17 августа 2018
История Перестройки. Августовский путч 1991 года. М.С.Горбачев: путчисты предприняли попытку вернуть страну к тоталитаризму19 августа 1991 года в СССР была осуществлена попытка государственного переворота – вошедшая в историю под названием «Августовский путч». Над страной нависла угроза новой диктатуры. Через три дня путчисты были разгромлены. Эта победа доказала волю общества к демократии и необратимость завоеваний Перестройки.
М.С.Горбачев: "Отвечая не раз на прямой вопрос, я говорил: переворот в нынешней ситуации невозможен, он изначально обречен, на него могут пойти только безумцы"
Из книги М.С.Горбачева Августовский путч
КАК ГРОМ В ЯСНЫЙ ДЕНЬ?
Тема насильственного переворота, слухи о его подготовке циркулировали в обществе на протяжении многих месяцев. Поэтому переворот не грянул неожиданно, как гром в ясный день. Отвечая не раз на прямой вопрос, я говорил: переворот в нынешней ситуации невозможен, он изначально обречен, на него могут пойти только безумцы. При этом я отнюдь не приуменьшал опасность нагнетания истерии со стороны правых в печати, на пленумах ЦК, провокационных выступлений некоторых генералов, саботажа многих перестроечных решений партийно-государственными структурами на всех уровнях.
Бросая ретроспективный взгляд на события 19—21 августа, должен сказать, что логика глубоких реформ не исключала такого поворота дела. Я допускал, что развитие может принять крайне резкие формы. Основания для таких предположений? Кардинальные изменения затронули весь общественный организм, коренные интересы всех социальных слоев.
Прежде всего я имею в виду партию, правившую от имени народа, не получая на это полномочий со стороны народа. Они затронули армию, втянувшуюся в глубокие реформы в результате реализации политики нового мышления, процесса разоружения, принятия оборонительной доктрины. Реальной стала конверсия военно-промышленного комплекса. Идет она трудно, со многими негативными последствиями. А ведь занятые в этом секторе экономики — это наиболее организованная, интеллектуально сильная, высококвалифицированная часть общества и к тому же пользующаяся определенными привилегиями.
Теперь наложите на это национальные аспекты перестроечного процесса. Прибавьте реформирование собственности,, направленное на изменение мотивации труда, переход к рынку. И многое-многое другое. Все тут сошлось.
Страна вползла в системный кризис. Сама логика развития общества диктовала необходимость глубоких перемен, в ходе которых возникла масса противоречий. Слом старой системы породил нестабильность, хаос. Да и не могли проходить легко реформы в такой огромной стране, десятилетиями находящейся в тоталитарном состоянии при монополии власти, полном господстве государственной собственности. Процесс реформ оказался мучительным, тяжело отозвался на жизни народа.
В этой ситуации путчисты предприняли попытку вернуть страну к тоталитаризму. Но сама ситуация связана также с допущенными медлительностью, непоследовательностью в политике и практической деятельности, особенно в том, что касается реформ прежнего механизма власти. Я имею в виду промедление с ликвидацией партийной монополии на власть, партийно-бюрократических структур, которые во многом сохранились от прежнего режима, неоправданную терпимость по отношению к тем, кто не принял перестройку, сохранял верность сталинизму и всему тому, что с ним связано, или по крайней мере исповедовал постсталинизм. И на XXVIII партсъезде, и на последующих пленумах ЦК шла изнурительная борьба между сторонниками демократических преобразований и теми, кто всячески стремился их блокировать. Это же происходило в местных партийных комитетах. Старая система уже была подорвана, дезорганизована, но продолжала удерживать все, что могла, и мешала движению вперед.
То, что произошло во время переворота, — решительная схватка сил реакции и демократии, — в какой-то форме должно было произойти. Это было разрешение накопившихся противоречий.
Сейчас многие говорят: неужели Горбачев не предвидел этого? Конечно, возможность острого столкновения между силами обновления и реакции теоретически я допускал. И не только я один. Но какой из этого следовал вывод?
