Сучков Е.Б.

     На сегодняшнем круглом столе, подводя итоги предшествовавшим ему многочисленным семинарам,  хотелось бы просуммировать те оценки, которые дают проекту закона о партиях политики, эксперты и лидеры политических организаций. Итак, оценки, на самом деле, можно разделить на три группы. Первая – закон хороший, вторая, как сказал Вячеслав Никонов, – «вреда не принесет, но и пользы не будет». И третья – закон плохой.

О том, что закон хороший, мы слышим только от представителей власти и от разработчиков закона. Подавляющее большинство экспертов, представителей политической, интеллектуальной, экономической элиты, как правило, выражаются в отношении закона либо так, как выражается Вячеслав Никонов, либо крайне отрицательно. И на самом деле это должно было бы  разработчиков закона сильно насторожить.

Я не исключаю, что главная причина негативного отношения к проекту закона проистекает из того, что название Закона о политических партиях не соответствует его внутреннему содержанию. В том виде, в котором закон был представлен на первое чтение, его правильнее было бы назвать Законом о государственном контроле над политическими партиями в Российской Федерации. Более чем тщательно прописав порядок и возможности государственного контроля за деятельностью партий, авторы закона «забыли» упомянуть в нем основные функции современных партий, «вспомнив» только одну – участие в выборах.

Но ведь деятельность политических партий не сводится только к проведению избирательных компаний. Партия – это необходимый институт гражданского общества, являющийся естественным связующим звеном между гражданами и властью.

Помимо участия в выборах партии решают множество других задач: осуществляют политическую, парламентскую, научно-теоретическую деятельность, готовят кадры будущих руководителей и т.д. Посмотрите Уставы партий, сколько видов деятельности в них записано.  Вряд ли авторы и инициаторы закона ничего не знают о функциях и задачах партий. Однако обо всем этом в законе не написано ни одного слова, что само по себе уже вызывает целый ряд вопросов.

Таким подходом разработчики закона, возможно, сами того и не желая, дали повод для размышлений не только о самом законе, но и о той тенденции, которую этот закон, возможно, обозначает.

Говоря о тенденции, я имею в виду, что нынешний проект закона как бы в неявном виде дает некий сигнал обществу, обозначающий, какой тип государства может быть построен в России.

Зададимся вопросом, способствует ли этот закон развитию нашего гражданского общества, способствует ли он развитию реальной демократии, способствует ли он становлению многопартийности в нашей стране. Или же, как говорил ранее присутствующий здесь Сергей Марков, речь идет о строительстве манипулятивной или  управляемой демократии.

Увы, но термин «манипулятивная демократия» лично мне очень напоминает известную «осетрину второй свежести». Если в обществе, в государстве нет демократии, то ее место неизбежно занимает авторитаризм или, хуже того, тоталитаризм. Здесь уместно вспомнить известный афоризм Уинстона Черчилля, который в вольном переводе звучит так: «Демократия есть худшая форма правления за исключением всех остальных».

Приводя аргументы в пользу закона, и руководители государства, и руководители  Центральной избирательной комиссии часто ссылаются на опыт западных демократий, где существует стабильная политическая система, якобы базирующаяся на двух-трех основных политических партиях. При этом как бы упускается из виду, что, например, в тех же Соединенных Штатах реально зарегистрировано больше 100 политических партий. И в том или в ином объеме, но ведь и они являются субъектами политического пространства. Подобных примеров можно привести множество.

В странах развитой демократии политические партии сильны не только потому, что они хорошо работают. Главное – они сильны потому, что являются институтами хорошо развитого и структурированного гражданского общества. Западные демократии характерны не просто самим фактом существования гражданского общества, но в первую очередь тем, что интересы государства и интересы гражданского общества находятся в постоянном динамическом равновесии. И как только где-то интересы того или другого субъекта политической игры начинают перевешивать, тут же начинают происходить политические подвижки или даже катаклизмы. У нас же на сегодняшний день государство стало основным, если, к сожалению, не единственным субъектом политической работы, политической игры. Роль политических партий в России сведена к минимуму.

