В форуме принимали участие ученые, бывшие и действующие дипломаты, журналисты из Люксембурга, Германии, в том числе бывшие граждане ГДР, Франции, Чехии, Польши, Болгарии, Румынии, Словении, Албании. В аудитории присутствовало несколько сот человек, в числе которых было немало студентов.

На форуме выступил бывший помощник Президента СССР М.С.Горбачева по международным вопросам, руководитель проекта по внешней политике Перестройки Горбачев-Фонда А.С.Черняев.
Выступавшие представили широкий спектр взглядов и оценок того, как были восприняты в их странах события двадцатилетней давности, как они оцениваются сейчас и насколько правильно и полноценно были использованы результаты эпохального события – прекращения холодной войны и объединения Германии – в их странах и в Европе в целом.

На форуме прозвучали разные мнения, интересные воспоминания. В заключение участниками форума был сделан вывод о том, что многие шансы, возникшие тогда, были упущены в силу объективных и субъективным причин, а также политических и личностных факторов. Участники форума дали высокую оценку исторической роли М.С.Горбачева.

Большое внимание и поддержку российскому участию в форуме уделили посол РФ в Люксембурге Э.Р.Малаян и советник посольства А.Ю.Блинов.

Мы публикуем выступление А.С.Черняева на форуме.

А.Черняев. Выступление на форуме «Воспоминания, последствия и вызовы, с которыми столкнулась Европа в истекшее двадцатилетие» (Люксембург, 18-19 сентября 2009 г.)

В 1989 году Европа была еще расколота холодной войной, а символом раскола была Берлинская стена. В прекращении этого безумия и глупости огромную роль сыграл Горбачев.

Почему он действовал именно так, а не иначе? Причины на то объективные и субъективные.

Сталинская система, модифицированная Хрущевым и Брежневым, истощила свой исторический ресурс. Страна деградировала экономически, не способная подхватить волну новой технологической революции. Экстенсивное развитие за счет рабского труда в ГУЛАГе и крепостнического режима в колхозах было после Сталина невозможно. Страна утратила энергию движения – с убогим жизненным уровнем и исчезновением идеологической цели (давно прошли времена, когда эта цель рождала энтузиазм и самоотверженность в труде).

Мир изменился. После 1968 года во Франции и Пражской весны права человека переместились в центр международной общественной жизни. И в идеологической борьбе с Западом мы окончательно проиграли. Имидж и авторитет Советского Союза рушились на глазах. Усиливалась изоляция от цивилизованной части мира.

У Горбачева был выбор: адаптироваться к эпохе Брежнева-Андропова или менять. Он говорил, что мог бы царствовать на троне Генерального секретаря ЦК КПСС еще лет 10-15. Инерционный запас для этого был достаточен у огромной и природно-богатой страны.

Но впервые во главе советской державы оказался человек морали, причем не партийно-коммунистической, когда морально то, что выгодно для режима, - а обыкновенной, человеческой морали, как выяснилось потом, просто христианской.

Было стыдно. Отсюда его знаменитое признание жене в ночь после избрания Генсеком: «Так дальше жить нельзя».

Он выбрал путь реформы. Естественное честолюбие на таком посту тоже нельзя исключать. Однако в условиях холодной войны серьезные преобразования были немыслимы. Гонка вооружений отбирала от 50 до 75% лучших научных и инженерных ресурсов. Они шли на содержание ВПК. Этому Молоху приносилась в жертву чуть ли не треть бюджета страны. Обескровлено было все, что производило товары для населения.

Другое непосильное уже бремя - великодержавие, бремя империи, унаследованной от Сталина и включавшей так называемые «братские государства» и часть «третьего мира». Сюда тоже уходили огромные ресурсы. Плюс к этому фактически автаркия - самоизоляция от развитой части Запада,  еще один источник нашего отставания, все более ощутимый.

Горбачеву пришлось решать во взаимосвязи две грандиозные задачи: менять экономический механизм, а потом и политический строй, и прекращать холодную войну, рушить железный занавес, открывать страну.

Внутренняя реформа – не наша здесь тема. Замечу только, что перестройка имела колоссальное международное значение. Ей не удалось «улучшить советский социализм» и пришлось от него отказаться, но она с помощью гласности ликвидировала тоталитаризм в сверхдержаве. Без этого не состоялся бы и прорыв железного занавеса. Без этого «1989 год» мог бы стать повторением «1968-го». Я имею в виду разгром «Пражской весны». В центре Европы стояла полумиллионная советская армия с десятками тысяч танков. И ее хватило бы на все «пражские весны», если бы таковые появились в зоне, которая по Ялтинскому соглашению входила «в сферу советских интересов».

