Григорий Ревзин: Первый и последний президент СССР и единственный в мире политик, равнодушный к деньгам и власти

Этот материал был впервые опубликован в октябрьском номере GQ за 2008 год и был признан одним из лучших материалов журнала за его 15-летнюю историю.

Он из крестьян. Мать его показывали – совсем простая женщина, просто «темное царство». Крестьянам от политики ничего не надо, кроме «лишь бы не было войны». И он так сделал, что ее нет.

Мы воевали в Афганистане десять лет, убили миллион афганцев, потеряли тридцать тысяч своих, и никто не может сказать зачем. Просто ехали туда убивать и реже самим умирать, называлось «интернациональный долг», а по сути было бессмысленной бойней. Горбачев прекратил войну в Афганистане.

До него мы были изнанкой мира. Не только мы – еще весь соцлагерь. Рейган сказал «империя зла», зла не зла, но что-то такое было – мы были одной из сторон холодной войны. Через мир проходила трещина, он ее залечил. Мир стал единым.

Он уничтожил угрозу Третьей мировой. В мире, который только и делал, что к ней готовился. И это не слова, это правда так. Когда он пришел, СССР тратил на оружие 70 % своего годового бюджета, танков у нас было больше, чем людей, а ядерных зарядов хватало на то, чтобы уничтожить мир тысячу раз. И у нас, и у американцев. А теперь у нас нет врагов, и не предвидится. Мы их себе сочиняем, стараемся. Нас очень укрепляет, когда есть какие-нибудь враги. Но их нет. Поэтому мы не очень укрепляемся.

Ценностями его, как выяснилось, были ценности интеллигенции. Она – не крестьяне, ей много чего было надо. Ей нужно было свободу слова. Ей нужно было разрешить репрессированную культуру – и ту, что была под запретом здесь, и ту, что была в эмиграции – литературу, кино, живопись, музыку, философию, историю – все вот это было нужно. Все тексты, где палачи названы палачами, он дал произнести вслух. Да что произнести – прокричать сколько влезет. Он освободил политзаключенных из лагерей и вернул из ссылок, он дал возможность эмигрантам вернуться, а тем, кто хочет, – эмигрировать. 

У России есть историческая колея. Это такая страна, где граждане порабощены своим государством, и оно их давит, когда сильнее, когда слабее – по синусоиде. Сейчас опять давит – приободрилось. Но он разрушил самую страшную систему насилия ХХ века, страшную и долгую. Ее надо было так разрушить, чтобы палачи и жертвы, жертвы и палачи в конце не перебили друг друга. Его ценностями были ценности интеллигенции, но он не дал нам поименно вспомнить тех, кто поднял руку, а ведь мы хотели. Ведь месть сладка. У нас не было гражданской войны. При нас, при нашей жизни – мы выскочили из колеи. Потом вошли обратно, но это уже не его вина.

Ну что сказать? Это был первостатейный герой и первостатейное чудо. Таких сюжетов в истории человечества раз, два – и обчелся. Чудо, а условием чуда было, чтобы героя не узнали. Если бы его узнали мы, его бы узнали они. Если бы они его узнали, они бы его уничтожили.

Он ужасно говорил. Причем он сам себя считал выдающимся оратором – все, кто общался с ним лично, всегда рассказывают, что он мог убедить кого угодно. Но, вероятно, это не передается через телевизор и радио. А то, что передавалось, было потоком сознания партийного агитатора, когда слова льются совершенно свободно и много, но все они из райкомовского словаря. «Наладим новые экономические отношения – и продукты появятся, и удовлетворение у крестьян. Мы услышали приговор народа на XIX партконференции – никто не может его игнорировать». «Приговор народа на партконференции» – что это за ахинея? И – часами, и – со ставропольским акцентом.