С самого начала кризисных процессов, связанных с коренным преобразованием общества, я стремился предотвратить взрывную развязку противоречий, за счет тактических шагов выиграть время, чтобы дать демократическому процессу приобрести достаточную устойчивость, потеснить старое, укрепить в народе приверженность к новым ценностям. Словом, подвести страну к такому этапу, когда любая подобная авантюра была бы обречена на провал. Моя главная цель — вопреки любым трудностям сохранить курс преобразований, удержать процесс, несмотря на его болезненность, в политических, конституционных формах.
В течение последних примерно полутора лет противостояние между силами прогресса и реакции нарастало. Начиная с декабря, даже с осени прошлого года, оно приняло очень жесткие формы. При этом позиции даже и не маскировались. Постоянно звучали призывы к чрезвычайным мерам, а пленумы ЦК превратились в самые настоящие битвы. Таким был апрельский пленум 1991 года, вызвавший шок в обществе. Таким был и последний пленум, накануне которого 32 из 72 секретарей обкомов КП РСФСР заявили о том, что Горбачева надо призвать к ответу.
Вспоминаю наши беседы с Фелипе Гонсалесом летом в Москве Тогда я констатировал, и он со мной согласился, что в нашем обществе идет острейшее противостояние между старыми социально-политическими структурами и самим обществом, которое уже глубоко изменилось. Эти структуры были обречены и должны были быть заменены. Мое неизменное желание — сделать это без крови, демократическим путем. Хотя бы раз в истории этой страны избежать кровопролития в период революционных перемен.
Да и как иначе могли себя вести инициаторы перестройки? Какими же тогда они были бы демократами? Как и на мировой арене, мы твердо держали курс, чтобы исключить решение проблем силой, предотвратить попытку реакционного переворота.
В беседе 11 сентября с госсекретарем США Дж. Бейкером я услышал: „Мы в эти дни много размышляли с Джорджем Бушем о Вашей, господин Президент, политике, и теперь поняли Вашу линию маневров и компромиссов. Вы хотели выиграть время, чтобы не дать консервативным силам возможности разрушить курс реформ".
Да, это действительно так. Компромиссная линия была необходима, чтобы снимать напряжение в моменты серьезных обострений. Так было в сентябре и декабре 1990 года, а потом весной 1991 года, когда в воздухе звучали призывы: „Долой Генсека! Долой Президента!". Причем призывы следовали с разных сторон. Приходилось строить линию поведения в расчете на то, чтобы создать условия для закрепления реформ, для того чтобы общество прониклось ими и обрело силы защищать их. Как раз в такой острой ситуации Президент СССР и руководители 9 республик собрались в Ново-Огареве и выступили с известным теперь и сыгравшим незаменимую роль совместным заявлением. Ново-Огаревский процесс вывел общество на новое понимание необходимости согласия в стране. Повторяю: моя задача все эти годы была — сохранить и спасти политический курс перестройки. В этих целях, я считал, необходимо быстрее двигаться к Союзному договору, осуществлять радикальные экономические преобразования, реформирование партии.
Проект Союзного договора был готов к подписанию. А 20 августа в Георгиевском зале Кремля его намерены были подписать делегации шести республик. В качестве Президента страны я Должен был выступить с речью.
На 21 августа назначил заседание Совета Федерации — для обсуждения плана радикализации реформ, вопросов продовольствия, топлива, финансовой стабилизации и т.д.
Словом, речь шла о глубоком и решительном демократическом прорыве на главных направлениях преобразований, о переходе на новый их уровень, где людям, не желавшим или не способным оторваться от командно-административного образа мысли и действий, места уже не было. Заговорщики увидели, что их время быстро уходит. И выбрали именно этот момент для своей авантюры. Путч явился реакцией на ново-огаревский процесс и его важнейший итог — Договор о Союзе Суверенных Государств.
СТАТЬЯ, НАПИСАННАЯ В ФОРОСЕ
Два вопроса сейчас волнуют общество. Они — в центре публицистики, научных дискуссий, страстных споров в партийной и обыденной среде. Постоянно присутствуют в политической борьбе. Мучительный поиск ответа на них отражает то смутное, переходное время, которое переживает страна.
Первый. Нужна ли была обществу перестройка или это роковая ошибка? Какие ее истинные цели? Что такое обновление государства? Надо ли было начинать столь рискованные преобразования?
