27 июня 2007
Публикации по истории Перестройки"После того, как я написал работу «Горбачевский фактор», был обнародован ряд материалов, касающихся самого последнего периода советской истории (1). Период этот длился всего семь лет – с марта 1985 по конец декабря 1991 года. В этот период страну возглавлял Михаил Горбачев. Хочу воспользоваться возможностью, которую мне дает это предисловие к японскому изданию, и процитировать информацию, взятую из архивных источников. Одновременно будет небезынтересно подчеркнуть, что архивные материалы никак не меняют сути той трактовки событий, которая дана книге, которая сейчас представлена вниманию японских читателей. Не противоречат эти материалы и фактам, приведенным в работе «Горбачевский фактор». Напротив, они могли бы усилить некоторые места в моей книге. Но ведь и без них книга достаточно длинная! То обстоятельство, что результаты исследования и линия аргументации, приведенные в «Горбачевском факторе», никак не опровергаются данными, которые появились в последние десять лет и особенно после публикации книги на английском языке, больше всего радует меня сейчас, когда моя книга выходит на японском языке. Книга сохранила свою актуальность, хотя и по иным причинам. Она указывает на альтернативные пути, по которым мог бы пойти автор, и говорит о том, что нужно противиться тенденции рассматривать Россию, как страну неменяющуюся, которую сама история обрекает оставаться в плену авторитаризма. Нужно понимать, насколько резко перестройка порвала с советским и российским прошлым, и такое понимание особенно важно в свете событий, последовавших за перестройкой. Обескураживает то, что в последние годы происходило в сфере международных отношений и в российской внутренней политике. Те радикальные перемены, которые осуществил Горбачев в советской политической системе и в политике в отношении внешнего мира, давали огромные возможности, но возможности эти были упущены. Все, что произошло после декабря 1991 года, когда Горбачев покинул свой пост, намного уступает концепции мирного и более справедливого мира, которую предлагали те, кто пытался перестроить советскую и международную систему на новых принципах. Российская внешняя политика с наступлением нового века вернулась к жесткому «реализму», совершенно непохожему на идеализм, который лежал в основе стремления Горбачева положить конец «холодной войне». В чем он и преуспел. Именно Горбачев предпринял смелые действия, чтобы на смену напряженности в отношениях между государствами пришло сотрудничество, а сила оружия уступила место силе убеждения. Он стремился к тому, чтобы основные державы перестали эксплуатировать региональные кризисы, - как, например, в Афганистане и на Ближнем Востоке, - и взялись бы за решения проблем, которые порождали напряженность. От большинства этих высоких задач впоследствии отказались. В области международных отношений не только Россия сделала шаг назад. Ведь многие жесткие заявления России и ее действия последних лет были следствием того, что российская политическая элита считала, что Соединенные Штаты при президенте Буше проводят агрессивную экспансионистскую политику, над которой не властно международное право. Сегодня, в день, когда я пишу эти строки, Горбачев весьма нелицеприятно высказался о Джордже Буше – младшем, сравнив его с отцом, первым президентом Бушем, который проявил гораздо больше выдержанности и осторожности в области внешней политики и сам сыграл роль в мирном завершении «холодной войны» (2). Видный английский историк сэр Майкл Говард заметил, что можно лишь удивляться тому, что «окончание «холодной войны» совершилось в значительной мере как акт доброй воли», и добавил: «На какой-то совсем краткий миг показалось, что судьбу мира взяла в свои руки некая высшая и гораздо более разумная Сила, но, увы, ненадолго» (3). В Горбачеве сочетались идеализм и долгосрочный реализм, побудившие его считать, что неразумно тратить огромные средства на вооружения и армии. Он подчеркивал (и сейчас, будучи Президентом Горбачев-Фонда и Президентом Международного Зеленого Креста, продолжает подчеркивать) факт взаимозависимости современного мира. Он считал, что для устранения угроз, нависших над всем человечеством, будь то угроза ядерной войны или экологической катастрофы, политическим руководителям нужно прежде всего признать этот факт. Для Горбачева новые отношения сотрудничества с Японией были естественной частью той внешней политики, которую он хотел