19 августа 2024
Избранные речи и выступления М.С.ГорбачеваЛичностные аспекты политики перестройки Организаторы встречи поставили передо мной вопрос в своеобразной форме: какое волевое решение от меня потребовалось, чтобы пойти на прекращение “холодной войны”.
Вопрос многослойный. Решения были приняты не вдруг. Я оказался во главе партии и государства, пройдя перед этим большой путь в жизни и в политике. Я уже хорошо представлял себе, в каком состоянии страна.
Административно-командная система, сыгравшая определенную роль как фактор мобилизации ресурсов для индустриализации и отпора агрессии, стала тормозом развития. Экономика была ориентирована прежде всего на оправдание идеологических догм и соперничества с Западом. На вооружения тратилась значительная часть национального дохода. Добиваясь военно-стратегического паритета, мы подрывали силы страны, истощали ее ресурсы. Проблемы обустройства решались медленно.
Плановость экономики была больше на бумаге. На деле же - несогласованность, бесхозяйственность. От этого огромные потери материалов, средств, времени. Научные открытия и технические достижения оставались невостребованными. Огромный интеллектуальный потенциал поглощался военно-промышленным комплексом.
Наше техническое и промышленное отставание от стран Запада становилось все разительней. Это сопровождалось и отставанием в условиях жизни людей.
В результате - низкие доходы работающих, нехватки в снабжении населения, огромные очереди за самым необходимым. Отсюда нежелание людей хорошо трудиться.
В народе зрело глухое недовольство. Долготерпение шло к пределу. Это прорывалось в многочисленных протестах, в бесчисленных жалобах, поступавших в ЦК КПСС, в Правительство и в Верховный Совет.
Понимание остроты ситуации, чувство ответственности за то, чтобы предотвратить общенациональный крах и трагедию - вот что побуждало меня с самого начала поставить вопрос о глубоких преобразованиях, которые во всем мире стали известны как “перестройка”.
Теоретически было ясно с самого начала, что потребуются изменения и во внешней политике. Делая ставку на модернизацию, мы должны были позаботиться о благоприятных внешних условиях, покончить с истощающей гонкой вооружений.
Было и другое важное обстоятельство, побуждавшее к изменению внешней политики. К середине 80-х годов не только ядерные арсеналы разрослись до масштабов, представляющих опасность сами по себе. Качественное совершенствование оружия массового уничтожения выходило на такой уровень, что соблазн пустить его в ход при любом военном конфликте между странами двух блоков становился реальной опасностью.
А конфликтность международной ситуации нарастала. Объявленный президентом США “крестовый поход” против “империи зла” получил военную интерпретацию в программе “звездных войн”, в проекте СОИ. Это вносило новый элемент в нарастании военной угрозы.
Был и еще один побудительный мотив. Будучи человеком более молодого поколения, я не был скован идеологическими догмами режима в той мере, в какой это было свойственно моим предшественникам и многим коллегам, пришедшим к руководству вместе со мной.
Соображения здравого смысла и простой человеческой морали, реалистический подход для меня были важнее. Я острее ощущал условность, неестественность противоборства с внешним миром, анахронизм и бессмысленность “железного занавеса”. Видел я и в душе признавал, что на советском руководстве лежит немалая ответственность за сохранение такого положения.
Для меня не было сомнений, что начинать надо с себя, ибо наш режим, который много унаследовал от Сталина, был серьезным источником недоверия к СССР, страха перед ним, а, слeдовательно, и международной напряженности.
Были ли сомнения в возможности преодолеть блоковый раскол мира? Были. Но проведя откровенный, честный анализ мировой ситуации, ближе узнав реалии внешнего для наc мира, мы пришли к выводу, что решающей закономерностью современности является неодолимое нарастание целостности мирового сообщества. И это давало надежду на успех политики сближения разных систем. Идея целостности и взаимозависимости всех частей мира легла в основу нового политического мышления.
Начиная перестройку, я полагал, что можно войти в мировое сообщество, сохранив социалистический уклад. Но жизнь толкала дальше и дальше, взрывая старые формы. Потребность в свободе и демократии для внутреннего прогресса страны определяла и признание общечеловеческих ценностей как основы новой внешней политики. Ведь глобализация оказывает глубокое трансформирующее воздействие и на национальные организмы. Возникла обратная связь - внешней политики и внутренней, тоже повлиявшая на содержание преобразований в СССР.
Все это вместе взятое и определило тот выбор, о котором вы меня спрашиваете. А именно - курс на перестройку внутри и на новое политическое мышление в международных делах.
* * *
В числе важных первых практических шагов стала встреча с президентом Рейганом. Она состоялась в Женеве в ноябре 1985 года. А первым результатом было то, что мы оба констатировали: ядерная война недопустима и в ней не может быть победителей.
Мы в СССР отнеслись к этому всерьез и свидетельство тому - первая после Женевы наша крупная инициатива - мое Заявление от 15 января 1986 года с программой поэтапной ликвидации ядерного оружия до конца ХХ столетия. Многие в мире отнеслись поначалу к этой моей идее скептически. Называли иллюзией, а то и очередным обманным ходом Кремля. Однако теперь вряд ли кто сможет опровергнуть, что эта идея заработала и уже принесла значимые практические результаты.
