Выступление Френсиса Фукуямы на Круглом столе в Горбачев-Фонде 15 июня 2007 года

15 июня с.г. в Горбачев-Фонде состоялся круглый стол, посвященный проблемам международной политики и перспективам российско-американских отношений.

В круглом столе  принимал участие Михаил Сергеевич Горбачев. 

Состоялась открытая дискуссия, в которой  выступили известные эксперты.

С докладом на тему «Внешняя политика США после доктрины Буша» выступил Фрэнсис Фукуяма. 

Мы публикуем текст доклада Френсиса Фукуямы:

     "Для меня большая честь быть приглашенным в Горбачев-Фонд и встретиться с Михаилом Сергеевичем Горбачевым лично. Хочу заметить, что когда он был Генеральным секретарем ЦК КПСС, я был молодым исследователем и в конце 80-х прочел фактически все его выступления в качестве Генерального секретаря ЦК КПСС.
     Идея книги «Конец истории» пришла мне после того, как я прочел одну из Ваших речей, в которой Вы говорили о меняющейся природе социализма. Я понял, что идеологическая конфронтация, которая привела к холодной войне между СССР и США, заканчивается. И поэтому я чувствую, что встречаюсь здесь с исторической личностью огромного масштаба. Для меня огромная честь встретиться с Вами и иметь возможность обратиться ко всем присутствующим здесь.
     Мне хотелось бы сегодня поговорить с вами об американской внешней политике, которая, несомненно, представляет интерес для многих во всем мире, особенно с учетом того, насколько могущественны США. Для меня в этом есть своего рода автобиографический момент, потому что у меня много друзей в администрации Буша. Я, в частности, работал у бывшего заместителя министра обороны Пола Вульфовица, сначала в Агентстве по контролю над вооружениями, потом в Госдепартаменте. Я знаю Кондолизу Райс. Она лишь на год моложе меня и работала в корпорации «РАНД», когда я там работал. Я ее знаю фактически со студенческой скамьи. И еще ряд других лиц, работавших в администрации Буша, например Скутер Либби, мне хорошо известны.
     Хотя в 90-х годах я поддерживал весьма жесткую линию в отношении Ирака, после 11 сентября, когда администрация излагала свою аргументацию в пользу начала войны, меня все меньше и меньше убеждали ее аргументы. У меня начали возникать вопросы к неоконсервативному движению, к которому я, как мне казалось, всегда принадлежал. И я написал об этом книгу.
     Я хочу немного поговорить о предыстории того, как США оказались в нынешнем положении на Ближнем Востоке. Ведь это фиаско – другого слова не подберешь. А потом попробовать заглянуть в будущее и поговорить о новых направлениях. Потому что в следующем году у нас сменится администрация и, понятно, будут меняться и направления внешней политики США.
     Когда мы говорим о неоконсерватизме, это всегда вызывает негативный образ - фактически везде, особенно в Европе, поскольку предполагается, что это своего рода форма американского милитаризма и чуть ли не фашизма. Жаль, что это так, потому что неоконсерватизм на самом деле это серьезное течение мысли, основанное группой интеллектуалов, которые получили образование в Нью-Йоркском университете (Сити-колледж) в конце 30-х - начале 40-х годов прошлого столетия. Это Ирвинг Кристалл, Ирвинг Хау, Даниэл Белл, Нейтан Глейзер, Даниэл Патрик Мойнихен, ставший потом сенатором от штата Нью-Йорк. Все они стали выдающимися мыслителями, причем многие из них, как Кристалл, начинали как троцкисты.
     Политические взгляды в то время в Нью-Йорке вообще были очень радикальными. И Сити-колледж разделился на тех, кто поддерживал Сталина, и тех, кто был троцкистом. Все были по своему происхождению были крайне левыми, но во время войны к ним пришло осознание той роли, которую сыграли США разгроме Германии и имперской Японии и в создании послевоенного мирового порядка. Это породило две основные темы в их размышлениях о внешней политике. Одна основана на анализе того, что произошло в России во время Сталина, когда социалистические идеалы были реализованы таким образом, что они подорвали общие цели социальной справедливости, и это имело страшные последствия.
     Вторая тема касалась мощи США и возможностей использования этой мощи в позитивных целях, для создания демократического мирового порядка. Эти две темы прослеживаются у многих неоконсерваторов вплоть до иракской войны. И здесь возникает некий парадокс, а именно: если бы неоконсерваторы серьезнее относились к своим наблюдениям об опасностях чрезмерно амбициозных попыток «социальной инженерии», предпринятых, например, в сталинской России или во многих социальных программах в США в 60-х гг. в рамках «Великого общества» Линдона Джонсона, то они были бы более осторожны в попытках внедрить демократию в Ираке и трансформировать политическую культуру региона, который находится столь далеко от США и который так сложно контролировать.
