13 декабря 2018
"Он стал мне другом". Михаил Горбачев вспоминает о Гансе-Дитрихе ГеншереТекст из сборника воспоминаний о Гансе-Дитрихе Геншере "Mensch Genscher", опубликованного немецким издательством "Етцт-цайт"
С Гансом-Дитрихом Геншером мы общались на протяжении почти тридцати лет - и лично, и обмениваясь письмами, и по телефону. Последний телефонный разговор у нас был весной 2016 года за несколько недель до его кончины; 2 марта я еще получил от него и Барбары, его супруги, поздравление к моему 85-летию.
А самая первая встреча была сугубо официальной. 21 июля 1986 года в Кремле я принял его, в то время - вице-канцлера и министра иностранных дел Федеративной Республики Германия, прибывшего в Москву для переговоров и для того, чтобы передать мне личное послание от Гельмута Коля.
Геншер произвел на меня впечатление спокойного, уравновешенного человека, умеющего в высшей степени внимательно выслушивать собеседника и очень логично, четко и ясно излагать свои мысли. Чувствовалось, что он не только быстро схватывает суть услышанного, но и чутко улавливает оттенки, интонацию сказанного. Он показался мне человеком доброжелательным, вызывал симпатию.
Правда, в ту, первую встречу я не слишком углублялся в оценку человеческих качеств моего визави. Тогда мне было не до этого. Я видел прежде всего политическую сторону этого визита. Важно было, чтобы мой собеседник понял и донес до высшего руководства ФРГ то, что я считал нужным им передать. Дело в том, что у этой встречи была непростая предыстория.
...Когда весной 1985 года я стал генеральным секретарем центрального комитета КПСС и фактически возглавил огромную страну, Советский Союз, я, вместе в моими единомышленниками, взял курс на глубокие реформы, на Перестройку и Гласность.
Главной целью, которую преследовали эти реформы, было улучшение жизни граждан нашей страны. Иными словами, речь шла, прежде всего, о внутриполитических и внутриэкономических преобразованиях. Но сразу же стало очевидно: чтобы добиться намеченных сдвигов внутри страны, нужно кончать с холодной войной, с гонкой вооружений.
И мы круто повернули руль нашей внешней политики, Надо было переходить от противостояния Западу к взаимопониманию и равноправному с ним сотрудничеству.
В январе 1986 года я выступил с крупной инициативой: объявил конкретную программу полной и повсеместной ликвидации ядерного оружия к 2000 году. От нас такого не ждали. За рубежом реагировали на этот шаг по- разному - кто приветствовал его, кто отнесся со скепсисом. Но из ФРГ последовала реакция не просто негативная, а преподнесенная к тому же в недопустимой форме. Канцлер Коль в интервью американскому еженедельнику «Ньюсуик» высказался в том духе, что, мол, Горбачев занимается «пиаром», пропагандой, и добавил: «Геббельс тоже знал толк в пиаре». Это было оскорбительно не только для меня лично, но для всей нашей страны, больше всех пострадавшей от гитлеровской агрессии. Канцлер проявил отсутствие исторического и политического чутья. Такое мы не могли оставить без последствий. Двусторонние политические контакты с ФРГ на высшем уровне были «заморожены».
Очень скоро западногерманское руководство сообразило, что «оплошность» Коля может дорого обойтись Федеративной республике. Лидеры США, ведущих европейских стран, представители других континентов встречались со мной, вели важные переговоры, заключали крупные соглашения, а ФРГ оставалась как бы на обочине. В Москву зачастили визитеры из Бонна. Одним из первых был Геншер.
В ходе той беседы в Кремле я откровенно высказал ему наши оценки причин «охлаждения» в советско-западногерманских отношениях. В то же время (учитывая, что от Коля стали поступать сигналы о готовности принести извинения) дал понять, что мы в принципе не против, на условиях взаимности, перейти к решительному расширению связей, и не только экономических. Я подчеркнул обоюдную ответственность СССР и ФРГ, в строительстве «общеевропейского дома» - с учетом уроков истории и реального положения наших стран в Европе и в мире.
