Н.Б.Иванова
Недаром Юрий Домбровский, которого можно тоже назвать шестидесятником, назвал свой роман, который не мог издать в стране и который был впервые издан в 75-м году в Париже, - «Факультет ненужных вещей». Общечеловеческие ценности — то, что в те времена было названо «ненужными вещами». Свою книгу, одну из первых книг нашего общего нового времени, я назвала по аналогии: «Воскрешение нужных вещей». То, о чем мы говорим в связи с шестидесятниками – это тоже «воскрешение нужных вещей», с приятием (или непринятием) которых очень многое связано в нашем обществе. В то же время, «шестидесятники» сделались сегодня международной темой. В конце прошлого года в Варшаве состоялась международная конференция, посвященная шестидесятникам. Она называлась «Оттепель»: шестидесятники, русская культура, литература, наука в 60-е годы ХХ века». На конференции, конечно, выступали наши соотечественники Игорь Виноградов ( «Кто такие шестидесятники. Их роль в русской культуре. Что после них осталось, осталось ли?»); Александр Архангельский («Философы, социологи, историки 60-х годов»). Лев Аннинский («Три шестидесятника: Окуджава, Юлиан Семенов, Георгий Владимов»). Тема моего выступления была - «Юрий Трифонов, Фазиль Искандер: стратегия творческого поведения». Если взять за точку отсчета 60-х годов появление в «Новом мире» (номер 12 за 1953 год) статьи Владимира Померанцева «Об искренности в литературе», то становится очевидным — журнал «Новый мир» стал тем, что объединяло маленькие группы на кухнях – или открытые, или закрытые. Читали и обсуждали все. И это уже была среда, которая формировала общность. Публикации в журнале и их коллективное обсуждение - это было нечто вроде Интернета для сегодняшних молодых людей. Шестидесятникам выпал двойной исторический шанс. Один шанс – период 60-х (с 1953-го до 1964-го или 1968-го – есть разные определения). А другой шанс – это исторический шанс новой эпохи, открытый с весны 1985-го и с 1986-го года, когда Михаил Сергеевич Горбачев назначил новых главных редакторов в журналы «Новый мир» (Сергей Залыгин), «Знамя» (Григорий Бакланов), «Огонек» (Виталий Коротич). Это резко изменило ситуацию. Потому что у нас, - как писал Натан Эйдельман, которого тоже можно назвать шестидесятником, - как правило, революция осуществляется сверху. Если бы не было этой революции сверху, я не знаю, сколько бы еще вываривались идеи шестидесятничества для того, чтобы они смогли победить. Но «низы» тоже были исключительно готовы к восприятию этих идей. То, что называется «разные слои» - и диссиденты, и те, кто приходил в литературу через сам- и тамиздат или через песню, как Булат Окуджава и Александр Галич, — были уже к этому моменту готовы. И общество было готово. Существует точка зрения, что тогдашнее советское общество существовало в исторической паузе, впало в анабиоз, в спячку, провалилось во «время между»… Я так не считаю. Я считаю, что 70-е — начало 80-х как раз были подготовкой к тому, чтобы второй шанс шестидесятников мог быть реализован. В этом, конечно, была огромна и неоценима роль художественной культуры, которая постепенно освобождала себя и общество от страха. И это постепенное, осторожное освобождение шло, в том числе, и через эзопов язык. «Дом на набережной» Юрия Трифонова говорит о сталинизме, может быть, больше, чем те книги, которые появились и были написаны в наше, более свободное время. Хотя в этой книге Трифонова нет ни слова «Сталин», ни слова «сталинизм». Я написала жизни две монографии о шестидесятниках. Первая - о Трифонове, вторая – об Искандере. Искандер просто придумал великолепную формулу – время, в котором стоим. – Он не написал прямо, что это у нас, мол, застой, но дал формулу, метафорическое, емкое определение того, что происходило со страной. Можно сказать, что шестидесятники создавали новый антропологический тип. Борьба человеческих типов существовала и существует сегодня. Подчеркну, что эта борьба шла через литературу. Началось новое время, которое, конечно, унаследовало противоречивость предыдущего - которое я называю первым шестидесятничеством. Кроме «Нового мира» возникли «Юность», вокруг которой формировался новый срез литературы - Василий Аксенов, Анатолий Гладилин, Фазиль Искандер и многие другие. Было необыкновенно противоречивое время. Когда наступил второй шанс шестидесятничества, было уже другое время. И если шестидесятники не проходили через то, что Юрий Афанасьев назвал метанойей, то второй шанс они себе не обеспечивали. Оставались застрявшими — в том времени. В новом времени шанса для них уже не было роли. Потому что в новом времени были востребованы другие вещи. Если шестидесятники не преодолели свое шестидесятничество, то они не могли уже быть в новой эпохе, в том числе и в литературе этой новой эпохи (Евгений Евтушенко, например). Шестидесятничество вырабатывало новый язык - не только эзопов, но именно новый язык. И если оно не развивало этот язык, то в дальнейшем оно деградировало: романы становились все хуже и хуже, фильмы — слабее и слабее, смех, который был полуподпольный, куда-то растворялся и исчезал. Поэтому была и драма поколения, а не только победа поколения. Хорошо помню, как первый раз поехала за рубеж на конференцию в Луизиану под Копенгагеном, в марте 88-го. Это была первая встреча эмиграции и метрополии. Писатели «с той стороны»: Синявский, Розанова, Гладилин, Аксенов, Копелев, Раиса Орлова, Эткинд. «С этой стороны» - Искандер, Дудинцев, Бакланов, Алексей Герман, Юрий Афанасьев, Наталья Иванова. Было ощущение, что два мира увидели друг друга. Если бы не произошло 85-86-го годов, может быть, они еще сто лет - то есть никогда - не встретились бы. Общий язык был найден очень быстро. И хотя Юрий Афанасьев шутя сказал: «Вы живите здесь за нас, а мы будем там – за вас», тем не менее «они» начали приезжать, многие из «них» возвращались, а «мы» стали ездить на Запад. Этот взаимообмен и кровоток привели к тому, что действительно был сделан новый шаг к свободе. Свободе от страха - это и есть главная обретенная общечеловеческая ценность. Великая Отечественная война – то, что формировало шестидесятников. А мы вспомним позднего Булата Окуджаву с его уравниванием сталинизма и германского фашизма. Вспомним писателя-фронтовика Вячеслава Кондратьева, который застрелился. Это говорит о том, что необычайно сложным было для поколения перейти к каким-то новым ценностям. Перейти внутренне — от принадлежности к поколению советских людей — к принадлежности поколению людей постсоветских. Это самый трудный переход - особенно для пишущих людей. Я могу все это, что произошло в наше время, скажем с литературой, уподобить известному сюжету из романа Ивана Гончарова «Обыкновенная история», только наоборот. Потому что у нас шестидесятник Адуев-старший был и остался романтиком. А следующий по поколению, племянник Адуев-младший сразу был циником. Поэтому у нас в этой паре «Адуев-старший – Адуев-младший» все получилось наоборот. Я не буду здесь разбирать роман «Околоноля» и т.д. Я просто говорю о восторжествовавшем во многих областях нашей жизни цинизме, который проявляет себя и в культуре. С другой стороны — о романтическом консерватизме тех художников-шестидесятников, многие из которых остались на своих позициях, как бы застыли, а значит — «поехали назад». Поэтому наш сегодняшний разговор очень важен - в нем есть очень много, о чем стоит думать и говорить. |
|
XXI век станет либо веком тотального обострения смертоносного кризиса, либо же веком морального очищения и духовного выздоровления человечества. Его всестороннего возрождения. Убежден, все мы – все разумные политические силы, все духовные и идейные течения, все конфессии – призваны содействовать этому переходу, победе человечности и справедливости. Тому, чтобы XXI век стал веком возрождения, веком Человека.
|
English |
Александр Даниэль говорил об общечеловеческих ценностях. В Перестройку, услышав это словосочетание по советскому телевидению, я поняла, что наступила новая эпоха, новое время. Потому что общечеловеческие ценности – это то, что несовместимо с железным занавесом, изоляцией, что открывает нас миру, и мир — нам. Потому и называется — общечеловеческие ценности.