Говорят, что гражданское общество искусственно создать нельзя. И это правда. Что, государство не может ждать, пока гражданское общество само по себе созреет, и соответственно, никакая власть, ни предыдущая (Ельцин), ни нынешняя не может передать свои полномочия (полностью или частично)  в руки того, что еще не созрело и не структурировано. И это тоже правда. Но власть может создать условия для формирования гражданского общества. Задача эта сложная и объемная, требующая серьезных усилий  и целенаправленной политической воли для своего решения. Но закон о партиях в его нынешнем виде не говорит о том, что мы идем или хотя бы начинаем движение в этом направлении.

Реально политическая партия при нынешнем законодательстве, при нынешней Конституции не может прийти к власти. Она может лишь привести своих кандидатов в Государственную Думу. Сегодня политические партии лишены возможности формировать правительство, лишены возможности выдвигать кандидатуру премьер-министра, и соответственно полностью лишены возможности отвечать перед избирателями за результаты своей деятельности. В таких условиях ни о какой реальной политической многопартийности речи быть не может.

Говоря о слабости сегодняшних российских партий, не лишне также вспомнить известное изречение: «Политика есть концентрированное выражение экономики». Приходится признать, что в отношении сегодняшнего состояния партий это выражение более чем актуально. Слабость партий, несомненно, в значительной степени определяется слабостью сегодняшней российской экономики. Засилье естественных и «неестественных» монополий, задавленность малого и среднего бизнеса, господство номенклатуры, региональный бонапартизм, как производное от этого низкий уровень жизни и маргинализация значительной части российского населения – все это отвращает население от любых форм участия в политической жизни общества. Эти факты очень прискорбны, но они существуют. И пока государство и общество их не преодолеют, надеяться на развитие партийной системы, на создание сильных партий не приходится. Именно поэтому в нынешней ситуации для власти  перманентно актуальной является лишь одна задача – построение «партии власти», а точнее, задача определения конфигурации этой партии и ее предъявления избирателям.

В заключении хотелось бы отметить, что проект закона о партиях слабо или практически вовсе не регламентирует внутрипартийную жизнь. Он очерчивает в основном рамки контроля за деятельностью партий на федеральном уровне, но права членов партии этим законом не защищены, нормы внутрипартийной жизни региональных организаций законом не регламентированы. Это может привести, а зачастую уже приводит, к формированию партийной номенклатуры и соответственно превращению партий в чисто номенклатурные образования и их отрыву от реальной жизни и реальных проблем общества.

Холодковский К.Г.

Здесь уже говорилось о печальном состоянии нашей партийной системы. Мне думается, что наши партии выполняют в основном три функции. Одна – это функция приводного ремня, которую берет на себя «партия власти». Причем приводной ремень – это отнюдь не обратная связь, это связь односторонняя. Другая функция, которую выполняют оппозиционные партии – ограничителя (довольно слабого) маневра власти. Одно из проявлений этой функции мы видели при обсуждении поправок к бюджету. И, наконец, третья функция, которую они, к сожалению, до сих пор осуществляют плоховато, – это функция политической ориентации избирателей. Плохо выполняют ее они потому, что избиратели вынуждены ориентироваться не столько на программы, на реальные позиции партий, сколько на некие символические сигналы, которые посылают персоны, возглавляющие партии.

Сейчас довольно большое распространение получило мнение, которого придерживаются и очень серьезные исследователи (один из них присутствует здесь – это А.Н. Кулик), согласно которому эта печальная ситуация вполне оправдана тем, что партии отжили свой век. Выдвигается тот аргумент, что  партии на Западе являлись порождением тех серьезных социальных и идеологических различий, которые сейчас там уже в значительной мере сглажены, и что упадок партий на Западе отражается и на их судьбе у нас. Вместо партий выдвигаются другие формы артикуляции и защиты политических и социальных интересов – прежде всего, различные группы интересов, устанавливающие корпоративные связи с государством.

Мне кажется, однако, что те, кто считает, что партии у нас не имеют будущего, не совсем правы. Общественная потребность в партиях у нас существует. Она есть одновременно и у власти, и у самого общества. Эта потребность носит объективный характер. Это не значит, что она непременно реализуется и что это случится достаточно быстро. Она даже может вообще не реализоваться, особенно в том, что касается общества, но она есть. Какова эта потребность? Власть нуждается в структурированной, институциализированной  поддержке общества. Мы видели, что был период, целое пятилетие (а в период революционной трансформации это много), когда власть не имела широкой общественной поддержки. И в этой ситуации только аморфное, апатичное состояние общества выручало власть.