После визита Геншера атмосфера в наших отношениях с ФРГ медленно, но все же начала меняться в лучшую сторону. Видимо, Геншер внимательнее других изучал развитие обстановки в нашей стране. Во всяком случае, он оказался, чуть ли не первым политиком на Западе, который призвал всерьез отнестись к Перестройке в Советском Союзе.
Он говорил: вы не верите тому, что заявляет Горбачев? Но ведь советский лидер вносит вполне конкретные предложения, так давайте проверим его на деле! На Геншера с разных сторон обрушилась критика, упреки в излишней доверчивости. Был даже пущен в оборот новый термин - «геншеризм», означавший потерю бдительности перед лицом коварного противника.
Но Геншер стоял на своем. Когда закончилась холодная война и состоялось мирное воссоединение Германии, его критикам пришлось признать, что он был прав.
Но если кто-то сегодня думает, что процесс, который привел к германскому единству, шел «как по маслу», то он глубоко ошибается. На этом пути всем нам пришлось преодолеть громадное количество трудностей, которые временами казались непреодолимыми.
В отношениях с Геншером тоже не все проходило без сучка, без задоринки. Хорошо помню предельно жесткий разговор с ним в начале декабря 1989 года в Москве, в особняке нашего министерства иностранных дел на Спиридоновке.
Это была заранее запланированная встреча, но накануне канцлер Коль совершенно для меня неожиданно огласил в бундестаге программу из 10 пунктов, с требованием ускоренного, форсированного движения в направлении объединения ГДР и ФРГ. Это противоречило заверениям, которые он дал мне в недавнем разговоре, о том, что руководство ФРГ не будет предпринимать шаги, которые могли бы привести к дестабилизации обстановки в ГДР, а то и к хаосу. С моей точки зрения, «десять пунктов» Коля были чреваты на тот момент как раз этой опасностью.
В самых резких выражениях, какие только допускает дипломатический протокол, я высказал Геншеру свое возмущение поведением западногерманского правительства. Я был уверен, что Геншер, будучи вице- канцлером и министром иностранных дел, не может не быть стопроцентным единомышленником Коля, а, возможно, и одним из авторов пресловутой инициативы. Впоследствии Геншер признавался, что это был один из самых неприятных и тяжелых эпизодов в его деятельности на посту министра.
Лишь позднее я узнал, что реальная ситуация была иной. Выступая в бундестаге со своими «десятью пунктами» Коль даже не поставил заранее в известность об этом замысле своего министра иностранных дел. Дело в том, что приближались выборы, и Коль как глава партийного блока ХДС-ХСС
решил «набрать очки» в пользу своей партии - ведь вице-канцлер, возглавлявший другую партию, партию свободных демократов (СвДП), автоматически превращался на выборах в его политического соперника. Так что для Геншера демарш Коля оказался не меньшим сюрпризом, чем для меня. Но он тогда не подал и виду. В момент нашего с ним разговора он, как говорится, «держал удар» и подтверждал, что это их общая с канцлером позиция. Дисциплина!..
С годами я все больше узнавал Геншера как человека. Наше общение не прекратилось в 90-е годы, когда сначала я, а, какое-то время спустя, и он перестали занимать государственные посты. Постепенно наше знакомство превратилось в настоящую дружбу.
Я бывал у него дома на окраине Бонна. Мы с Раисой познакомились со всей его семьей, подружились с его женой, Барбарой. Он не раз бывал в моем фонде в Москве. А однажды, в рамках проекта документального фильма, мы вместе побывали на моей малой родине, в селе Привольное на Ставрополье. Он посетил бывший дом моих родителей, вместе со мной побывал на сельском кладбище, у могилы моего отца.
Я тоже бывал на его родине в Галле. Мы с ним сходили в школу, в которой он учился и из которой его пятнадцатилетним подростком, как и многих его сверстников в то время, призвали в качестве «помощника» в зенитное подразделение. Он рассказывал, как в последний вечер перед призывом мать устроила проводы и испекла его любимый сливовый пирог. А он как-то незаметно, один за другим, съел то ли шесть, то ли семь кусков, и мать с упреком обратилась к нему: Ганс-Дитрих, разве можно так!. Но пришедшая на проводы племянника тетка сказала матери: «Оставь его. Когда еще он сможет теперь досыта поесть...».