Второй. Как достичь целей перестройки, раз уж ее начали? Какую политику вести в обстановке экономического кризиса, опасных проявлений дезинтеграции и хаоса, страхов за завтрашний день?
Люди все больше боятся, как бы не получилось того же, что произошло после Октябрьской революции. Как бы не разошлись опять великие цели и реальные исторические результаты. Не приведет ли перестройка к тому, что пережили предшествующие поколения. В обстановке продолжающегося ухудшения жизни все больше тревожит людей — так ли мы идем, теми ли способами действуем, те ли методы применяем. Тогда, в 20-х годах, тоже дошли до края, и нужно было делать исторический выбор дальнейшего движения великой страны. Было ощущение, что придется пройти трудный этап, но у большинства активного населения уже сложилось убеждение, что его надо пройти во имя „светлого будущего".
Но тогда не было опыта, не знали результатов. А теперь знаем. После Октябрьской революции под ее знаменами шли и шли к провозглашенным целям и... не дошли. Этим в корне отличается нынешняя ситуация. В социальную память — через гласность и обнажение истины — вошла эта боязнь крупных перемен. Она питает в массовом сознании желание остановиться, даже откатиться назад, чтобы — в этой паузе — обдумать все еще раз и, может быть, начать заново. На этом спекулируют те, кто не признает необходимости преобразований и давно уже им сопротивляется. Это — ортодоксы-догматики, люди прошлого, с зацикленным на стереотипах образом мышления, ограниченным кругозором.
Но среди тех, кто призывает одуматься и остановиться, появились и „левые" неосталинистского толка. Они призывают остановиться, чтобы навести порядок с помощью диктатуры, которая отменила бы, в лучшем случае — заморозила все права и свободы, завоеванные в ходе перестройки. А после того, мол, как будет наведен порядок, тогда и двинемся к рынку, к демократии и всяким вольностям. И эта точка зрения получает распространение, ибо народ устал, измотан неустройством жизни, нехватками, неопределенностью и жаждет лишь того, чтобы передохнуть, и не стал бы возражать, если бы кто-то „пришел" и опять „сверху все сотворил".
За призывами подобного сорта может пойти немало людей.
Вот почва для популизма. Ее усиленно унавоживают претенденты в диктаторы и апологеты сталинизма. Работающие на них средства массовой информации подпитывают обывательскую ностальгию по застойным временам, когда, мол, все, что нужно на каждый день, худо-бедно, но было, а насчет свободы и демократии, зачем она, раз нависает нищета и безработица?! Всерьез и публично возносится хвала Пиночету и Франко: мол, несколько годков настоящей диктатуры, а потом будет и рынок, и демократия, и процветание, и сытая жизнь.
Болезнь популизма заразила и многих новых демократов, в том числе — искренних в своих убеждениях. Они тоже обвиняют Президента в непоследовательности, нерешительности, мягкости, настаивают „на принятии мер". А когда Президент предлагает действительно решительные меры по стабилизации экономики, оздоровлению финансов, популисты на трибунах и в кабинетах власти, на местах и в республиках шарахаются в страхе перед возможным недовольством населения, предупреждают о социальных взрывах. Хотя многие из них, прикоснувшись к политике и зная о реальных возможностях и реальном положении дел, не могут не понимать: если не принять уже сейчас крутых и непопулярных мер по стабилизации, то с 1 января снова придется в два-три раза повысить цены. И инфляция пойдет на новый, еще более опасный виток, обрекая хозяйство страны на еще большую дезорганизацию.
Я твердо стою на том, что проблемы можно решить только конституционным способом. В этом слабость, но в этом же и сила. Сила потому, что общество, человек, получив свободу, получили возможность реализовать свои демократические права и этим дорожат. А слабость потому, что когда этими правами злоупотребляют, очень трудно прибегнуть к насилию, даже если оно законно и оправданно. В этом специфика процесса перестройки в целом. Дело не в полномочиях Президента, а в морально-политической установке. Ведь в нашей стране все всегда решалось в конце концов насилием. Политическая культура была такова: если ты мой противник, а я у власти, ты должен как минимум сидеть в тюрьме. А теперь мы признали законность плюрализма и в экономике, и в политике, во всей общественной жизни. Но это все должно еще состояться и рождается в муках. Поэтому требуется огромный запас веры, убежденности, чтобы не сорваться с рельсов. В этом — главная трудность и главная сейчас задача.