     К сожалению, одержал верх другой принцип, который связан с верой в то, что мощь США может трансформировать ход события. И это привело к интеллектуальному обоснованию основных принципов внешнеполитической доктрины Буша, которое состояло из нескольких взаимосвязанных идей.
     Администрация Буша имела, наверное, наиболее четко сформулированную стратегию внешней политики, изложенную в ряде документов, в частности в Стратегии национальной безопасности, опубликованной в сентябре 2002 года до начала Иракской войны. Но парадокс заключается в том, что, хотя эта стратегия была четкой и внятной, на мой взгляд, почти все исходные посылки этой стратегии были неверными.
     Первая из них заключалась в концепции превентивной войны как средства борьбы с террористической угрозой после событий 11 сентября. Вторая идея касалась готовности США сотрудничать с союзниками, а точнее – готовности действовать в одностороннем порядке в отсутствии многосторонней легитимизации действий США. Третья идея – это использование демократии в качестве инструмента для достижения американских стратегических целей. Все эти идеи, мне кажется, были порочны в своей основе, что и привело к тому кризису, в котором, как мне кажется, оказалась внешняя политика США в настоящий момент.
     Давайте рассмотрим одну за другой эти идеи. Проблема превентивной войны уже была предметом интенсивных дискуссий. В каком-то смысле это был закономерный ответ на то, что произошло 11 сентября. Речь шла о появлении террористов, у которых был потенциальный доступ к оружию массового уничтожения и которые не поддаются сдерживанию, устрашению и воздействию других инструментов, которые использовались во время холодной войны во взаимоотношениях Соединенных Штатов и Советского Союза. А значит необходимо действовать упреждающе и остановить террористов до того, как они на вас нападут.
     Это хорошая теория, но, к сожалению, она была направлена не на тот объект. Потому что в качестве объекта был избран Ирак Саддама Хусейна. Саддам Хусейн – весьма неприятный субъект. Он сделал очень много плохого по отношению к своим соседям и собственному народу. Но он руководил государством. Он не был террористом без государственной принадлежности. К нему можно было применить инструменты сдерживания, как это делалось в отношении других государств. Но администрация Буша применила доктрину упреждающих действий по отношению именно к нему. То есть инструмент превентивной войны был использован для решения проблемы, которая не представляла непосредственной угрозы.
     И поэтому, на мой взгляд, нам стало сейчас труднее добиваться нераспространения оружия массового уничтожения. Мы надеялись сделать цену потенциального обладания ядерным оружием такой высокой, что другие страны остерегутся идти по этому пути. Может быть, быть это сработало в отношении Ливии, но зато Иран и Северная Корея, наоборот, решили, что они будут в более безопасном положении, если у них будет ядерное оружие, потому что это удержит  Соединенные Штаты от попыток изменить режим в этих странах. И в результате обе эти страны ускорили осуществление своих ядерных программ, а не свернули работы по этим программам. И сейчас нам приходится думать о том, как справиться с этими проблемами.
     Второй аспект стратегии администрации Буша касается многостороннего сотрудничества. Я думаю, что она реагировала на то, что произошло в 90-е годы, когда европейцы, оказавшись перед лицом кризиса на Балканах, просто продемонстрировали, что они не в состоянии справиться с морально-политическим кризисом, который произошел на континенте. И, лишь американское лидерство в Боснии и Косово привело к тому, что были решены эти проблемы – первая с помощью Дейтонских соглашений и вторая путем вмешательства в Косово.
     Я знаю, что многие в России не соглашаются с занятыми тогда США позициями, в частности по Косово. Но надо учесть, что у европейцев в этой ситуации совсем ничего не получалось. Поэтому после 11 сентября администрация Буша, видимо, просто решила, что Америка будет действовать самостоятельно, а другие будут за ней следовать, потому что международная система – будь то посредством Совета Безопасности, Европейского Союза или НАТО – просто не может обеспечить адекватное лидерство при серьезных кризисах безопасности.
     Я думаю, что в каком-то смысле это можно было понять. Но при этом были проигнорированы очень серьезные подводные течения антиамериканизма, которые являются сегодня неотъемлемой частью глобальной картины мира. Это началось во время администрации Клинтона. И во многом это результат структурного неравновесия мощи между Соединенными Штатами и другими странами мира. Соединенные Штаты сейчас расходуют на свои вооруженные силы столько же, сколько все остальные страны мира вместе взятые, они доминируют также в политическом, экономическом и культурном аспектах.
