И.С.СавинСоциальные и культурные факторы интеграции иноэтнических мигрантов в Москве Все то, о чем я буду говорить, рождено на базе программы, реализуемой в ходе деятельности Восточноевропейской сети неправительственных организаций, в рамках инициативы Глобального партнерства по предупреждению вооруженных конфликтов (GPPAC). Есть такая ООНовская программа. Мы работали в рамках этой программы по предупреждению ксенофобии с нашими коллегами из Украины. Проводились исследования и практические мероприятия в трех городах: Москва, Ставрополь и Симферополь. Я буду говорить только о московском опыте.
Что мы делали? Мы беседовали с несколькими группами так называемых мигрантов или «новожилов», то есть людей, которые недавно поселились в Москве. Мы пытались поговорить на те же темы с людьми, которые давно живут в Москве, наблюдать этих самых «недавних» непосредственно во взаимодействии со «старожилами».
Этими контрольными группами стали, с одной стороны, в силу определенных организационных моментов в основном выходцы из Таджикистана. Не просто из Таджикистана, а из горного Бадахшана, так уж получилось, на них легче выход оказался. А среди местных это были люди, которые жили в том же микрорайоне, где работали мигранты. Они были набраны по разным критериям: более пожилые, более молодые, часть школьников мы несколько лет наблюдали.
Кроме того, мы беседовали с активистами молодежного крыла Конгресса народов Кавказа. Мы называли их условно «кавказцами». У нас были и люди из таких же молодежных организаций, которые захотели высказаться на эту тему. Это студенты, условно говоря, москвичи. Когда я говорю о «кавказцах-москвичах», я беру эти слова в кавычки: сами понимаете, что родившийся на Кавказе может исповедовать идеологию и практику москвича, и наоборот. Мы подходили к нашей работе не этнически и даже не географически, а исходили из набора тех социальных стереотипов, которые по этому поводу существуют.
Первый мой пример будет все-таки по трудовым мигрантам из Таджикистана. Мы специально не задавали вопросов об отношении «местных» к мигрантам, не желая навязать ни систематизацию, ни тематизацию, ни готовую риторику. Мы собирали старожилов по разным неявным поводам. Говорили, что мы из местной управы, и спрашивали, что их волнует в первую очередь. Так мы разговаривали с бабушками, представителями домкомов, так сказать. Это люди, которые знают все и про всех.
Сразу скажу, что проблема мигрантов у них была далеко не на первом месте. Сначала долго мы слушали про зарплату, невыплату пенсий и т.д.
В обобщенном виде можно сформулировать следующие основные претензии местных к мигрантам (имеются в виду все недавно переехавшие в Москву):
В свою очередь мигранты высказывают следующие претензии к местным жителям (опять же прямо вопрос не задавался, мы представили эти претензии в обобщенном виде на основе полученных ответов):
Примечательно, что все мои попытки побудить мигрантов рассказать о каких-то открытых формах недоброжелательства не увенчались успехом. Может быть, просто люди не хотели говорить на эту тему.
Мне сказал один мигрант, что он 13 лет живет в Москве и ни разу на него никто плохо не посмотрел, хотя у него характерная азиатская внешность. Наверное, это манифест, но почему-то он захотел так сказать – анонимно. Все другие говорят, что слышат фразы типа «Понаехали!», но ничего больше, никаких оскорблений, выражений недовольства нет.
В общем, есть «мы» и есть «они». Кто-то захочет в этом увидеть культурно отличающиеся сообщества. Но как быть, например, с выходцами из Таджикистана, которые живут в Москве 5–10 лет? Это люди, которые смогли вырваться из своих сообществ, они даже внешне никак не отличаются от москвичей, работают уже не грузчиками, а менеджерами, прорабами. У них другой уровень дохода по сравнению с временными мигрантами. Они стараются жить не со всеми вместе, а отдельными семьями, снимают квартиру. Они охотно рассказывают о своем общении с соседями, чаще всего имеют российское гражданство и давным-давно ориентированы на жизнь в Москве.
Мы хотели понять, чем отличается их практический опыт от опыта других мигрантов. Как правило, в его основе было либо лучшее знание русского языка, которое позволило этим людям выдвинуться, либо они сразу попали в коллектив, в котором были не только таджики и где конкуренция за занятие более высокой позиции не была связана с лояльностью «своему сообществу». Как ты будешь работать, так и будешь получать. Они стали к этому стремиться. И сегодня, с одной стороны, они по-прежнему таджики, а с другой – их повседневная жизнь ничем не отличается от жизни любого москвича. Никакой таджикской специфики здесь уже нет. Культурная специфика сохраняется, однако задачи, которые стоят перед ними, абсолютно те же, которые стоят перед коренными жителями Москвы. Работать лучше и, соответственно, больше зарабатывать. Лучше ладить с соседями и, следовательно, спокойнее жить. То есть они отказываются от тех традиционных ресурсов и стратегий, которые характерны для сообществ, которые пока не имеют опыта позитивного взаимодействия с принимающим обществом.