проводить. «Взгляд изнутри» на отношение Горбачева к Японии и на развитие советско-японских отношений в эпоху перестройки мы находим в книге главного советника Горбачева по внешней политике и его близкого помощника Анатолия Черняева (4). В первые годы перестройки отношения между Советским Союзом и Японией, в отличие от отношений Советского Союза с другими ведущими государствами, включая США, не претерпели столь кардинального изменения к лучшему. Нерешенные вопросы Северных Территорий продолжали уводить в сторону от налаживания отношений между двумя странами. Сначала Горбачев придерживался той точки зрения, что территориальные вопросы окончательно решены, что границы установлены в конце войны, и что заявление 1956 года, которое не было оформлено как договор, стало специфическим продуктом своего времени, и не было смысла открывать его заново. Однако он глубоко уважал японскую культуру и развитие этой страны, в той мере, в какой был с ними знаком, и был под впечатлением от уровня японских официальных лиц и политиков, которые посещали Москву. Среди тех, о ком Горбачев говорил Черняеву с уважением, были лидер Японской социалистической партии Такако Дои, посол Японии в Советском Союзе Сумио Эдамура (которого Горбачев охарактеризовал, как «дипломата и личность в самом полном смысле слова) и генеральный секретарь Японской либерально-демократической партии Икиро Озава. В 1991 году в Токио и в Лондоне у него были дружеские и конструктивные встречи с премьер-министром Тосики Кайфу. Японские собеседники внушали Горбачеву свою мысль о том, что улучшение отношений с Советским Союзом зависело, прежде всего, от разрешения вопроса о Северных Территориях. Вскоре Горбачев занял более тонкую и гибкую по сравнению с исходной позицию. Тем не мене, его твердое убеждение состояло в том, что на первом месте должно быть улучшение качества отношений между двумя странами. Только после этого можно будет творчески заняться вопросом о спорных островах. Он часто приводил пример Германии, который казался ему особенно очевидным после воссоединения страны в 1990 году. В конечном счете, выигрыш для немцев был больше, причем гораздо больше, чем мог бы быть возврат Японии Курильских островов. Было бы немыслимо согласиться на воссоединение Германии, если бы советско-германские отношения оставались такими же, какими они были до того, как канцлером стал Вилли Брандт. При Брандте началось улучшение отношений, а когда Горбачев стал руководителем Советского Союза, эти отношения приобрели новое качество. В 1991 году Горбачев побывал с визитом в Японии. К этому времени его политическое положение на родине ослабло. Оно было подорвано коммунистами, требовавшими жесткой линии, но еще больше на том этапе его позиции подорвал Борис Ельцин со своими сторонниками, которые в качестве орудия в борьбе за власть использовали требования верховенства российских законов над союзным законодательством. В тот момент в Японию вместе с Горбачевым поехали министр иностранных дел РСФСР Андрей Козырев и председатель Комитета Верховного Совета РСФСР по иностранным делам Владимир Лукин, которые, тем не менее, не входили в состав официальной делегации. Черняев приводит слова Лукина: «Не дело, чтобы Горбачев занимался островами. Они принадлежат России» (5). Горбачева в его действиях весьма ограничивали центробежные силы, которые развивались в Советском Союзе, и, прежде всего, напряженность в отношениях между российской властью во главе с Ельциным и властью центра, которую он сам возглавлял. Поэтому даже если бы во время визита в Японию Горбачев захотел сразу придти к компромиссу по вопросу о Северных Территориях, такое решение было бы опасно для него в политическом отношении. Фактически он снова повторил, только более решительно, ту же точку зрения, которую высказывал и ранее. Нужно, говорил он, чтобы русские и японцы по-человечески лучше узнали друг друга, чтобы между ними установились отношения взаимного доверия. Черняев, будучи ближайшим советником по внешнеполитическим вопросам, в своих воспоминаниях о советско-японских отношениях в эпоху перестройки заключает, что как никогда убежден, что если бы Горбачева не вынудили уйти в отставку, и если бы не распался Советский Союз, то экономические отношения между двумя странами развивались бы так же, как развивались отношения между Германией и Россией после воссоединения Германии, и что вопрос об островах был бы решен «на благо народов России и Японии и в интересах всего международного