Сейчас есть эта поддержка, но она носит персонифицированный, плебисцитарный характер. Это ненадежно: поддержка не структурирована, не закреплена, может ускользнуть, как ускользнула при Ельцине. Для того, чтобы эту поддержку закрепить, структурировать, власть нуждается в партиях или, скорее, в одной партии, действующей по принципу приводного ремня, ибо остальные партии должны играть роль некой декорации. Поэтому и обсуждаемый закон, очевидно, может быть назван законом не столько о партиях, сколько о «партии власти».

Но партии нужны и обществу. Еще раз подчеркиваю, что потребность эта объективная, т.е. пока не осознанная обществом. Она заключается в решении кардинальных вопросов российской жизни. На Западе многие основополагающие вопросы внутренней политики в общем и целом решены, поэтому и партийные различия сглажены. В России это не так. Мне кажется, что есть четыре проблемы российской жизни, которые до сих пор не решены. Это проблемы выбора между двумя крайностями. Во-первых, между модернизацией и традиционализмом (сейчас это выглядит как выбор между рыночной и мобилизационной экономикой). Во-вторых, выбор между демократией и авторитаризмом. Далее – выбор между западничеством и самобытностью, почвенничеством или, если угодно, евразийством. Наконец, это выбор между технократической, элитарной политикой и политикой, учитывающей широкие социальные интересы. Между этими ориентирами все время колеблется российская политика и не делает окончательного выбора.

Верхушечные решения могут наметить выбор, но утвердить, закрепить его может только институт, обеспечивающий поддержку общества. Для того, чтобы выбор стал окончательным, необходимо политическое структурирование не только власти и не только элиты, но и широких слоев общества. Нужен своего рода общественный договор, инструментом которого могут служить только массовые политические организации. Массовые не обязательно в смысле членства, но обязательно в плане массовой поддержки, массового соучастия. Этот общественный договор может и не вылиться в однозначный выбор в указанном коридоре возможностей. В выборе между двумя сторонами дихотомии возможны и какие-то сложные компромиссы, неоднозначные сочетания того и другого. Но в любом случае решение должно быть принято обществом, выливаться в некий синтез, являющийся результатом политической борьбы, затрагивающей широкие общественные слои, результатом осознания массами сущности выбора, чего мы сейчас не видим.

До этой роли партий у нас, естественно, далеко. И здесь есть большое различие между партийным строительством и формированием партий. Если говорить о партийном строительстве, то это то, чего добивается власть – чисто формальное построение неких структур. Формирование партий – процесс гораздо более органический и гораздо более длительный. Поэтому в соревновании между интересами власти и интересами общества на этом поле общество неминуемо проигрывает. И все-таки процесс формирования уже идет. Если мы обратимся к изучению массовой базы партий, их электоральной поддержки, мы увидим, что каждая из этих электоральных баз обладает своей социально-демографической и психологической индивидуальностью. Разумеется, это только самый первоначальный период структурирования общества. Это те самые, по Марксу, «мешки картофеля», совокупность сходных элементов, при отсутствии между ними горизонтальных связей, солидарного единства.

С этой точки зрения нынешний закон принесет не столько пользу, сколько значительный вред, поскольку он резко усилит аспект партийного строительства в ущерб процессу органического формирования партий. Он сузит возможности появления новых партий. А ведь появление новых партий – это результат какого-то общественного движения, каких-то импульсов, идущих из толщи общества. Импульс интеллигентский, демократический дал в свое время многочисленные, но небольшие партии, импульс люмпенский – общественную поддержку ЛДПР. Стеснять возможность появления новых партий – значит исключить перспективу новых общественных движений, захватывающих толщу общества. А именно такие движения могут породить настоящие партии.

Новый закон – не только помеха образованию новых партий, но и стеснение деятельности существующих. Развитию партий очень мешает недоверие к ним как институту. Между тем применение закона будет дискредитировать партии сразу с двух концов. «Приводной ремень» партии власти будет вызывать в памяти КПСС, а финансирование партии будет подрывать авторитет всех партий вообще.