Году, кажется в 1995-ом, Стив Коэн прислал мне статью о тогдашней российской ситуации и отношении к ней США. Статья была резкая (по мысли, но не по лексике), но, как мне показалось, справедливая и, главное, пронизанная болью за страну, изучению которой Стив посвятил большую часть своей жизни. Досталось всем: нашим радикал-реформаторам, сделавшим все возможные и невозможные, простительные и непростительные ошибки, и их западным советчикам, почему-то уверовавшим в собственную непогрешимость, а также в пригодность для России некоей идеальной, не существующей в реальности «модели». Кое-что в этой статье вызвало у меня возражения, но не было никаких сомнений, что российский читатель должен ее прочитать.

 

Стив попросил меня предложить статью для публикации в одном из авторитетных изданий, назвав в частности «Известия». Вообще-то он мог бы сделать это и сам, но я, конечно, выполнил его просьбу и через пару дней позвонил в «Известия» узнать о судьбе материала.

 

Заместителем редактора или, не помню точно, заведующим отделом в газете был тогда Владимир Надеин — журналист, как у нас иногда говорят, «остро пишущий», с интересной биографией, но, я бы сказал, уперто-предсказуемый ельцинист. Непререкаемым тоном и с четкой дикцией он сказал мне, что печатать статью Коэна газета, безусловно, не будет, потому что статья примитивна по аргументации, совершенно не учитывает политические реальности России и в общем льет воду не на ту мельницу. Что-то в этом духе. Не скажу что реакция Надеина меня ошарашила, но тон несколько удивил. Все-таки — может быть из-за того, что за годы своего житья-бытья в США и других западных странах я начитался газет, где, как ни крути, печатаются статьи, отражающие разные точки зрения и «совершенно не учитывающие» всякие там реальности — я предполагал, что если откажут, то под каким-нибудь благовидным предлогом. Откровенность, конечно, дело хорошее, подумал я тогда, но свободолюбивому журналисту роль цензора как-то не пристала.

 

Стивен Коэн — человек не очень удобный. Его точка зрения может вызвать сомнения и даже отторжение у людей, близких ему по политическим взглядам, как минимум показаться им неожиданной. Конечно, он человек левых убеждений, но свести все к этому было бы несправедливо. Прежде всего это исследователь, придерживающийся в своей работе самых строгих правил объективности, тщательной проверки фактов, доказательности. В этом я убедился еще в советское время, когда прочитал его книгу «Переосмысливая советский опыт». По широте охвата материала и проникновению в малоисследованные слои нашей тогдашней жизни эта книга не имела себе равных и поэтому она до сих пор не устарела. Для тех, кто представлял саму советскую действительность и наш руководящий слой как некий монолит, выявленные и тщательно, детально исследованные Коэном течения (консервативно-охранительное, русофильское, либеральное, переходящее в «зачаточно» социал-демократическое) оказались неожиданностью, а попытка осмыслить их вызывала инстинктивное отторжение. Впоследствии выяснилось, что поставленные Коэном вопросы целили в самую суть проблематики будущих перестроечных дискуссий — о возможности или невозможности реформирования советской системы, о том, сводится ли она к стереотипу тоталитаризма, об альтернативности путей развития режимов, которые принято было относить к социалистическим.

 

Для большинства «кремленологов» ответы на эти вопросы были предрешены (чаще всего в отрицательном плане) их убеждениями. Для Коэна — это открытые вопросы. Наверное, открытые до сих пор. Мне кажется, что причина этой особенности в необычном для исследователя советской эпохи и советской системы внимании к «человеческому фактору». Стив Коэн неравнодушен к «этой стране», к ее героям и антигероям. Показательна в этом отношении его книга о Бухарине, сочетающая строгую, объемную научную документированность и искреннюю симпатию к объекту исследования. На страницах этой книги мы видим поистине «другую историю» — не ту, где все заранее ясно, расставлено по своим местам последующими событиями, известными автору и всем нам, а историю, где все в непредсказуемом развитии, где действуют живые люди с их убеждениями, сомнениями и разочарованиями. Как далеко все это и от грубых поделок нынешних переписчиков истории на «общедержавный» лад, и от модного еще недавно исторического хамства тех, кто хочет перечеркнуть весь советский период.

 

В годы перестройки Стив Коэн был, по-моему, одним из самых внимательных и объективных аналитиков происходившего в Советском Союзе. В отличие от многих своих коллег он не сомневался в действительно реформаторских намерениях Горбачева и не скрывал, что отдает предпочтение его эволюционному проекту по сравнению с любыми другими. В те годы я познакомился с ним, сначала не очень близко. В его статьях и впоследствии в общении с ним я увидел тему, которая в те годы была и моей болью: сожаление по поводу позиции лидеров нашей интеллигенции, отказавших в поддержке Горбачеву в самый трудный момент. «Статусная интеллигенция» обвиняла инициатора перестройки в нерешительности, в неискренности, в недостаточном радикализме, голосила на митингах, лебезила перед Ельциным, в общем делала все, чтобы спровоцировать реакцию и толкнуть Горбачева в лагерь консерваторов. Коэн писал об этом, предупреждал, что ничего хорошего из этой гапоновщины не получится, но «властители дум» к нему не прислушивались. Будучи тогда рядом с Горбачевым я видел, как тяжело он переживал это первое в годы перестройки предательство (потом были и другие) и каких сил стоило ему удержать курс. «Зима тревоги нашей» — конец 1990-го — начало 1991 года стоила мне некоторых друзей, и примерно тогда же, а может быть раньше, в этих людях разочаровался и Стив.