     Думаю, что практически неизбежно очень серьезное сопротивление этому. Другие страны просто понимают, что они не могут подобным же образом влиять на Соединенные Штаты и реагируют на это. Односторонний подход Соединенных Штатов столкнулся с сильнейшим встречным ветром антиамериканизма. К тому же администрация усугубила положение своей позицией, которая выглядела как пренебрежение к мнению международного сообщества, даже к мнению своих ближайших союзников по НАТО.
     Наконец, третьим элементом стратегии было использование демократии как инструмента американской политики.
     В новой американской Стратегии национальной безопасности, которая была опубликована в прошлом году, а также во второй инаугурационной речи президента Буша говорится о центральном значении распространения демократии как основного инструмента американской стратегии безопасности. Речь не о ядерном оружии или об авианосцах или об армии, а именно о продвижении демократии.
     Я думаю, что распространение демократии – дело хорошее. Эта задача эффективно решалась не раз, во многих местах. Но мне кажется, что говорить о демократии как о средстве достижения американских целей на Ближнем Востоке – это слишком серьезная нагрузка и для демократии, и для американской внешней политики.
     С точки зрения продвижения демократии проблема заключается в том, что, когда демократизация ассоциируется с политикой администрации в Вашингтоне, которая стала очень непопулярной, это затрудняет положение самих сторонников демократии, им трудно принять американскую помощь. Например, Конгресс выделил 75 млн. долларов, чтобы поддерживать продемократические движения в Иране, но никто эти деньги брать не хочет, потому что это просто слишком опасно.
     А с точки зрения американской внешней политики проблема заключается в том, что демократия – это всегда очень важная цель, но она никогда не станет единственной, исключительной целью, которой хочет добиться Америка. Мы хотим энергетической безопасности, мы хотим бороться с терроризмом, мы хотим поддержать наших союзников. И всегда есть опасность того, что это будет выглядеть как лицемерие с нашей стороны, потому что будут моменты, когда нам придется поддержать недемократические страны, недемократических союзников
     Таким образом, когда демократия была выдвинута как компонент нашей стратегии, это создало трудности, как для американской внешней политики, так и для сторонников демократии в мире.
     И последний вопрос, который связан с проблемой глобального лидерства, касается просто-напросто компетентности в осуществлении политических решений. В Соединенных Штатах очень много книг, очень много обсуждений, споров о том, что не получилось в Ираке. И анализ показывает, что в значительной мере это результат неумения планировать, предвидеть последствия, которые возникнут в результате вторжения. В итоге после вторжения ситуация в Ираке и во всем регионе гораздо хуже, чем она могла бы быть.
     Теперь от прошлого перейдем к тому, что произойдет после Буша.
     В каком-то смысле, я думаю, второй срок администрации Буша уже можно назвать послебушевским периодом. Потому что администрация Буша уже исправляет определенные ошибки, которые были сделаны в течение первых четырех лет. Конди Райс в качестве госсекретаря использует гораздо более многосторонние подходы в работе над проблемами Ирана и Северной Кореи, действуя через европейскую контактную группу по Ирану и через шестисторонние переговоры по Северной Кореей.
     Конечно, время от времени слышны высказывания о возможности применения силы. Но я считаю, что это очень маловероятно как в первом, так и во втором случае. Несмотря на «стратегию усиления» в Ираке, насколько мне известно, республиканцы все более понимают, что необходима продуманная стратегия ухода из Ирака. И после сентября этого года у нас будет очень серьезное обсуждение того, как уменьшить, а в перспективе закончить американское присутствие в этой стране.
     Вопрос, который, как мне кажется, будет обсуждаться американцами действительно серьезно, - это какие крупные идеи будут формировать подход Америки к мировым проблемам после Буша. Если в 2009 году у нас будет президент-демократ, то он, скорее всего, захочет все делать по-другому по сравнению с позицией предыдущей администрации, так же, как люди Буша хотели делать все по-другому после администрации Клинтона.