А многие их земляки вместе приехали, держатся сообща и мыслят совсем другими категориями. Они остаются рабочими в рамках коллектива под руководством местного «бастыка» (бригадира), не имеют большинства прав, а значит, и ответственности по отношению к местным жителям. Они компенсируют отсутствие своих прав повышенной лояльностью «к своим». Будешь хорошим для «своих» – и у тебя будет все нормально, твои проблемы будут решаться сообща. Бригадир, как правило, им внушает, что без него они вообще ничего не смогут сделать: «Тут все скинхеды, все менты – ксенофобы, без меня пропадете».
Какие факторы необходимы для создания интеграционных площадок? Эти факторы банальны и не имеют никакого отношения к собственно межкультурному взаимодействию. Это обычные требования к демократическому гражданскому обществу, в котором обеспечиваются равные права и равные обязанности. А именно: установление сходного правового статуса, одинаковых критериев минимальной оплаты труда и социальной защищенности, сходных параметров участия в социальных и коммунальных нагрузках.
Ведь сегодня работодателю зачастую выгоднее взять нелегальных мигрантов, потому что за ними не стоит целый шлейф социальных выплат. Мигрантам же, в свою очередь, выгоднее держаться на ресурсе коллективности. Таким образом замкнутый круг противопоставления «мы» и «они» растет.
Усиление зависимости социального комфорта мигрантов от интеграции в местное сообщество, создание общественных комитетов по интеграции на низовом уровне, например, на уровне нескольких домов. Не в управе или префектуре, а именно снизу, чтобы люди вместе решали свои проблемы и занимались организацией совместного досуга.
Обеспечение прозрачности в деятельности работодателей. Мигранты должны знать, что они делают, для чего, на каких условиях. Сейчас огромному количеству работодателей просто невыгодно делать прозрачным свой бизнес, связанный с привлечением мигрантов. И они продолжают оставаться «ими», а не «нами».
Теперь о взаимовосприятии москвичей и кавказцев. Здесь также существует определенный набор стереотипов. Что не нравится москвичам в кавказцах? Прежде всего вспыльчивость, неумение сдерживать себя, повышенная амбициозность. Я бы сказал, это чистая психология. Тут ничего пока социального нет. Далее, использование коллективного ресурса «своих» вместо апеллирования к общественным институтам. Самый яркий пример подобного поведения – действия земляков задержанных 7 декабря 2010 года по подозрению в убийстве Е. Свиридова, которые вызвали бурный резонанс в обществе. Как сообщалось в прессе, несколько десятков человек подъехали к зданию Головинского ОВД и стали требовать отпустить задержанных. Для охраны ОВД пришлось вызывать ОМОН, но большинство задержанных было в итоге отпущено. Эта демонстрация того, что коллективный ресурс поддержки «своих» эффективней общедоступных органов правопорядка, и вызвала возмущение знакомых и близких погибшего.
И наконец, неуважительное отношение к «не своим» женщинам. Самая ксенофобски настроенная категория молодежи у нас – это одиннадцатиклассницы и первокурсницы. Каждая, наверное, первая рассказывает вымышленные или реальные истории о том, как к ней приставали, как ей хамили и т.д. Когда задаешь вопрос, а мог бы это сделать по виду явно неприезжий, говорят, что возможно, но гораздо реже. Почему они себя так накручивают, я не знаю.
Что не нравится кавказцам в москвичах? Предвзятое отношение к кавказцам как к «не своим», как к заведомым представителям каких-то криминальных, экстремистских групп. Повышенные требования при приеме на работу. Если всех остальных берут на основании квалификационных качеств, то кавказцев проверяют с особой тщательностью, в том числе и через службу безопасности. И наконец, кавказцы отмечают особенности поведения и морали москвичей, которые, по их мнению, живут «не так, как нормальные люди».
В то же время, как и в первом случае, были, условно говоря, «кавказцы», чьи ответы выбивались из общего ряда. Изучение их опыта показало, что это те люди, которые имели опыт взаимодействия не «со своими» и предпочли модель социализации, общую всех москвичей, вне опоры «на своих». Но, к сожалению, таких было меньшинство. Сами понимаете, что люди с Кавказа, приезжающие сюда, без образования. Зато у них есть предприимчивость, опора на своих, может быть, в обход, наряду или вместо мало сегодня эффективных, особенно из-за коррупции, государственных институтов. Плюс возникает для них главный ресурс – лояльность к своим. Им все равно, что будут о них думать окружающие, просто потому, что это им не нужно. Это никак не повлияет на то, что им станет жить лучше. Они знают, что через милицию или чиновников они разрешат все свои проблемы, и им глубоко наплевать, что о них думает сосед. Здесь нет ничего, на мой взгляд, культурно специфического, кавказского. Любая группа, чувствующая себя в не очень дружелюбном окружении, демонстрирует точно такое же поведение.