 

Начались годы «постперестройки» — во многом антиперестройки, негативная оценка которых Стивом Коэном хорошо известна. В западной литературе об этом периоде большой спектр мнений, но все-таки большинство «постсоветологов» попали в ловушку идеологической заданности, согласившись считать возникший в России режим безальтернативной власти демократическим, а полукриминальную экономику называть рыночной. Коэн не сделал этой ошибки, и отсюда последовательность его суждений и оценок. Думаю, в отличие от многих коллег ему нечего стыдиться, перечитывая и вновь публикуя написанное в те годы.

 

Мои расхождения со Стивом касаются в основном не России, а его оценок роли Запада и прежде всего, конечно, США в тогдашних событиях. По-моему, он несколько преувеличивает эту роль. «Крестовый поход» — неплохая метафора, если понимать ее не слишком прямолинейно (так же как, например, метафору «холодной войны»). Грандиозно-абсурдная затея пересадить на российскую почву американские политические, экономические и культурные концепты, безусловно, имела место и в чем-то даже «удалась» (американский масскульт, надо признать, у нас прижился), но инициаторы этой затеи были не в Вашингтоне и не в Гарварде, а в Москве. Мне трудно представить, какую альтернативную политику могли бы предложить Буш, Клинтон или кто угодно другой, когда руководители России при поддержке еще дышавшей тогда интеллигенции и молчаливом согласии народа принимали в отношениях с Западом неприличную для уважающей себя страны (что уж там говорить о «великой державе») позу поклонения и безоговорочного принятия «вашингтонского консенсуса». Вспомним хотя бы расстрел парламента в октябре 1993 года. Позиция Запада, отказавшегося осудить это безобразие, была, конечно, этически ущербной, но я не помню, чтобы из США раздавался призыв «задавить гадину». Это, к сожалению, наше.

 

Мне не очень близок и тезис Коэна о возобновлении «холодной войны» (иногда его можно понять так, что она по сути и не прекращалась). Здесь просто недостаточно места, чтобы подробно полемизировать на эту тему, поэтому скажу лишь, что, по моему глубокому убеждению, новой «холодной войны» можно и необходимо избежать, и Россия для этого должна сделать не меньше, чем США. Слишком часто, критикуя американскую политику, мы забываем, что конфронтация с США — это тупиковая позиция, от которой давно отказались все разумные страны, не только западные, но и такие, как Индия, Китай, Бразилия. А американская политика будет меняться, и мне кажется, что у Коэна вскоре будет больше возможностей на нее влиять.

 

Разные мнения среди друзей — дело нормальное, главное, чтобы была общая почва. Для нас со Стивом (позволю себе еще одну, несколько рискованную метафору) такой «общей почвой» уже многие годы является Горбачев. Как-то Стив сказал мне, что прочитал едва ли не все написанное и опубликованное им. В его отношении к Михаилу Сергеевичу есть политический аспект, есть нравственный стержень и есть человеческая симпатия. Несправедливость по отношению к Горбачеву глубоко задевает его и иногда заставляет реагировать. Так было недавно, когда «Нью-Йорк таймс» напечатала лицемерную статью по поводу участия Горбачева в одной рекламной кампании, не упомянув ни о том, что средства от нее пошли на экологические цели, ни о многочисленных других его благотворительных проектах. «Защита Коэна» была точной и резкой, с переходом в контратаку — как в шахматном «варианте дракона» сицилианской защиты. Привожу в своем переводе письмо Стива в редакцию:

 

«Опубликованная в вашей газете 16 ноября редакционная статья «Багаж Горбачева», в которой вы критикуете Михаила Горбачева за «обналичивание своего имиджа», пренебрежительно называя его «странным героем», а сегодняшнюю Россию — страной, «где все замешено на деньгах и на власти», постыдна во всех отношениях. Достаточно сказать, что у нас в стране многие бывшие политические лидеры по давно сложившейся традиции зарабатывают на известности, приобретенной в прошлые годы.

 

 

Еще хуже то, что в статье не упоминается самое «странное», что произошло с наследием Горбачева. Я имею в виду действия последующих лидеров, как в самой России, так и за рубежом, умудрившихся растранжирить созданные им исторические возможности для российской демократии и российско-американских отношений. Стоит ли удивляться тому, что вы обходите молчанием тот факт, что «Нью-Йорк таймс» с энтузиазмом поддерживала политику, проводившуюся Москвой и Вашингтоном в послегорбачевский период 1990-х годов и погубившую эти возможности».

 

Стивен Ф. Коэн

Нью-Йорк, 16 ноября 2007 г.»