И исключать этого нельзя, если бы в Кремле находился не Горбачев, а кто-то из похожих на его предшественников. И если бы СССР был «образца 1985 года», а не «образца 1989 года».
Теперь – непосредственно -  к теме «стены» (Берлинской).

В дни похорон Черненко (своего предшественника) в марте 1985 г. Горбачев собрал руководителей братских государств и сказал им примерно так: «Детский сад» закрывается, вы отвечаете за свою политику только перед своими партиями и народами. Москва отныне в ваши дела вмешиваться не будет. Это означало отмену «доктрины Брежнева».

Осенью этого года Горбачев эту позицию подтвердил уже официально на совещании в Москве в том же составе. И он действительно не вмешивался, хотя братские генсеки сначала не  поверили, а потом опять стали бегать за советами и просьбами о поддержке.

Не сразу новую ситуацию поняли и усвоили в Восточной Европе. Но когда почувствовали, протестное движение стало быстро нарастать. Почва для него была готова: навязанный режим и принудительное союзничество давно вызывали недовольство, гнев и даже ненависть.

Однажды в самолете – мы возвращались со встречи с Гельмутом Колем в Киеве – Горбачев, имея в виду «братские» государства, произнес такую фразу: «Мы им основательно поднадоели, да и они нам тоже. Пусть разбираются сами».

Весной 1986 года Горбачев, будучи с визитом в Праге, провозгласил свою идею «общеевропейского дома». Это предполагало, что в таком доме придется открывать двери в обе стороны.

В декабре 1988 года Горбачев с трибуны ООН – перед лицом всего мира – провозгласил свое новое международное credo, основанное не на марксизме-ленинизме, а на «новом мышлении». Одним из принципов его была «свобода выбора» - как универсальная норма для всех без исключения.

Да, конечно, то, что государства Восточной и Центральной Европы вырвались из советских объятий, - историческая заслуга народов самих этих стран. Но этого бы не произошло тогда, когда произошло, если бы коренным образом не изменилась ситуация во всей мировой политике.

Решающим моментом здесь было улучшение отношений между двумя сверхдержавами, СССР и США, которые сумели даже довольно быстро заключить договор о ликвидации целого класса ядерного оружия (средних и малых ракет). Впервые с такой убедительностью сказался новый фактор мировой политики – личное доверие лидеров, Горбачева и Рейгана.

2 декабря 1989 года у берегов Мальты Горбачев и Буш, протянув друг другу руки через переговорный стол в каюте корабля, заявили, что «отныне не считают свои страны противниками». Это можно считать датой окончания холодной войны.

Параллельно и даже с опережением шло изменение отношений СССР с другими крупными величинами НАТО, да и практически – со всеми странами Западной Европы. Возможно, не случайно, что на переломе эпох, в момент, когда мир подошел к решающему рубежу в своей драматической и страшной истории, во главе североатлантических государств оказались люди, интеллектуально и  нравственно достойные великой миссии, которая выпала на их долю. Хотелось бы здесь их назвать: Рейган, Шульц, Буш-старший, Бейкер, Тэтчер, Миттеран, Коль, Геншер, Андреотти, Гонсалес, Койвисто, Брундтланд,  Враницкий, Любберс… И, конечно, Горбачев.

Ключевым вопросом в процессе ликвидации холодной войны был «германский вопрос». Он еще при Хрущеве был снят с повестки дня советской внешней политики. При Брежневе «восточной политике» Брандта-Геншера «симпатизировали»… по коммерческим соображениям: Западная Германия была главным торговым партнером СССР. Горбачев поначалу оставался на  этой «громыкинской» позиции. Но встречи в Москве с Геншером, а потом в 1987 году с Вайцзеккером и, особенно, с Колем осенью 1988 г. заставили его задуматься. Но он стоял на том, говоря его словами, что история расколола Германию, история пусть и рассудит, как с этим быть. Поворот произошел в результате визита Горбачева в ФРГ летом 1988 года. Он увидел не гнездо реваншизма и антисоветское «орудие американского империализма», каковой ФРГ рисовали наша пропаганда и наша разведка, а демократическую страну, доброжелательный народ, который сделал выводы из Войны. В Совместном заявлении с Колем по итогам визита уже содержался намек на то, что в решении германского вопроса история не заставит себя долго ждать. Горбачев говорил мне о ненормальности раздела великой нации и о несправедливости наказывать новые поколения немцев за дела своих отцов и дедов.

Вскоре по Берлинской стене был нанесен мощный «удар с фланга»: венгры, потом чехи открыли свои границы на Запад для бегущих из ГДР немцев. Бегство превратилось в шквальный поток: 2000 человек в день. Такой прорыв обрекал на гибель всю «стену» и… режим, прятавшийся за ней.