Мы с Гансом-Дитрихом родились и выросли в разных условиях, в разных странах, в недавней истории вражда между нашими странами достигла самого высокого градуса. Но что-то сближало нас с Геншером. Мы оба, хотя и по-разному, пережили войну. Я был подростком, когда в мое село пришли немецкие оккупанты. Пришлось пережить голод и унижение. А перед тем, как немецкие войска, боясь окружения, нового «сталинградского котла», начали отступать, мать спрятала меня, когда ей подбросили анонимную записку, что на 26 января намечен расстрел семей коммунистов. Она думала не о себе, а о судьбе сына...
Спустя несколько лет после окончания войны я отправился на поезде в Москву, чтобы поступить в университет имени Ломоносова. Я ехал через Сталинград, через много других городов и сильнейшим моим впечатлением был пейзаж за окном: жуткие развалины, пожарища, остатки домов, снесенных с лица земли.
Так сформировалось мое отношение к войне, ее неприятие. Это убеждение закрепилось, когда в середине 50-х годов - я был уже одним из руководителей ставропольской молодежной организации, комсомола, - нам показали «секретный» в то время документальный фильм о последствиях атомного взрыва. Дома в мгновение ока превращались в груды битого кирпича, а от домашних животных оставались лишь обгорелые скелеты.
Из зала просмотра фильма я, как и другие, вышел совершенно потрясенный. Сама собой сформировалась главная мысль: чтобы такое никогда не стало реальностью, есть только один выход. Я, мы, все - должны действительно всерьез, не щадя сил, бороться за мир.
...Судя по тому, что я слышал от Геншера, его опыт наводил его на те же мысли. Его, семнадцатилетнего, призвали в вермахт в январе 1945 года. Поначалу это было учебное подразделение. В его части было несколько уроженцев Дрездена. После того как в феврале город подвергся тотальной бомбардировке английской и американской авиацией, эти новобранцы побывали в Дрездене в попытках найти кого-то из родных, и потом рассказывали, что они видели: «пылающий ад».
В самом конце войны, незадолго до немецкой капитуляции, Геншер попал непосредственно на фронт. Берлин был окружен Советской армией. Сопротивление было уже явно бессмысленно. Тем не менее, из ставки Гитлера вплоть до его самоубийства, все еще неслись безумные распоряжения. Армии генерала Венка, в частях которой служил Геншер, было приказано «прорвать кольцо». Венк не стал его исполнять. Он сдал армию в плен американцам, подходившим с запада. Наверное, это и спасло Геншеру жизнь.
Но был еще один эпизод, о котором он мне рассказал. Фронт в те дни не всегда имел отчетливые очертания. По этой причине возникало много неожиданных ситуаций. Как-то Геншер, возвращаясь в свою часть, зашел на краю деревни в сарай, чтобы передохнуть. Вдруг распахнулась дверь напротив, и внутрь шагнул другой солдат - русский. Увидев друг друга, оба застыли. У обоих на груди - автоматы, палец на спусковом крючке. Русский, с виду ровесник Геншера, уставился на врага. Геншер пристально смотрел на русского. В воздухе повисло страшное напряжение. Длилось это несколько коротких секунд, но Геншеру показалось, что прошла вечность. Вдруг русский резко повернулся и вышел из сарая, захлопнув за собой дверь. Он не стал стрелять. Поступок русского Геншер запомнил на всю жизнь.
«Кто не хочет стрелять, должен договариваться», - говорил соотечественник Геншера Вилли Брандт.
За последнюю четверть века мы вместе с Геншером участвовали во многих конференциях и форумах, призванных способствовать мирному развитию событий в Европе и в мире.
Сегодня моего друга Ганса-Дитриха Геншера нет с нами, но его авторитет миротворца по-прежнему много значит для всех европейцев.
Москва, декабрь 2017 года |
|
XXI век станет либо веком тотального обострения смертоносного кризиса, либо же веком морального очищения и духовного выздоровления человечества. Его всестороннего возрождения. Убежден, все мы – все разумные политические силы, все духовные и идейные течения, все конфессии – призваны содействовать этому переходу, победе человечности и справедливости. Тому, чтобы XXI век стал веком возрождения, веком Человека.
|
English |
