Мультикультурность современных развитых стран и характер этой мультикультурности порождают очень серьезные политические и социокультурные проблемы, которые требуют теоретической проработки. Я философ, и моя задача найти систему понятий, с помощью которой можно адекватно обрисовать эту проблемную ситуацию, возникшую в конце XX века для ЕС и России. Обсуждение этих проблем и политика в этой области часто связываются со словом «мультикультурализм». Если следовать этой традиции, то надо ввести ряд уточняющих различений и, во-первых, различить два «мультикультурализма»: (1) существовавший до 1990-х годов и (2) сегодняшний, о котором недавно заговорили лидеры ведущих европейских стран.

 

1.      Первый из них(мультикультурализм 1) возникает в Канаде 1970-х как тип внутренней политики. Его суть – наделение некоторыми особыми правами культурных меньшинств. Эта политика с теми или иными изменениями распространяется в других англоязычных странах. Радикальная альтернатива этой политике – политика Франции, называемая там «республиканизмом» и исходящая из провозглашенного еще во времена Французской революции «якобинского» «республиканского принципа»: все граждане Франции – французы, т.е. равны перед государством, и поэтому никаких групповых субъектов и привилегий быть не должно. Эти два варианта политики (две позиции) в теоретических дебатах нашли отражение в споре коммунитаристов и либералов вокруг прав меньшинств. Коммунитаристы утверждали, что человек существо социальное и он исходно принадлежит той или иной культурной группе, и подобная групповая принадлежность (идентичность) – его потребность и одно из прав, которым его надо наделить. Либералы возражали, говоря, что «мультикультурализм, возведенный в идеологию, блокирует демократический плюрализм, подменяя гражданское общество совокупностью автономных и конкурирующих друг с другом “культурных сообществ”». И действительно в начале 1990-х западные общества, прежде всего США и Канада, столкнулись с феноменом так называемого реактивного мультикультурализма. Его носители – этнические и культурные меньшинства. Если раньше их члены стремились скорее к слиянию с большинством, то теперь они, напротив, настаивают на собственной «инакости», данной, в первую очередь, в трех ипостасях: женщин, цветных и молодежных субкультур. Уже на этом этапе мультикультурность провоцирует рост расизма (который вторичен по отношению к мультикультурности и должен анализироваться в этом контексте) и требует толерантности. Но принципиально важно то, что все это относилось к меньшинствам, причем к меньшинствам неагрессивным и находящимся внутри западного индивидуализированного демократического и гуманного общества. Они не проблематизировали его основ. Этим отличается «коммунитаризм» как тип идеалов, находящийся внутри западной системы ценностей и идеалов, включающих главенство права и ценности индивидуальной жизни, и «коллективизм» как тип идеалов, не признающий этой системы ценностей и идеалов (что характерно для социализма, национализма и национал-социализма).

 

2. Созданные на первом этапе понятия и институты стали применяться к возникшей где-то в 1990-х новой ситуации, в которой место указанных выше внутренних по отношению к Западу меньшинств заняли «внешние» иммигрантские сообщества. При этом долгое время (возможно до сих пор) оставалось незамеченным принципиальное изменение ситуации и вытекающая из этого неадекватность прежних понятий и институтов. В силу этой теоретической слепоты политики об этом вынуждены были заговорить раньше ученых.

 

Возникновение новой ситуации связано с современной фазой процесса глобализации, вносящего два принципиальных новых фактора: (1) иноцивилизационные иммиграционные потоки и связанную с этим возросшую (вплоть до вопроса о выживании) конкуренцию в сфере культуры; (2) проблематизацию смысла существования национальных государств.

 

Первый фактор связан с транспортной и информационной доступностью любой точки планеты, демографическим «остыванием» (т.е. старением населения, его убылью и недостатком рабочей силы) в развитых странах (на постсоветском региональном пространстве Россия отвечает этому критерию) и «перегревом» в бедных странах, главными из которых для Европы и России оказываются страны исламского мира. Массовые иммиграционные потоки из этих стран и их последующий демографический рост внутри принимающих стран стали объективной реальностью и проблемой [Липкин 2011].