И писал он так же. Позднесоветские партийные документы – особый стиль «плетения словес». Многословные заклинания, лишенные смысла. А тут ощущение, что эти мантры как-то повернуты, и смысл вроде есть, хотя слова те же самые. Словно приснился тебе Леонид Ильич и во сне тебе говорит: «Ваши трудовые достижения, которыми вы вновь порадовали Родину в первом году десятой пятилетки, – это результат большой целеустремленной работы партийных, комсомольских и профсоюзных организаций по претворению в жизнь исторических решений XXV съезда КПСС по ускоренному развитию производительных сил» (это из речи к строителям БАМа), – и ты понимаешь, что это не просто галиматья, а это он действительно говорит тебе. Макабрическое ощущение. «После многочисленных дискуссий о задачах XII пятилетки в правительстве и Политбюро собрался (16 июня) Пленум ЦК. В докладе я развернул картину намечаемых преобразований, имевших целью обеспечить устойчивые темпы роста». Это воспоминания Горбачева. Это он такими словами помнит, что с ним лично случилось! Сначала были «многочисленные дискуссии о задачах пятилетки», а потом он «развернул картину преобразований, имевших целью». Вот ведь горе-то!

И выглядел как! У него было ошарашивающе симпатичное человеческое свойство: он очень любил свою жену. И она его, и она очень старалась, чтобы он хорошо выглядел. Она пишет в своих воспоминаниях, как выбирала ему костюмы, рубашки, старалась – ну завидно, тем более что это была умная, очень живая женщина с прекрасным вкусом. Но стараться ей пришлось в рамках стиля партийного ателье, и, может быть, у него была самая элегантная шляпа из тех, что надевали на себя члены Политбюро на Мавзолее, но пойди пойми, что в этом вообще может быть элегантного, когда не ясно, как можно в руки взять эту шляпу.

Он был образцовым произведением советской партийно-бюрократической системы, и это так маскирует героя, что его просто невозможно было опознать. Его не опознали они, и поэтому у него все получилось, но мы его тоже не опознали. Когда сегодня его читаешь, смотришь его выступления, тупо, как сотни партийных и гэбэшных функционеров, талдычишь один и тот же вопрос: «Как? Как это возможно? Как он мог там появиться?»

Когда-то я поступал на работу в издательский дом «Коммерсантъ», и мой друг и сокурсник Максим Ковальский учил меня, как писать статьи. «То, о чем ты будешь писать, людей не интересует. Потому что они об этом не знают. Ты должен перевести любую тему в сферу общих интересов. Их два – деньги и власть. Ты можешь рассказывать о чем угодно – о выставках, концертах, зданиях, – но у читателя должно быть ощущение, что это про то, как живут деньги, или про то, как функционирует власть». И я так долго переводил одно в другое, что теперь делаю это автоматически, не задумываясь.

Но самое интересное в Горбачеве то, что он не переводится в деньги и власть. Деньги его не занимают. Уж как его ненавидели, его так и не удалось связать с какими-нибудь деньгами. К концу правления Бориса Ельцина воспринимали как главу мафиозной семьи, запутавшейся в финансовых скандалах. Про Путина я и не говорю. Но Горбачев и коррупция – это просто нелепо. Ельцин не был брезглив в смысле методов, пытался распустить слухи о золотой карточке, которой расплачивалась в Лондоне Раиса Максимовна Горбачева, но это звучало так абсурдно, что его просто никто не услышал. Я вовсе не считаю, что политик не должен думать о деньгах. Я думаю, что если бы Горбачев ими хоть сколько-нибудь интересовался, экономика СССР не завалилась бы таким нелепым образом, а, возможно, сделала бы это как-то поизящнее. Но я хочу подчеркнуть, до какой степени он здесь белая ворона. Он жил и правил так, будто денег вообще не существует.