сообщества». Связи Горбачева с Японией не сводилась только к двусторонним политическим переговорам. На более философском уровне он вел долгие беседы с японским буддистским мудрецом Даисаку Икедой, которые впоследствии вылились в интересную книгу. В этой книге Горбачев отвергает так называемую «механистическую» теорию американского политолога Самюэля Хантингтона о войне цивилизаций в современном мире. В отличие от него Горбачев считает, что произошла эрозия национальных границ, и продолжает: «Идет энергичное взаимопроникновение культур. Четких границ между культурами и цивилизациями больше нет. Российская культура, например, соединяет в себе Восток и Запад. Толстой – это одновременно и западный, и восточный мыслитель. Мне кажется, что теория Хантингтона абсолютизирует одну частность, а именно острый конфликт между исламским фундаментализмом и современной американской культурой. Между российской цивилизацией и цивилизациями Китая и Японии культурных конфликтов нет» (6). Начиная с 1988 года, для Горбачева наиболее фундаментальным аспектом перестройки становится постепенная демократизация советской политической системы. В этом году он предпринимает решающий шаг на пути демократизации путем проведения многомандатных выборов в состав нового парламента, наделенного реальными полномочиями. К 1990-1991 годам постепенность, за которую он выступал, уступила место импровизации. Это произошло под давлением процессов, на которые Горбачев отчасти мог влиять, но которые он больше не мог контролировать. К тому моменту его начали критиковать со всех сторон, в том числе и в Политбюро, которое было высшим директивным органом КПСС. После учреждения поста президента, на который Горбачева в марте 1990 года избрал Съезд народных депутатов СССР (высший в стране законодательный орган), Политбюро перестало быть единственным органом высшей власти в стране, что вызвало недовольство большинства его членов. Большая свара была на заседании Политбюро 16 декабря 1990 года. На этом заседании Иван Полозков, которого незадолго перед этим избрали первым секретарем компартии Российской Федерации, заявил Горбачеву: «Ваша вина в том, что Вы действуете в обход партии» (7). В начале заседания Горбачев сказал, что его цель состоит в формировании демократической коалиции (8). В ответ на это тогдашний первый секретарь компартии Украины Станислав Гуренко заявил, что Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) пока еще остается правящей партией. Коалиции создаются, когда у партии нет большинства. А пока партия остается в большинстве, она ничего не должна «претенциозным экстремистам» (9). Первый секретарь компартии Армении Владимир Мовисян попенял Горбачеву, что тот в своем выступлении на Красной площади по случаю годовщины Октябрьской революции ничего не сказал о партии. «Вы плохо читали мое выступление», - ответил Горбачев. – «Я сказал, что перестройка развивалась по инициативе партии …» (10). Но Мовисян и большинство членов Политбюро хотели услышать не это. Их больше заботил вопрос о том, как самим спастись от последствий перестройки, нежели услышать о том, что ее начало было их общей заслугой. Правда, что перестройку начало меньшинство внутри руководства партии, но у этого меньшинства с марта 1985 годы было главное: на их стороне был человек, занимавший самый могущественный пост в партии – сам генеральный секретарь. Горбачев говорил, что основополагающим для него был принцип: «не надо бояться собственного народа». Вот что он сказал беседах с Даисаку Икедой, резюмируя свои чувства по поводу того, что ему удалось и что не удалось: «Счастлив ли я? Трудно сказать. Я до сих пор жалею, что не сумел привести корабль, которым я управлял, в мирные воды: мне не удалось завершить процесс реформирования СССР. Но в более широком плане судьба поставила меня во главе одной из самых важных революций ХХ века. В этом смысле можно сказать, что мне повезло. Я постучал в двери истории, и они распахнулись передо мной, перед всеми нами. Угроза всеобщей ядерной катастрофы перестала висеть над человечеством» (11)". Примечания
Арчи Брaун - профессор политических наук Оксфордского Университета. Преподаватель Колледжа Cв. Антония данного университета с 1971, заместитель директора Колледжа (1995-97), директор Центра по изучению России и стран Восточной Европы в 1991-1994 и 1998-2001гг. С октября 2001 руководитель программы подготовки дипломированных специалистов в сфере политических наук Оксфордского Университета. |
|