Один оксфордский историк задал в шутку вопрос: как надо переводить на английский слово «объединение», Reunification? – Нет. «Unification»? – Нет. Правильный перевод -  «Hungary» (т.е. «Венгрия»). Это, конечно, большое преувеличение. Тем не менее…

В начале октября Горбачев был в Берлине на праздновании 40-летия ГДР. Собственными глазами он увидел, что хонеккеровскому режиму осталось жить недолго, он обречен. Увидел мощное массовое демократическое движение, которое хочет не только свободы, но и воссоединения нации. Это была воля народа, которому противостоять (как он говорил потом на Политбюро) бессмысленно исторически и неправильно морально.

Событие разворачивалось стремительно. Пала Берлинская стена, снят Хонеккер, власть взяли его оппоненты. Они старались, но понимали, что спасти ГДР уже невозможно. Теоретически выбор еще был – устроить в центре Европы «Тяньаньмэнь». Но ГДРовская армия на это была уже не способна: ситуация напомнила мне то, что происходило в Петрограде в феврале 1917 года при свержении царя. А Горбачеву, понятно, и в голову не могло придти решать вопрос «по-китайски».
В Кремле, в ЦК КПСС отнеслись к падению стены спокойно – как к неизбежному. Я узнал об этом утром дома, когда пил кофе.  Пришел на работу и не заметил никакой ни паники, ни суеты, о которой потом врали журналисты и кэгэбисты. Политбюро даже не поставило это событие в повестку дня своего очередного заседания отдельным вопросом.

«Процесс пошел», как говаривал Горбачев. Его заботило главным образом, чтобы германские события не подорвали все то, что было наработано в международной жизни в ходе ликвидации холодной войны.

Была идея регулировать  процесс путем постепенного сближения двух германских государств. Ее поддерживал Геншер и неохотно - канцлер. Но 10 пунктов Коля подтолкнули события к быстрой развязке. Горбачев и Буш на Мальте (три дня спустя после выступления Коля в бундестаге), хотя и  поиронизировали в адрес канцлера,  договорились «не вмешиваться».

Задают вопрос: когда Горбачев дал согласие на объединение? Я бы ответил так: «согласие» вырабатывалось в нем с момента визита в Западную Германию и оформилось по итогам поездки в ГДР. А решение, что нам в своей политике следует исходить из того, что  процесс воссоединения уже идет, состоялось на совещании в ЦК 26 января 1990 года.

Встретившись с Колем 10 февраля, он произнес знаменательные слова: «Объединение – это дело самих немцев». И добавил: с учетом интересов соседей и всей Европы. Остальное, вплоть до самого акта объединения, - это уже было делом дипломатии и согласования производных проблем – через механизм «2+4» и взаимодействие в «большой тройке»: Горбачев Коль Буш.

Обретение независимости государствами Восточной Европы –крупнейшее событие на пути европейской интеграции, европейского единства. Однако строительство горбачевского «общеевропейского дома» пошло без его инициатора, без СССР и даже против него. Хельсинкский процесс замер, несмотря на такое знаменательное событие, как Общеевропейское Совещание в ноябре 1990 года в Париже и принятую там Хартию для Европы от Ванкувера до Владивостока.

Основная тут причина - распад СССР.

Бывшие члены Варшавского пакта и новые Балтийские государства вернулись к эгоистичной Realpolitik. Можно было думать (и Горбачев одно время склонен был так рассуждать), что они возьмутся за строительство «социализма с человеческим лицом». И хотя бы «из благодарности» не повернутся к нам спиной. Произошло все наоборот. Даже Чехословакия, где родился этот термин, выбрала президентом не вернувшегося в политику Дубчека - героя «Пражской весны», а Гавела, который вскоре превратил свой  диссидентский «Гражданский форум» в заурядную правую партию.

Говорят, что виновата и сама Москва. Мол, бросила, даже предала своих верных друзей… Я это  слышу кое от кого из восточноевропейцев до сих пор. Да, действительно, Горбачеву было уже «не до того», а Ельцину – тем более. Но есть неумолимый ход истории, он-то и сделал  то, что объективно было неизбежно, включая распад последней великой империи.

И наконец. Нелепо отрицать решающую роль Горбачева в повороте мировой истории на исходе ХХ века. Но вот «хорошо» это или плохо, тут оценки расходятся. В основном – на западные и российские.

В чем только ни обвиняли его у нас, каким только унижениям и оскорблениям ни подвергали – от циничной клеветы до полного игнорирования:  будто не было никакого Горбачева и никакой перестройки, а свободу принес Ельцин и угрозу ядерной войны тоже ликвидировал Ельцин!

Ничего не  поделаешь – таковы российские традиции и русские нравы. Такова, в общем, судьба почти всех великих реформаторов. А что касается горбачевского «идеализма», - он присутствовал в «новом мышлении». И, может быть, был не вполне своевременен. Однако без идей и идеалов человеческая история невозможна.