Но не менее поразительно, что его не интересовала власть. В это никто не верит, прежде всего из-за Ельцина, который был на власти зациклен и навязал Горбачеву малоосмысленную для страны борьбу за власть. Но Горбачев свое отношение к власти предъявил нам прямо, воочию. Он не стал никого сажать и расстреливать за власть, хотя в рамках существовавших в СССР законов не только мог, но и должен был это сделать. Он должен был уничтожить Ельцина, Лигачева с Полозковым с их КПРФ, Кучму, Шушкевича, Гамсахурдиа, Ландсбергиса, Янаева, Крючкова, Павлова – кучу народу – за развал государства, и у него были для этого средства, и если бы он это сделал, он сделал бы это законным образом – через суд, с доказуемым составом преступления. Это бы вам не дело Ходорковского было.

Он множество раз заявлял, что СССР можно было сохранить, и ни разу – что только одним путем. Надо было залить кровью пятнадцать столиц, выстроить новые ГБ и держать их так, чтобы они не могли пищать. Ельцин так и сделал – сровнял с землей русский город Грозный. Путин бы тоже сделал, если бы ему хватило мужества дойти до Тбилиси и не испугаться судьбы Саддама Хусейна. Но не Горбачев.

У него был приоритет – ненасилие, и он разменял на ненасилие свою власть. В истории мало политических деятелей, которым мог бы поаплодировать Лев Толстой. Мы это видели, и мы этого не поняли, мы приняли это за слабость. А он просто делал то, во что верил всю жизнь. Зачем было затевать эту грандиозную революцию за свободу, если в конце уничтожать своих оппонентов? Для него это было абсурдом.

Он не любил власть и только поэтому был до времени так успешен во власти. Это опять же очевидно и именно в силу очевидности как-то не осознается. В СССР действовал принцип коллективного руководства. Это значило, что тот, кто высовывается, проигрывает. Никто не может захотеть стать главой государства, только партия может это кому-нибудь поручить. Чтобы занять должность, нельзя стремиться занять должность. Все советские руководители знали этот принцип и маскировались как могли, тщательно скрывали свои амбиции. Но человек, который скрывает, всегда проигрывает тому, кому скрывать нечего, если они соревнуются на длинной дистанции. Даже в финальном забеге с Романовым и Гришиным он отличался в этой тройке тем, что ему было меньше всех надо. Поэтому его и выбрали.

Он был идеальным продуктом советской системы, но у него начисто отсутствовала одна важнейшая черта советского человека. Он не страдал двоемыслием. Из-за этого он даже иногда производит впечатление смелого, порядочного, но не очень умного человека, ведь двоемыслие требует известного интеллектуального напряжения. Не знаю, как это вышло, но он воспринимал то, что говорилось и писалось, буквально, без кавычек. Если говорится «народ», то для него это не фигура речи, а действительно народ, то есть люди без высшего образования, занятые физическим трудом, обладающие невысоким уровнем дохода, сохранившие в определенной мере традиционный уклад жизни и сознания русской деревни и рабочих поселков. Если говорится, что «власть для народа», то он это прямо так и понимает: власть – это инструмент, чтобы этим людям сделать лучше. И так далее. Кандид какой-то – что говорят, то так и воспринимает, а что сам говорит,
то и пытается сделать.

Его невозможно было заподозрить в диссидентстве, потому что он был согласен с партийными текстами больше, чем любой, кто его проверял. Но дело в том, что по бесконечным страницам марксистских текстов рассыпана довольно густая гуманистическая соль. Там много ненависти к помещикам и капиталистам, но они к моменту Горбачева исчезли. А к остальным людям там очень хорошее отношение. Каждый, кто читал все это в советское время, полагал, что все это декор, фуфло, мантры для прикрытия античеловеческой практики войны с собственным народом и чудовищных планов по завоеванию всего мира. То есть мне всегда казалось, что каждый это так понимал. Но вот оказался один, который считал это все чистой монетой. Он даже из Продовольственной программы ухитрялся извлекать гуманистическое содержание. Он прямо так и думал, что цель любых государственных экспериментов – гуманность. Что у нас должно быть самое свободное общество. Что у нас не должно быть бедности. Что у нас должна быть солидарность друг с другом, что мы должны защищать слабых. Вот он все это читал и считал, что это и есть цель строя и страны, а если где-то это не выполняется, так надо об этом говорить, искать, в чем проблема, исправлять ее. Он совершенно всерьез полагал, что цель политической карьеры – не деньги и власть, а гуманистическое служение.