 

Второй фактор связан с разрушением характерного для прежнего государства единства «места жительства, административного подчинения, демократического участия и культурной принадлежности» (М. Вебер). Национальное государство предполагало сочетание коллективной идентичности и политического членства и обеспечивало «право на социальные гарантии и выплаты» и внутреннюю и внешнюю защиту (в сферах экономической, политической и повседневной жизни). Сегодня границы национальных государств оказываются слишком узкими не только в экономической и внешнеполитической сфере, но и во всех остальных. Возникает вопрос: в каких границах и как возможна сегодня, во-первых, культурная и правовая, а во-вторых, внешнеполитическая и экономическая интеграция? Моя гипотеза сводится к утверждению, что сегодня идет процесс объединения в рамках (суб)цивилизационного единства, основанного на общей системе высших ценностей, смыслов и идеалов. Именно они задают, с нашей точки зрения, цивилизационную общность, внутри которой часто можно выделить родственные, но различимо отличные субцивилизационные общности, примерами которых являются западноевропейская и североамериканская внутри европейской [Липкин 2004]. ЕС – не единственный пример этого процесса. В ходе нынешнего этапа процесса глобализации осуществляется переход от национальных общностей к (суб)цивилизационным в одних отношениях и к локальным («политика признания») – в других.

 

Учет этих двух моментов ведет к представленной ниже структуре, где правый квадрат означает отдельную европейскую страну или ЕС в целом (или Россию), левый кружок – исламский мир как источник миграционных потоков, правый кружок – соответствующие иммигрантские аклавы внутри соответствующих стран (или ЕС в целом), соединяющая их линия указывает на соответствующую связь. 

 

 

 

 

 

Принципиальное отличие этих иммигрантских анклавов от прежних меньшинств состоит (1) в их иноцивилизационности (они исходят из других центральных ценностей, идеалов и смыслов, в частности другого отношения к ценностям свобод и прав личности, особенно женщин); (2) они не толерантные, т.е. не считаются с «другими»; (3) они интенсивно растущие (демографически «горячие») и поэтому могут в обозримом будущем перестать быть «меньшинством»; (4) они не рвут связей со своей «культурной метрополией» и поэтому внутриполитические и внешнеполитические процессы оказываются связанными.

 

Ситуации во Франции, Германии и Великобритании несколько отличаются. Во Франции (и Великобритании) основной поток иммигрантов – из бывших колоний, как правило, они знают французский (английский) язык и в некоторой степени культуру, ибо обучались по французским программам и считают себя французами. При этом во Франции главенствует республиканский принцип: все индивидам и ничего группам, и политический принцип – все граждане Франции – французы. В Великобритании много от «мультикультурализма» канадского типа. В Германии базовый принцип не политический, а этнический – все немцы по происхождению могут приехать в Германию и рассчитывать на немецкое гражданство. Соответственно иммигранты там – из гастарбайтеров, главным образом из Турции, которых в Германии еще недавно в политическом пространстве рассматривали как временных рабочих, не осознавая, что многие из них не собираются возвращаться к себе на родину, а для второго и третьего поколения ответ на вопрос, где его родина, оказывается к тому же неоднозначным. Кроме того, здесь мы имеем дело со сложным пересечением социальных, политических и культурных проблем.

 

Этот «мультикультурализм 2» оказывается серьезным «вызовом» (в смысле А. Тойнби) европейской цивилизации, ее смыслам и ценностям, в основе которых свободы и права личности. Ответами на этот вызов могли бы стать европейско-исламский синтез или сожительство.

 

Историческими примерами последнего при наличии различий цивилизационного уровня являются индивидуально-демократическое сожительство, как установившаяся в Европе после религиозных войн веротерпимость и свобода совести, выводящие выбор веры в индивидуальную сферу, предоставляя организацию публичной сферы области светского права, предполагающего ценности свободы и прав личности, и коллективно-авторитарное сожительство, как в Оттоманской империи, где императорская власть обеспечивала сосуществование различных обществ с разными верами и правами (цивилизационные ценности и смыслы не сводятся к религиозным, но подобны им, поэтому я в качестве примеров привел религии).

 

Обсудим теперь вариант «синтеза», на который многие надеются. При рассмотрении этого вопроса я буду исходить из многослойной и многоуровневой модели, в которой выделяются «слои» (культурный, экономический, политический, демографический) и «уровни» (глобальный, (суб)цивилизационный (высшие смыслы и ценности), национальный (образцы личности, отношений и т.п.), «групповой»).

 

Я исхожу из предположения, что культуры, определяющие структурирование мира, подобны языкам, а зрелые языки не смешиваются. Т.е. есть влияния через заимствование слов, есть двуязычие, но попытки создать международный «эсперанто» провалились. Удачные попытки международного языка – это определенный язык (латынь в средние века, потом для Европы эту роль выполняли последовательно французский, немецкий, сейчас английский). В случае культур я предполагаю, что если возникли зрелые культуры определенного уровня, то на этом уровне возможна лишь поликультурность индивидов, а их интеграция возможна только на вышележащем уровне. Когда-то таким уровнем, общим для европейской и исламской цивилизаций, был уровень Средиземноморья (общие античные и библейские корни, общая схоластика). Возможно ли это? Сложно сказать, но если да, то для этого (как и для индивидуально-демократического сожительства) ислам должен пройти через определенную трансформацию, стать индивидуализированным и совместимым со светским правом, свободой и правами личности. Популярная в Великобритании программа создания «европейского ислама» ориентирована в этом направлении.