Неизбежны маневры политического и экономического характера. Но они не меняют ни цели, ни установку на конституционные средства ее достижения. И никакое давление — ни справа, ни слева — не заставит от этого отойти.
Продираясь все эти годы сквозь джунгли, выросшие давно, а теперь еще оплетенные молодыми побегами, среди опасностей со всех сторон, предпринимая неимоверные усилия, чтобы удержать в мирном русле новую революцию в стране, привыкшей к насилию и произволу, мы нашли наконец целостную концепцию движения вперед. Суть ее — в триаде взаимосвязанных основных направлений, которые только и могут привести к целям перестройки. Это:
— реформирование государства;
— реформирование экономики;
— выход страны на мировой рынок и через него и политику нового мышления — в общее русло мировой цивилизации.
Игнац Лозо, немецкий историк, журналист, автор книги Августовский путч 1991 года. Как это было: "Август 1991 г. стал вытесненным из памяти народа, забытым и непопулярным событием"
...Противоречивые исторические интерпретации путча возникли сразу после августовских событий, но постепенно точка зрения демократов теряла свое главенство. Теперь им даже приходились занимать оборонительную позицию. Следует подчеркнуть, что этот процесс начался не при В. Путине, а еще при Б. Ельцине, хотя и вопреки его воле. Однако такая тенденция поощрялась новым президентом, это выражалось в совершаемых им политических шагах, игнорировании годовщин путча и выраженном им сожалении по поводу развала советской империи.
Уже в первый год своего президенства (2000) он заменил принятый в ноябре 1990 г. гимн РСФСР композитора Михаила Глинки (1804-1857) советским гимном, написанным во времена Сталина и используемым в 1944-1991 гг. В тех немногих высказываниях В. Путина, которые напрямую относились к путчу августа 1991 г., российский президент не оставлял никаких сомнений в том, что он разделяет главную политическую цель ГКЧП, а именно предотвращение распада Советского Союза: «В принципе задача у них была благородная, как они, наверное, считали, — удержание Советского Союза от развала. Но средства и методы, которые были избраны, только подталкивали к этому развалу». Это он заявил незадолго до вступления на пост президента в 2000 г. При этом в августе 1991 г. в Ленинграде В. Путин был на стороне демократов под руководством А. Собчака, которые выступили против защитников централизованного советского государства.
Насколько сильно продвинулась в 2001 г. ревизия исторической интерпретации, которая перераспределила роли политических участников 1991 г., иллюстрируют обсуждения событий августа 1991 г. на телеканале ОРТ. Не ГКЧП в лице Г. Янаева и О. Шенина, а М. Горбачев оказался в роли подсудимого. В этой программе, в которой симпатии зрителей в студии были на стороне ГКЧП, принял участие Р. Хасбулатов, бывший сторонник Б. Ельцина.
Невозможно было услышать конфликтные высказывания или оценки теперь в 2001 г. ни с его стороны, ни со стороны его бывших противников. М. Горбачев лично не присутствовал. Но прозвучали его заявления о путче, сделанные им незадолго до этого на пресс-конференции, но у него не было возможности защититься против вновь появившихся подозрений в сообщничестве, которые были озвучены в этой программе, транслировавшейся в прайм-тайм, что, конечно же, способствовало внедрению их в общественное сознание граждан России. Этому же послужили публикации в газетах объемных интервью с некоторыми членами ГКЧП. На митинг в память о победе 1991 г. в тот год перед Белым домом собралось 100-200 человек.
В следующем, 2002 г., возникла наконец угроза полного пересмотра оценки путча и поражения ГКЧП, которое прежде всего привело к тяжелому поражению и потере власти КГБ. Именно московский мэр Ю. Лужков, сторонник Б. Ельцина, защищавший вместе с ним идеалы свободы и демократии, в сентябре 2002 г. предложил восстановить памятник Ф. Дзержинскому на прежнем месте, перед штаб-квартирой ФСБ. Снос памятника основателя преступной организации, которая была предшественницей КГБ, стал поздним вечером 22 августа 1991 г. символом победы над коммунистическим режимом, существовавшем в Советском Союзе на протяжении десятилетий, и символом вступления России в демократическую эпоху. Это требование Ю. Лужкова, отчасти даже одобренное политической элитой России, звучало следующим образом: тогда «были эксцессы и красный террор... Однако если положить на весы истории все полезное, что совершил Дзержинский, становится ясно, что он заслуживает памятника».