     Но существует много вариантов «стратегии без Буша». Одна из возможностей состоит в гораздо более радикальном сворачивании американских обязательств в мире. Многие ученые в результате иракской войны стали все настойчивее выступать за полный вывод американских сил с Ближнего Востока. По их мнению, США должны быть внешней, «оффшорной» силой, обеспечивающей баланс, но не участвующей непосредственно в конфликтах в Персидском заливе и на Ближнем Востоке. Предлагается сократить обязательства по отношению к НАТО, Японии, Корее, вообще на Дальнем Востоке. Это своего рода крайний вариант глобального отступления или стратегии максимального ограничения американского присутствия.
     Вторая возможность – это вернуться к классическому реализму, связанному с именами Генри Киссинджера, Брента Скоукрофта и Джеймса Бейкера. В этом случае мы уменьшим акцент на распространении демократии и правах человека в наших отношениях с Китаем и Россией, будем сотрудничать с авторитарными режимами на Ближнем Востоке для того, чтобы обеспечить энергетическую безопасность, и, в общем, будем стремиться поддерживать нейтральное равновесие сил в глобальной политике. Такой подход, безусловно, позволил бы легче строить отношения между Соединенными Штатами и Россией, Соединенными Штатами и Китаем, потому что уйдет идеологическая составляющая неоконсервативного подхода.
     И третий вариант – тот, который я предпочитаю: продолжать обращать внимание на внутреннюю политику различных стран мир, считать ее важным критерием или фактором в формировании политики США по отношению к другим странам, но при этом использовать другие методы. Разумеется, продвижение демократии военным путем непродуктивно, но, с другой стороны, принимая во внимание то, что мы живем в глобальном мире, игнорировать то, что происходит внутри стран, тоже не является адекватным подходом к мировым делам.
     Потому что во многом то, что происходит внутри страны, напрямую влияет на поведение страны вовне.      Особенно на Ближнем Востоке нельзя выработать адекватный курс, если не обращать внимания на необходимость укрепления государственности в таких местах, как Палестина, или Ливан, или Ирак. Политика, которая призвана влиять на внутренние дела в странах в интересах оздоровления и укрепления власти, ее демократизации и легитимизации, на мой взгляд, в принципе правильна, но осуществлять ее надо по-другому.
Большой вопрос, на который я не могу здесь ответить, состоит в том, как сами американцы отнесутся к этим различным вариантам стратегии. Существует база поддержки Джорджа Буша, консервативные штаты. Как правило, консервативные избиратели предпочитают относительно сдержанную внешнюю политику. Они готовы поддержать войну, если безопасность Соединенных Штатов подвергается непосредственной угрозе, но у них минимальный интерес к распространению демократии и прав человека, они враждебно относятся к иммиграции, с подозрением – к свободной торговле и глобализации.
     Но есть другие республиканцы – «интернационалисты», которые представляют интересы бизнеса, международные корпорации, лидеров мировой экономики. Их гораздо больше волнуют международные проблемы. Им гораздо больше по душе «реальная политика» наподобие той, которую проводил Киссинджер.
     И наконец, многочисленные избиратели-центристы, которые просто запутались из-за событий последних нескольких лет. Некоторые из них из-за сильной поляризации американской политической жизни в последние годы привлекали, тяготели к краям политического спектра, но я полагаю, что при разумном лидерстве их можно убедить в необходимости поддержки умеренной и в то же время достаточно активной позиции США на международной арене.
     Вот примерные контуры ближайшего будущего. Хочу сказать, что, несмотря на то, что я написал квазимарксистскую книжку «Конец истории»,  в своих взглядах на то, как реально развивается история, я не придерживаюсь детерминистского материалистического подхода. Я считаю, что лидерство и роль личности важны. Уверен, что если бы Михаил Сергеевич не был Генеральным секретарем в 80-е годы, все произошло бы иначе. Так что конкретные личности важны. Но не спрашивайте меня, кто будет следующим президентом Соединенных Штатов. Я просто не знаю.
     Я изложил основные возможные варианты и с удовольствием выслушаю мнения других участников нашей дискуссии, в том числе о том, что они думают об Америке.
     Буквально последнее замечание. Меня как американца очень беспокоит в последние несколько лет следующее. Поскольку США достигли такой мощи, американцы не очень прислушиваются к мнению других стран, к тому, как выглядит мир, и как выглядим мы в глазах других стран. И любая попытка восстановить авторитет США в мире, должна предполагать, прежде всего, большее умение слушать других.
    