Это была немыслимая ситуация. В ХХ веке не бывает политиков, которых не интересуют власть и деньги. Так к власти приходили только наследные принцы, воспитанные философами-просветителями, которые искренне верили, что цель жизни – в служении людям, а власть – инструмент этой службы, тяжелое бремя гуманистической работы, от которого бесчестно уклоняться. С такой фигней в голове невозможно выиграть в конкурентной борьбе, невозможно пройти через выборы и партийную жизнь. Но, как оказалось, это можно было сделать через советскую систему.

Все говорят, что у Горбачева не было плана реформ. Какая чушь! Ну разумеется, у него не было плана экономической реформы, потому что он вообще не знал, какая в итоге должна быть экономика. С 1985 года он успел поменять четыре экономические модели: интенсификация советской плановой системы на основе научно-технического прогресса, новый НЭП, реформы по типу китайских, капитализм с мощным перераспределением, как в Швеции. Естественно, каждой модели требовались свои специалисты, свои шаги, свое законодательство. Ельцину уже было гораздо проще. Он точно знал, что строит капитализм, было две команды, которые умели это делать, – Явлинского и Гайдара, обе умели очень плохо, но одна с властными амбициями, вторая вовсе без них. Он, понятно, выбрал вторую. Горбачев эту операцию повторил четыре раза под разные экономические модели. Отпустить цены – не фокус; если бы Ельцин его не уничтожил, он бы и пятый попробовал.

Черт возьми, ну нельзя же все на бабки мерить! Человек ведь тоже дорогая вещь, и даже не вещь. Для Горбачева реформы ни в коей мере не сводились к экономике. У него был понятный план гуманистических реформ – государство без насилия над своими гражданами. Отмена монополии КПСС на власть и привлечение к управлению государством всех граждан. Свободные выборы, свобода слова, свобода убеждений. Отказ от насилия в политике. Гражданский мир вместо гражданской войны, международный мир вместо холодной войны.

Это очень грустная история. Мы радостно голосовали за Ельцина. И я тоже голосовал. Ельцина, который строил режим либеральной диктатуры по образцу пиночетовского – начал с расстрела парламента, потом штурмовал Грозный, потом провел собственные фальшивые перевыборы, потом нашел самого Пиночета и передал ему власть. Это история про поражение добра. Нам было явлено чудо, и мы его не узнали. Это невыносимо стыдно.

Но с другой стороны – ведь что значит поражение добра? Вообще-то он все, что задумал, совершил. Все получилось. И надежда здесь даже не в том, что все получилось, потому что потом часть получилась обратно. А в том, что такое чудо вообще может быть. Из нашего ХХ века, из несчастного, дико обозленного, изверившегося народа вдруг по невероятному стечению обстоятельств появился один настоящий гуманист. И у него было шесть лет, чтобы действовать. И он почти все успел.

5 СУДЬБОНОСНЫХ ДАТ

11 МАРТА 1985 ГОДА
Горбачев стал генеральным секретарем ЦК КПСС.

7 ДЕКАБРЯ 1987 ГОДА
Подписан договор СССР и США о ликвидации ракет малой и средней дальности. Горбачев уничтожил угрозу Третьей мировой войны в обозримом будущем.

15 ФЕВРАЛЯ 1989 ГОДА 
Выведены советские войска из Афганистана. Горбачев закончил Афганскую войну.

3 ОКТЯБРЯ 1990 ГОДА
Произошло объединение Германии, и была демонтирована Берлинская стена. Горбачев закончил холодную войну.

25 ДЕКАБРЯ 1991 ГОДА
Горбачев сложил с себя полномочия президента и закончил историю СССР, избежав гражданской войны.

GQ 27.12.2016