Этот план, реализация которого способствовала бы дальнейшему забвению победы в путче, в конечном счете не получил необходимую поддержку Кремля, хотя назначенный В. Путиным руководитель ФСБ Николай Патрушев позитивно прокомментировал предложение Ю. Лужкова. Насколько изменилась политическая атмосфера, прежде всего соотношение сил в пользу «побежденных» в 1991 г., доказывают публичные заявления шефа ФСБ по поводу памятника. «Сотрудники российской разведки относятся к Феликсу Дзержинскому с уважением», — сказал он на одной пресс-конференции. Споры о восстановлении памятника длились несколько месяцев. Возмущенные противники плана Ю. Лужкова, к которым относились правозащитная организация «Мемориал», Александр Солженицын, либеральные партии «Яблоко» и «Союз правых сил» (СПС), аргументировали свой протест ссылками не на события августа 1991 г., а на жертвы террора, вдохновителями и организаторами которого были В. Ленин и И. Сталин. Солженицын объяснил в октябре 2002 г.: «Дзержинский является символом и знаменем репрессивных органов СССР. Восстановление памятника было бы глумлением над миллионами людей, погибших в советских лагерях».
Учитывая чудовищность преступлений, которые совершались органами госбезопасности во времена Ф. Дзержинского, в 1930-х гг. (в основном, когда у руля стоял Ежов), а позже и под руководством Берии, становится ясно, что августовская победа как аргумент демократов во время споров о памятнике играла незначительную роль или вообще не имела никакого смысла. В памяти народа она тоже не укоренилась, что усиливало ее негативную оценку. <…>
Уже в 1995 г. в политических кругах и в СМИ выражали опасения по поводу укрепления организации — преемницы КГБ и ее попыток взять реванш за поражение в 1991 г., из-за которого в первые два года после распада СССР были уволены около 300 тыс. сотрудников КГБ. На четвертую годовщину путча Б. Ельцин затронул эту тему и объяснил, что ему известно, насколько опасной может быть монополия на власть со стороны спецслужб. Однако он пообещал не допустить подобного. Но Ельцина можно упрекнуть в том, что именно он способствовал укреплению позиций представителя спецслужб, когда назначил В. Путина на пост премьер-министра, а впоследствии назначил его исполняющим обязанности президента.
В итоге позитивные воспоминания об августовских событиях 1991 г. больше не приветствовались Кремлем, а В. Путин и его доверенные лица даже победу Б. Ельцина над путчистами воспринимали, как прескорбное событие, и такое отношение к августу 1991 г. приветствуется властью и продолжает ею де факто пропагандироваться в настоящее время.
Лишь в подобном политическом климате, создаваемом Кремлем, Ю. Лужков мог предложить такое, что означало обесценивание «победы» 1991 г. и ее новую интерпретацию… По сути, Лужков предал свою же борьбу, которую вел на стороне демократов. <…> Стирание линии фронта противоборствующих тогда лагерей — еще один факт, не вяжущийся с культурой памяти, которая требует оценивать победу Б. Ельцина как позитивное событие для истории страны… <…>. Общественная реабилитация путчистов и их политическая симпатия к В. Путину внесли дополнительное противоречие в культуру воспоминаний… <…>
От победы демократов в августе 1991 г. сегодня почти уже ничего не осталось. Память о ней, даже в ее годовщины, не поддерживалась больше российскими СМИ. Однако в 2006 г., а еще больше публицистов в 2011 г. вновь активно стали заниматься этим историческим событием, но лишь в отдельных случаях оно изображалось ими в позитивном смысле для сторонников Б. Ельцина. Насколько сильно сожалеют об утрате империи даже защитники Белого дома, показывает двухстраничное интервью, данное в двадцатую годовщину бывшим российским министром печати и информации и вице-премьером правительства М. Полтораниным популярной газете «Комсомольская правда», которое называют клеветническим. Однако в общем и целом «Комсомольская правда» годами публиковала хорошие информативные статьи о путче 1991 г.