Другое дело, что есть специфический российский контекст. Во взаимоотношениях Центральной России и Кавказа возникают традиции лоббирования выходцев из республик Северного Кавказа через институт представительства. Только это. Это инструментальные вещи. Что касается мировоззрения, то здесь, я думаю, нет никакого специфического, кавказского, московского или русского противостояния. Но, к сожалению, существуют условия, при которых разные наборы ресурсов и разные практики порождают ксенофобию и расизм.
Что же может сделать экспертное сообщество? Прежде всего, я думаю, нужно внедрять в общество представление о социальных и ситуативных, а не о вечных и непреодолимых границах между сообществами людей. Нужно понимать, что культура – это часть социальной практики, все культурные особенности возникают в ответ на факторы социальной или природной среды.
Далее, необходимо создание новой парадигмы, когда «они» – это не те, кто внешне не похож на нас. «Они» – это всегда те, кто не работает на интеграционную парадигму по любому поводу – выгодно им это или нет. Они к этому не привыкли. Здесь по одну сторону баррикады должны оказаться как «те» из диаспор, кто организует нелегальный трафик, так и местные люди, не принимающие чужих здесь. Это «они». А «мы» – это все те, кому нужно, чтобы мы все были друг для друга более или менее признаваемыми гражданами совместного государства и равно ответственными за порядок в нем. Сейчас же пока, к сожалению, борьба с ксенофобией ведется по принципу – найди расистов среди «них».
Мы всегда вынуждены отвечать на «их» реакцию. Я думаю, что должна сформироваться иная парадигма. Мы все в принципе можем быть расистами и ксенофобами. Наше дело создать такие ситуации, при которых нам не хотелось и не нужно было бы проявлять свои ксенофобские реакции.
В заключение скажу о том, что после всех наших круглых столов их участники признавали важность социальных факторов, ситуации ощущаемого неравенства. Но когда мы предлагали им перейти к следующему этапу и предложить, наконец, какие-то совместные инициативы, нам отвечали: «Пускай “они” начнут. Давайте сначала “они” чуть-чуть подвинутся, а потом уж, конечно, “мы”». То есть, я думаю, что непреодолимых различий здесь нет, но работа предстоит очень большая, потому что все стереотипы людей рождаются из истолкованных ими так или иначе каких-то фактов практики, пускай даже фантастически интерпретированных.
Если мы не будем создавать основы для сближения социальных групповых требований, для превращения их в более или менее совпадающие, то все, о чем здесь говорилось, призывы к толерантности, противодействию ксенофобии будут не очень эффективными. Это будет продолжаться до тех пор, пока не возникнет ощущения «кровной» заинтересованности: я хочу с «ним» работать, потому что мне это выгодно; мне хочется спокойно ходить по улицам, и я не хочу видеть ни в ком, похожем на «него», «не нашего», враждебного себе человека. Именно на этой основе нам нужно строить свою работу, а не потому, что нам почему-то нужно жить вместе.
Э.А. Паин. По-моему, очень интересное и очень характерное выступление. Я тоже разделяю идею отсутствия такого примордиалистского детерминизма культуры и полагаю, что социальные факторы значимы. Но все же если мы забудем, что существуют некие пусть не вечные, не приросшие к телу, но довольно устойчивые культурные детерминанты, то мы тоже будем постоянно допускать ошибки. Все-таки при всех сильнейших влияниях социальных особенностей мы видим однотипные китайские чайна-тауны в Америке и во Франции, в Австралии и в России, да где бы они ни появлялись. То есть существует определенный культурный стереотип, который исторически довольно устойчив, который порождает некие специфические формы самоорганизации. Потому не надо попадать в расставленные собой же сети и говорить: мы будем бороться с чисто социальными обстоятельствами, которые помогут нам устранить все проблемы межкультурного взаимодействия. Но ведь это не так, ситуация сложнее.
И.С. Савин. Это один из путей. Я же не говорю, что это вместо. Наряду с… Я совершенно с Вами согласен.
|
|
XXI век станет либо веком тотального обострения смертоносного кризиса, либо же веком морального очищения и духовного выздоровления человечества. Его всестороннего возрождения. Убежден, все мы – все разумные политические силы, все духовные и идейные течения, все конфессии – призваны содействовать этому переходу, победе человечности и справедливости. Тому, чтобы XXI век стал веком возрождения, веком Человека.
|
English |
