если не считать китайцев, избегающих публичных дискуссий, здесь присутствует поразительное число тех, кто принимал решения, менявшие судьбы мира в 1980-х гг. Но те, кто сегодня руководит их странами, отсутствуют. Никто не представляет Россию Путина, Вашингтон Вулфовица, Германию Шредера или Британию Блэра. Только не меняющаяся логика французской внешней политики дает связь поколений, представляющих здесь Париж. Между 1985 и 2005 г. – разрыв. Помимо региональных политиков Турина и Пьемонта, а также итальянского министра по европейским делам, молчаливо представляющего Берлускони, единственным действующим членом правительства здесь оказался бывший советский диссидент Натан Щаранский – теперь, увы, работающий в правительстве Шарона. Даже западные правительственные эксперты  того периода ушли из политики, если не из бизнеса. Изменения, произошедшие в мире за последние 20 лет, обсуждаются теми, кого эти изменения оставили позади. Конечно, такое мероприятие как это, организованное для чествования Горбачева, не подходящий момент для ораторов прилагать все усилия, чтобы попытаться вывести трудные исторические оценки человека, по отношению к которому почти все они испытывают искреннее восхищение. Но празднование – отнюдь не то настроение, которое царит на этой встрече. Трудно избежать ощущения, что не многие из присутствующих в зале, с Востока и с Запада, довольны тем, что произошло с момента ухода Горбачева в бывших коммунистических  государствах или в международной ситуации.

И все же, несмотря на обеспокоенность поведением бушевской Америки, объединяющей этот форум, между теми, кто представляет Запад и Восток, чувствуется различие. Наши системы все еще с нами. Но для них это по сути собрание тех, которых наследники Французской революции называли ci-devant, а наследники российской революции 1917 г. – «бывшими людьми». Немногие из тех, кто присутствует здесь, представляя Восток, были диссидентами старой закалки. Вдова Сахарова Елена Боннэр выделяется на этом фоне, также как и Александр Яковлев – когда-то ближайший союзник Горбачева, ныне обличающий все, связанное с советской эпохой. Большинство из участников – люди, которые всю жизнь верно и успешно служили своим режимам и чей мир ушел навсегда. Никто не ностальгирует, хотя некие намеки на это присутствуют в речах представителей бывшей Югославии, но для многих в этом здании, которое напомнит им некоторые декорации их собственного «старого порядка» (ancien régime), это что-то вроде поминок по системе, в которую они верили, и которая умерла, и по надежде – даже по еще более слабой надежде на реформу – от которой отказались с большой неохотой, если отказались вообще.

А что насчет вездесущих советчиков – экспертов и ученых (в основном из США) – которые и создают численное присутствие? Старые советологи чувствуют себя среди них в своей стихии: приветствуя старых друзей и поставщиков информации, восполняя свои пробелы, защищая собственные трактовки, обмениваясь воспоминаниями о Москве и Варшаве. Но падение коммунизма, хотя это часть моей жизни, не моя «область»; их сцена – не моя. Здесь я просто в качестве историка, который пишет о столетии, бóльшую часть которого он прожил сам, и который хочет лучше понять это время и надеется обнаружить, что его собственные работы способны устоять в присутствии людей, о которых он писал.

В каком-то роде это тот вопрос, который задают себе все историки: проливает ли свет на прошлое один лишь личный контакт с реликтами прошлого, и если да, то как? Совершенно ясно, что да, но мы не знаем как. Почти всегда в нашей памяти остаются места, а не люди. Топография может говорить, даже без людей: сухой ландшафт  в Бразилии позволяет лучше понять евангелистов из глухих районов, маленькая крепость на холме в центре Уэльса – понятие ничейной земли на пограничных территориях. Иногда города звучали громче, чем слова, и некоторые из них делают это до сих пор: например, Санкт-Петербург или Прага до своего безрассудного посткоммунистического упадка. Стала ли встреча в Турине опытом, сопоставимым с тем, который я вспоминаю сейчас: как когда-то давно в холодное зимнее утро я стоял перед старым нереконструированным зданием Финляндского вокзала в Ленинграде? Узнал ли я намного больше во время этой встречи, чем я мог бы почерпнуть из книг или из менее представительного и менее грандиозного коллоквиума, посвященного последним годам советской эпохи?

Ответ на оба эти вопроса – нет. Потому ли это, что люди стареют и устаревают быстрее? Потому ли, что люди в социальном ландшафте более бренны, чем здания и реки? Потому ли, что – как знает каждый историк и журналист – никто не получает много информации, интервьюируя президентов и премьеров? Гораздо полезнее разговаривать с людьми, которым платят за то, чтобы они держали глаза и уши открытыми, и которые привыкли к слухам: журналисты и дипломатические представители-интеллектуалы. (К счастью, таких было много.)

И все же, я ехал в Турин не с надеждой узнать намного больше о перестройке, а, как и большинство остальных участников, чтобы воздать дань уважения замечательному, удивительному, хорошему и честному человеку. Если историк во мне был слегка разочарован, то поклонник Михаила Горбачева – нет. Был ли он великим человеком? Я не знаю. Сомневаюсь. Он был – и явно продолжает оставаться – человеком принципов и доброй воли, чьи действия имели огромные последствия, как в позитивном, так и в негативном плане. Я считаю для себя честью быть современником этого человека. Человечество перед ним в долгу. И все равно, если бы я был русским, я считал бы его также и человеком, который навлек гибель на свою страну.

ПЕРЕВОД: К.Петренко

Журнал "London Review of Books", 21.04.2005