 

Что из всего этого вытекает для России? Центральная часть России по отношению ко многим областям постсоветского пространства, включая Среднюю Азию и часть Кавказа, оказывается в той же ситуации, что и страны ЕС по отношению к слаборазвитым странам, т.е. сталкивается с относительно большими иммиграционными потоками из слаборазвитых районов, принадлежащих к исламскому миру, на фоне демографического спада.

Но, во-первых, этот процесс в России отстает на несколько десятилетий от аналогичных процессов в странах ЕС. Это дает возможность использовать опыт последних, который надо серьезно анализировать, но первое, что бросается в глаза при сравнении России с Францией и Германией, ‒ это необходимость культивирования толерантности на индивидуальном уровне и крайней осторожности в отношении групповых прав и в вопросах предоставления гражданства.

 

Во-вторых, надо иметь в виду состояние неопределенности России в плане своей идентичности. До сих пор не решен вопрос о построении своей истории, согласовывающей царский, советский и постсоветский периоды и различные регионы. До сих пор не сделан выбор направления движения – то ли к русской нации, то ли к наднациональной российской субцивилизации. Еще одна неопределенность связана с доставшемся в наследство с XVII века сочетанием авторитарных институтов и неправового сознания («идеи равенства, свободы, демократии, уважения прав личности недостаточно укоренены в политической традиции и менталитете граждан» (В. Розин)) и антиавторитарной по сути европейской высокой культуры [Липкин 2008].

 

Из указанных выше тенденций современного процесса глобализации следует, что время «национальных государств», по-видимому, прошло, выдвигать лозунг построения России как национального государства сегодня, наверное, анахронизм (не говоря о практически неизбежном при этом развале РФ). Тем более давно прошло время рождения монархий, к которым апеллируют современные монархисты. Конституционная монархия – неплохой вспомогательный институт, но для ее рождения нужны условия, которые были в XVI–XVII веках и которых сегодня нет. Ориентация на проект российской субцивилизации более адекватно отвечает современным тенденциям, но это требует соответствующей высокой культуры.

 

Что может предложить Россия для себя и других стран региона в этом плане? Уваровская триада XVII века «православие – самодержавие – народность» (и тем более «Русь православная» XVII века) в условиях демографического спада и глобализации ведет к снижению, а не к усилению привлекательности культурного проекта и развалу России на более мелкие части (скорее всего, через вспышку национализма). Если обращаться к истории культуры как ресурсу для широкого проекта, то высшие точки взлета российской культуры – это, в первую очередь, Серебряный век, вобравший все лучшее из предыдущей истории, включая исихастско-нестяжательскую традицию старцев Оптиной Пустыни, понятия чести и роли личности, сформировавшиеся в дворянской среде к началу XIX века и унаследованные разночинцами – инженерами, учителями, врачами, учеными, офицерами, промышленниками (здесь очень важны также купеческая и старообрядческая культуры), деятелями литературы и искусства (т.е. теми, кого во Франции XVIII–XIX веков называли «народом»), к этому же периоду относятся успешная судебная реформа и реформа местного самоуправления. Эта культура проросла в советские 1960–1970-е, дав высокие образцы литературы и искусства. Причем содержащиеся в ней идеалы были восприняты как общероссийские, а не русские, т.е. служили основой наднационального единства. Таким образом, российское культурное наследие позволяет строить необходимую для объединения субцивилизационную культуру. Очень интересен и важен в этом плане успешный опыт бикультурализма в постсоветском Татарстане 1990-х.

В заключение хочу сказать, что затронутая мной тема «Цивилизации, нации и мультикультурализм в условиях глобализации» требует более тщательной теоретической проработки, чем можно найти в современной литературе.

 

 

Липкин А.И. Проблемы мультикультурных обществ. Межцивилизационный аспект в условиях глобализации // От рисков нестабильности к устойчивому развитию. Часть II. Дилеммы мультикультурализма и национализма. М., 2011. C. 5.

 

Липкин А.И. К вопросу о понятии «национальной общности» и его применимости к России // ПОЛИС (Политические исследования). 2008. № 6. С. 113–129.

 

Липкин А.И. Российская самодержавная система правления // ПОЛИС (Политические исследования). 2007. № 3.