     Большое спасибо"

          Стенограмма Круглого стола  опубликована на нашем сайте в разделе "Конференции".      

Програма круглого стола

12. 00. - 12. 15
Открытие  круглого стола 
Михаил  Горбачев 

12.15 – 12. 40
«Внешняя политика США после доктрины Буша»
Фрэнсис Фукуяма, руководитель кафедры международной политической экономии при Высшей школе международных исследований им. Пола Нитце (SAIS) Университета Джонса Гопкинса, главный редактор журнала «Американ интерест»

12.40 –12.55
Вопросы и ответы

12.55 – 13.15.
Выступления
Сергей Рогов, профессор, директор Института США и Канады  Российской Академии  наук
Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»    

13. 15  - 13.30
Перерыв на кофе

13.30 - 14.15
Дискуссия

14. 15 – 14 35
Заключительное слово
Фрэнсис Фукуяма
Михаил Горбачев

       Для справки:

     Фрэнсис Фукуяма занимает кафедру Бернарда Шварца международной политической экономии при Высшей школе международных исследований им. Пола Нитце  (SAIS) Университета Джонса Гопкинса, а также является директором Программы международного развития SAIS. Возглавляет редколлегию нового научного журнала “Американ интерест” (“The American Interest”).
     Д-р Фукуяма – автор многих работ по политическому и экономическому развитию. Его книга «Конец истории и последний человек» (The End of History and the Last Man), опубликованная издательством «Фри пресс», была издана более чем в двадцати странах. Она входила в списки бестселлеров в США, Франции, Японии, Чили и получила премию литературной критики журнала «Лос-Анджелес таймс». Итальянское издание книги было удостоено премии Premio Capri.  Фукуяма является также автором книг «Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию» (Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity 1995), «Великий разрыв» (The Great Disruption: Human Nature and the Reconstitution of Social Order, 1999), «Наше постчеловеческое будущее: последствия биотехнологической революции» (Our Post human Future: Consequences of the Biotechnology Revolution, 2002) и «Государственное строительство: управление и новый мировой порядок в XXI веке» (Governance and World Order in the 21st Century, 2004). Его новая книга «Америка на распутье: демократия, власть и неоконсервативное наследие» была опубликована в марте 2006 года издательством Йельского университета.

     Фрэнсис Фукуяма родился 27 октября 1952 года в Чикаго. Получил степень бакалавра искусств в Корнельском университете и степень доктора политологии в Гарварде. В 1979-1989, 1983-89  и 1995-96 годах работал в отделе политологии «Рэнд Корпорэйшн» (RAND Corporation), а 1981-82 и в 1989 годах -  в департаменте политического планирования Государственного департамента США, сначала как сотрудник отдела Ближнего Востока, а затем – в качестве заместителя руководителя по европейским военно-политическим вопросам. В 1981-1982 годах входил в состав американской делегации на египетско-израильских переговорах по палестинской автономии. В 1996-2000 годах занимал должность профессора на факультете государственной политики университета Джорджа Мэйсона.
     В 2001-2005 годах д-р Фукуяма входил в состав  Президентского совета по биоэтике. Он является почетным доктором Коннектикутского колледжа  и колледжа Доэна, членом совета директоров Национального фонда развития демократии (NED), журнала «Джорнэл оф демокраси» (Journal of Democracy) и фонда «Новая Америка» (New America Foundation). В качестве члена совета директоров Национального фонда развития демократии курирует ближневосточные программы NED. Фрэнсис Фукуяма женат на Лоре Холмгрен; имеет троих детей.