После потрясения, которое  пережили все мы, узнав о трагедии в Керчи,  все настоятельнее встает вопрос:  как, почему   могло  совершиться  это  бессмысленное,  массовое  убийство в  обычном  учебном заведении, каких  в   России - тысячи. 

К  огромному сожалению,   убийство в школе, совершенное  учеником с помощью огнестрельного оружия, - не первое в России.  И  все те же вопросы задавали  мы себе  четыре года назад -   в феврале  2014 - когда  вооруженный подросток совершил преступление в одной из московских школ::Что теперь  делать? Кто  виноват?            

В реальность того, что произошло 3 февраля в обычной московской школе, до сих пор трудно поверить. Вооруженный подросток стреляет в учителя и полицейских, берет в заложники учеников собственного класса — мы привычно думали, что так выглядит типично «американская трагедия», и не допускали мысли, что подобное может случиться у нас. Мы ошиблись.

 

Можно сколько угодно рассуждать о приверженности традиционным ценностям, но — внезапно происходит событие, которое прямо и грубо заставляет понять: живя в глобально меняющемся мире, нельзя отгородиться от него, уклониться от его вызовов, избежать его опасностей. «И до нас это докатилось» — пишут в Живом журнале.

 

Нельзя не согласиться с омбудсменом Владимиром Лукиным, заметившим, что трагические события, подобные тому, что случились в 263-й школе, очень сложно предотвратить. Но их необходимо обсуждать и объяснять, чтобы снизить возможность их повторения. Об этом говорит опыт других стран, и прежде всего США. У американцев, по их собственному признанию, нет решения проблемы, но, по крайней мере, определились главные направления, по которым можно действовать: ограничение доступа к оружию и особое внимание к психическому здоровью подростков, обсуждение глубинных причин и конкретных обстоятельств, непосредственно связанных со случаями вооруженного насилия в школах.

 

В России же, где не разрешен свободный доступ к огнестрельному оружию, школьник, вооруженный карабином и винтовкой, совершил тяжкое, но, как выразилась депутат Яровая, «нетипичное» для России преступление. На этом, похоже, основывается реакция российских и московских властей: принять оперативные меры и «закрыть тему» — тем более что преступление произошло почти накануне открытия Олимпиады в Сочи.

 

Пока президент возлагает надежду на облагораживающую силу театрального, драматического, музыкального искусства и развитие художественного вкуса, депутаты Госдумы разрабатывают целый арсенал ограничительных и запретительных мер. В том числе — усилить требования к сохранности огнестрельного оружия, ужесточить ответственность его владельцев, усилить безопасность в школах (предлагая, правда, заставить родителей учеников в обязательном порядке оплачивать охрану школ). А еще они говорят нам про «агрессивный тренд» компьютерных игр и предлагают законодательно запретить демонстрацию сцен насилия, прежде всего на телевидении. В Москве собираются переаттестовать психологов и усилить их подготовку, хотя, как заметил мэр Собянин, «психолог никаких отклонений у этого паренька не заметил и никаких мер не принял».

 

Однако нужно понимать: каждая из этих инициатив, претворенная в жизнь, будет иметь последствия, далеко не всегда связанные с предупреждением подростковых преступлений.

 

 

Хотя о трагедии в московской школе высказались все известные СМИ и многочисленные эксперты, общественность, похоже, тоже не очень понимает, что обсуждать и как действовать. Привычно перебираются все возможные меры — от репрессивных (запрет компьютерных игр, ограничение доступа к интернету, цензура в отношении показа насилия на телевидении и даже запрет некоторых голливудских фильмов) и авторитарно-воспитательных (трудотерапия для подростков, строгое, «мужское» воспитание, усиление роли идеологии и православной религии в школе ) до либеральных (нужны хорошие школьные психологи в школе и эмоциональный контакт учителей и родителей с детьми).

 

Но обсуждения не получается: то, что рассказали в эти дни журналисты о семье, в которой вырос Сергей Гордеев, вызывает скорее чувство растерянности и недоумения.

 

Известно, что по статистике 85% подростков, совершивших правонарушения, вышли из неблагополучных и, чаще всего, малообеспеченных семей. Но эта семья выглядит вполне благополучной, более того, успешной. Мальчик был полностью занят учебой, шел на золотую медаль. Значит, это просто психический срыв? Или скрытая до поры до времени болезнь, проявившаяся внезапно и чудовищно? А если так, есть ли смысл обсуждать трагический частный случай из жизни одной московской семьи и одной московской школы…

 

Причины для стрельбы, которые были у Сергея Гордеева, выяснят специалисты — психологи и психиатры. Но уже сейчас ясно: ЭТО может повториться. Понимая, что психологическое неблагополучие российских подростков 2000-х годов — явление очевидное и типичное. Суть этого явления — распространение насилия, которое имеет глубокие, разветвленные корни, проникающие в семью и школу. «Нетипичный» случай московского школьника Сергея Гордеева — про это. Но российское общество не готово к такому разговору.

 

 

Если в развитых западных странах уровень депрессии подростков не превышает 5%, то в России он близок к 20%. Согласно опросам, российские подростки не ощущают себя физически здоровыми. Социологи и демографы фиксируют, что у подростков 15–19 лет уровень смертности от самоубийств в три раза выше среднемирового и в пять раз выше, чем в среднем по Европе. В России неоправданно высока доля смертей от так называемых «внешних причин» в структуре смертности детей и подростков. В 2009 году она составила 49% у детей 1–14 лет и 72% — у подростков 15–19 лет. Социолог Ирина Шурыгина, проводившая это исследование, делает вывод: высокая смертность от случайных травм свидетельствует, что российские дети живут в среде, которую можно охарактеризовать как враждебную, агрессивную по отношению к ним, и постоянно находятся в ситуации потенциальной опасности.

 

Исследования, проводившиеся в начале 2000-х, показали, что родители нынешних подростков, в течение долгого времени находившиеся под гнетом страха не справиться с жизнью (обеднеть, потерять работу, заболеть), эмоционально опустошаются, становятся раздражительными и агрессивными. У родителей существует еще один сильнейший социальный страх: неуспешность детей. Ребенок, не подготовленный к школе или недостаточно хорошо справляющийся со школьными требованиями, может не выдержать конкуренции и в конечном счете оказаться лузером. Жестко ориентируясь на модель «послушного и успешного ребенка», родители стремятся угодить требованиям социума — непонятным и пугающим их самих. Постоянный стресс и раздражение, которые они испытывают, легко переходят в жестокость и откровенное подавление личности ребенка. В начале нулевых годов выдающийся швейцарский психолог Алис Миллер написала «Открытое письмо всем ответственным политическим деятелям». Ее письмо заканчивается предупреждением об опасности насилия: «Насилие в отношении ребенка рождает в итоге склонное к насилию, больное общество. Настоящая власть отказывается от унижения как средства воздействия. Ее средства управления обществом — обсуждение и понимание, доверие, понимание, защита слабых. Она даст ребенку защиту и помощь, и когда он вырастет, то превратится в ответственного взрослого, которому будут чужды месть, война и диктатура, который захочет вернуть другим то, что он сам получил когда-то от своих воспитателей: защиту и уважение». Где возьмем такую власть? 

 

Ольга Здравомыслова