То, что некоторые российские СМИ, как эта газета, способствуют становлению такого типа культуры памяти о путче, не позволяет надеяться на то, что это историческое событие в ближайшем будущем будет представлено в России в более конструктивной и подтвержденной фактами форме.
В дополнение к необоснованным обвинениям М. Горбачева, которые с 1991 г. постоянно воспроизводятся, за последние годы в российских СМИ и некоторых российских учебниках истории можно наблюдать также нивелирование или даже отрицание когда-то считавшейся героической роли Б. Ельцина в предотвращении захвата власти консервативными силами. К этому добавился и первый серьезный исторический фильм о путче, показанный в 2011 г. квазигосударственным каналом НТВ. Убедительной игрой актеров в довольно дорогостоящем фильме «Ельцин — три дня в августе» в целом, правда, создан положительный образ российского президента. Однако героическая роль, исторически абсолютно не обоснованная, приписывается в нем элитному спецподразделению КГБ «Альфа»… <…>
Наконец на двадцатую годовщину произошла официальная и, вероятно, первая оценка путча российским руководством со времени вступления на пост Путина. Игнорирование этой исторической даты со стороны властей казалось очень странным в связи с многочисленными выступлениями и повышенным вниманием к этой теме СМИ <…>
В Москве же о событиях напоминает лишь памятник над туннелем на Садовом кольце, где погибли Дмитрий Комарь, Илья Кричевский и Владимир Усов. На памятнике выгравирована надпись: «Здесь погибли в августе 1991 г. защитники демократии в России». Также следует отметить, что 22 августа 1991 г. площадь рядом с Белым домом (и перед зданием бывшего Совета экономической взаимопомощи) переименовали в площадь Свободной России, что было сделано по инициативе Б. Ельцина во время его победной речи с балкона Белого дома, послушать которую собрались более 100 тыс. человек, они восторженно приветствовали предложение президента России. Вряд ли сегодня пешеходы на площади Свободной России вспоминают о провалившемся путче. С 27 декабря 2012 г. у входа в Белый дом стоит памятник, который, правда, посвящен не событиям августа 1991 г. Его установили в честь П. А. Столыпина, который возглавлял российское правительство при Николае II (1906-1911). <…>.
Август 1991 г. стал вытесненным из памяти народа, забытым и непопулярным событием. То, что это изменится в обозримом будущем, в настоящее время практически невозможно…
С разрешения авторы мы публикуем фрагмент главы «Культура памяти в сфере политики и СМИ» из книги, Игнаца Лозо «Августовский путч 1991 года. Как это было». М.: Росспэн, 2014.С. 309-365
«Левада-центр»: В августе 2018 года больше половины опрошенных считают, что во время августовских событий не были правы ни сторонники Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), ни демократы во главе с Борисом Ельциным.
Около трети россиян оценивают августовский путч, произошедший в августе 1991 года, как трагическое событие. Об этом говорится в данных опроса, проведенного «Левада-центром».
38% опрошенных оценили августовский путч как «трагическое событие, имевшее гибельные последствия для страны и народа», 36% ответили, что это «просто эпизод борьбы за власть в высшем руководстве страны», 6 % — «победа демократической революции, покончившей с властью КПСС», а 20% затруднились ответить на этот вопрос. При этом больше половины опрошенных (53%) считают, что в во время августовских событий не были правы ни сторонники Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), ни демократы во главе с Борисом Ельциным.
«Коллективно разделяемого мнения об оценке событий августа 1991 года среди россиян нет. Население не симпатизирует ни членам ГКЧП, ни Борису Ельцину с демократами, считая, что были неправы обе стороны событий тех дней», — говорится в сообщении «Левада-центра».
Смотреть по теме: Интернет-проект Горбачев-Фонда
|
|
XXI век станет либо веком тотального обострения смертоносного кризиса, либо же веком морального очищения и духовного выздоровления человечества. Его всестороннего возрождения. Убежден, все мы – все разумные политические силы, все духовные и идейные течения, все конфессии – призваны содействовать этому переходу, победе человечности и справедливости. Тому, чтобы XXI век стал веком возрождения, веком Человека.
|
English |
