П.А.Федосов
.jpg)
Я не сторонник того, чтобы понятие «шестидесятники» расширять до бесконечности, включая в него людей совершенно иных эпох. В моем понимании шестидесятники – это люди, которые после ХХ съезда в той или иной форме, но обязательно вслух заявили о желательности и необходимости перемен в направлении к гуманизму, гуманистических перемен. При этом гуманизм они понимали по-разному. Одни связывали это понятие с коммунистическими идеалами, другие – с христианскими, третьи – с либеральными и т.д. Но общим знаменателем был именно гуманизм, расширение пространства свободы, пространства индивидуальности. В условиях 60ых годов это стремление естественно и решительно противостояло практике позднего сталинизма, в которой все эти люди сформировались и выросли.
Что произвели шестидесятники? Они произвели тексты в литературе, науке, киноискусстве, театральном искусстве. Эти тексты зажили своей жизнью и стали тем, на чем в следующем поколении советской интеллигенции сформировались группы, ориентированные на гуманистические преобразования.
Тут бы я хотел сказать одну вещь, дискутируя с теми, кто говорил, что 70-е годы были годами потерянными. Нет, в эти годы произошли чрезвычайно большие, глубинные изменения. Прежде всего, с окончанием массового террора ушел мертвящий всеобщий страх. Репрессии остались, от них пострадали конкретные люди, но массовый террор, который касался миллионов, прекратился. И это дало возможность для формирования приватного человека, для того, чтобы и в семье, и на кухне, и в общении с друзьями, и в чтении тех самых текстов, о которых говорилось выше, вырастала политическая армия тех преобразований, которые связаны с именем Горбачева.
Эта армия была внутренне чрезвычайно неоднородна, но она была. Вспомните многотысячные демонстрации в Москве, Ленинграде и других городах, в которых многие из нас принимали участие.
Где сейчас эта армия? Во-первых, конечно, она дифференцировалась, из нее сложились совершенно разные по политической направленности политические группы. Во-вторых, она была деморализована и политически уничтожена тем, как проходили экономические реформы, а также событиями сентября-октября 93-го года. В сознании огромного количества тех людей, которые шли в перестроечных демонстрациях, именно эти события разрушили и веру в правоту реформаторов и мотивацию политического участия в целом. Когда «реформаторы» начали палить по парламенту из танков, очень многие сказали себе: это не реформы, это не то, в чем я готов участвовать.
Здесь, кстати, нужно сказать одну достаточно очевидную вещь. В каждом поколении – и в 60е и в 70е и в последующие годы – те, кто ратовал за гуманистические перемены, составляли меньшинство, в процентном отношении хотя и растущее, но не очень-то значительное. Этому меньшинству противостояла значительно большая по численности, но тоже составлявшая меньшинство, когорта тех, кто активно «давил и не пущал». И оба меньшинства окружало извечно пассивное большинство, настроения которого в зависимости от ситуации склонялось в пользу то одной, то другой стороны. У обеих меньшинств, и у большинства есть свои политические наследники, которые борются за власть, захватывают или теряют ее, а некоторые удерживают очень даже долго.
Что же получилось, из того, к чему звали шестидесятники? Начну с того, что явно не получилось: общество не стало справедливее, а справедливость в той или иной форме входила в трактовку гуманизма у всех отрядов шестидесятников. Более того, сегодня российское общество представляет собой уникальный в современной Европе образец вопиющей социальной несправедливости, с огромным и все растущим разрывом между неправедно нажитым богатством незначительного меньшинства и бедностью или полубедностью большинства.
Со свободой сложнее. Конечно, сегодня Россия несравненно свободнее, чем в 60е годы, но вот уже второе десятилетие она топчется в этом отношении на месте, а то и откатывается назад. К счастью сохраняются в основном те свободы, появление которых в России напрямую связано с горбачевскими реформами: свобода совести, отсутствие идеологического диктата, свобода искусства, свобода общения с окружающим миром, а также относительная свободой потребления, которой мы, может быть, обязаны отчасти Гайдару, а скорее, высоким ценам на нефть на мировом рынке. Пока этот набор и объем свобод по большому счету, в целом удовлетворяют очень значительную часть, а может и большинство нашего общества. Отсюда те высокие проценты поддержки власти, которые мы видим на выборах. Отсюда очень спокойное отношение этого большинства к явной неспособности власти решить проблемы, которые по ее же признанию душат Россию.
Но означает ли это, что мы в тупиковой ситуации? Я так не считаю. По общей закономерности («пирамида потребностей» Маслоу), по мере того, как удовлетворяются одни потребности, формируются и вызревают другие – высшие. Потребность в справедливости, в самоопределении, в жизненной перспективе для себя и своих детей. Поэтому застой, топтание на месте и откат назад, которые сегодня большинство общества еще терпит, завтра станут для него неприемлемым и нетерпимым. И либо нынешний период застоя прекратится в результате уже запаздывающих, но пока еще возможных действий сверху. Либо ему положат конец катаклизмы, посерьезнее потрясений начала девяностых.