Впрочем, и всю нашу новую политику на Западе сначала всерьез не приняли. А кое-кто и не хотел принять - те, кому выгодна была гонка вооружений, кто на ней наживался, кто делал на вражде и ненависти к нам свои политические карьеры.
Вскоре после Женевы стало ясно, что переговоры по стратегическим вооружениям, которые длились больше 10 лет и которые давно погрязли в циничной дипломатической рутине, такими и остаются.
И тогда я сделал еще один выбор - пошел на беспрецедентный шаг, предложив Рейгану срочно встретиться еще раз, чтобы на высшем уровне принять конкретное решение по обузданию гонки вооружений.
Рейган откликнулся и произошла наша знаменитая встреча в Рейкьявике.
Там я выдвинул простую формулу: давайте сократим стратегические вооружения наполовину - все части ядерной триады. По стратегическим ракетам наземного базирования мы впервые шли на подобный шаг. Это ведь было нашим самым мощным средством, которого “потенциальный противник”, как мы тогда выражались, больше всего боялся.
США, со своей стороны, должны были бы сократить на 50 процентов свою мощнейшую ударную силу - ядерные подлодки. А также свою стратегическую авиацию, в которой они тоже нас превосходили. Немногие поняли тогда глубину и масштабность этой идеи. Но Рейган интуитивно оценил ее и в основном согласился.
Все вроде было обговорено, позиции согласованы. И все вокруг чувствовали, что происходит что-то очень значительное, хотя журналистам мы пока ничего не раскрывали. Вся атмосфера вокруг переговоров свидетельствовала, что дело пошло сильно, что близится какая-то колоссальная и мощная развязка. Оставался один вопрос - судьба СОИ.
Вот на этом наша встреча с Рейганом и “споткнулась”. СОИ стала камнем преткновения. Я говорил президенту: вас отделяет один шаг от того, чтобы войти в историю своей страны и в мировую историю великим президентом, творцом мира. Наши предложения дают вам такой шанс. Но вы не вправе требовать от меня согласия на меньшую безопасность для моей страны, как и я не вправе требовать от вас согласия на меньшую безопасность для Соединенных Штатов.
Наша логика проста и ясна: раз мы идем на такое разоружение, то зачем разворачивать новейшее оружие в новой сфере? Ведь это путь к новому витку гонки вооружений.
Мы снова и снова возвращались к этому вопросу, но договориться так и не удалось. Рейган не захотел (а может быть, не мог) поступиться программой СОИ. На этом встреча в Рейкьявике закончилась...
В тот момент моим первым желанием было выйти к журналистам и раскритиковать американскую позицию в пух и прах.
Но вдруг пришло понимание того, что произошло в Рейкьявике. При всем драматизме Рейкьявик - это не поражение, это прорыв. Тем самым был спасен процесс изменения ситуации к лучшему, к ликвидации “холодной войны”, открылась перспектива - за Рейкьявиком последовали новые усилия.
Однако инерция сопротивления новым подходам была еще очень сильной, в том числе со стороны некоторых западноевропейских правительств. В том, что произошло в Рейкьявике, - кое-кому померещилась угроза безопасности Западной Европы.
В тот период я встречался со многими западноевропейскими деятелями и старался их переубедить, некоторых - небезуспешно.
Но решающую роль, конечно, в изменении международного климата (а значит и в процессе обуздания гонки вооружений) опять же сыграло то, что происходило у нас внутри в ходе перестройки. По мере демократизации общественной жизни, по мере расширения гласности и открытости, возникало довериеи к нашей внешней политике.
И должен сказать, что многие влиятельные силы откликнулись на нашу открытость и готовность строить новые отношения - на принципах согласия, взаимодействия и в соответствии с общепринятыми демократическими нормами, обязательными для всех.
Все это и предопределило судьбу холодной войны.
Был заключен Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РCМД), положивший начало реальному ядерному разоружению. Состоялся Договор об обычных вооружениях и вооруженных силах в Европе, а затем и Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений. На встрече у берегов Мальты в начале декабря 1989 года мы с президентом Джорджем Бушем могли констатировать: СССР и США не рассматривают себя как противников.
И, конечно, важнейшей международной акцией, провозгласившей окончательный переход к новым международным отношениям на огромном пространстве всего северного полушария, было состоявшееся в ноябре 1990 года Общеевропейское совещание по безопасности и сотрудничеству и принятие “Хартии для Европы”, где сформулированы принципы поведения государств для нового периода в мировой истории.
Все это произошло на протяжении сравнительно небольшого срока - в течение каких-то пяти-шести лет. Но можно сказать, что именно в эти годы с впечатляющей силой проявилась возросшая ответственность мировых политиков, которые сумели преодолеть укоренившиеся стереотипы “холодной войны”, воспринять новые идеи, перевести их в практическую плоскость.
|
|
XXI век станет либо веком тотального обострения смертоносного кризиса, либо же веком морального очищения и духовного выздоровления человечества. Его всестороннего возрождения. Убежден, все мы – все разумные политические силы, все духовные и идейные течения, все конфессии – призваны содействовать этому переходу, победе человечности и справедливости. Тому, чтобы XXI век стал веком возрождения, веком Человека.
|
English |
