Федотова В.Г.

Уважаемые коллеги, я согласна со многими высказанными идеями, в частности, и с той, что мы прошли поворотный пункт, за которым нет возможности возврата к прежнему режиму. Недавние идеологические баталии в Думе по поводу перераспределения комитетов и отстранения коммунистов от руководства многими из них, принявшие несколько опереточный характер, об этом красноречиво свидетельствуют. Вместе с тем,  необходимо признать несовершенство российской демократической системы и рынка. Даже если рассуждать в терминах транзитологии, идеи которой я не разделяю, но которые здесь явно и неявно были представлены в выступлениях, то придется признать, что мы находимся на начальной фазе перехода к демократии, а именно на стадии либерализации, когда  нет еще ни социальных пактов, ни консолидированной демократии,  которые   порой приписываются  российскому демократическому процессу. Сегодня мы должны признать несовершенство демократии, но еще большее несовершенство рынка. Я не хочу спорить о терминах, есть рынок  или нет. Но при первой же попытке быть точными, приходится говорить о том, что несовершенство рынка таково, что его более правильно назвать квазирынком. По справедливому мнению Т. Шанина, в России существует не рынок, а эксполярная (ни государственно регулируемая, ни рыночная, а лежащая вне этих полюсов), неформальная экономика, отягощенная теневыми и криминальными отношениями, а так же господством монополий.

Идеи экономической свободы  преобладают в обществе над идеями демократии, чем я лично недовольна. Но, если следовать общественным настроениям, задачей Путина сегодня является формирование адекватных рыночных структур.

На мой взгляд, большинство принимаемых сегодня правительством проектов и программ, таких как реформы трудовых отношений, жилищно-коммунальной сферы, медицинских услуг, модернизация образования, изменения политики в отношении малого и среднего бизнеса являются реакцией на квазирыночные отношения, их отражением, не содержащим перспектив преодоления их наличного состояния и укрепления цивилизованного подлинного рынка. В социальном плане они не способствуют укреплению среднего класса.

 Например, трудовое законодательство – это следствие отсутствия рынка труда. По мнению Ю. Лужкова, средняя зарплата москвича составляет 250 долларов в месяц. Это – нечто, вроде средней температуры по палате. И всем ясно, что и в Москве, и в других местах нет возможности заработать на основе профессионального квалифицированного труда, особенно интеллигенции – учителям, врачам, инженерам, работникам госбюджетной сферы, и рынок имеет очень искаженный, непроизводительный  полукриминальный коррумпированный характер с неадекватной оплатой, деланием денег из воздуха. Трудовое законодательство не запрещает такой рынок труда и не изменяет его, а просто закрепляет существующее положение.

Возьмем жилищно-коммунальную реформу. Эта реформа не случайно отодвинута. Населению негде заработать – раз. Второе. Мы знаем, сколько бы мы ни платили, ничто не улучшится: придет сантехник и скажет, что трубу надо замотать скотчем. Третье. Половина жилья совершенно не подлежит ремонту, оно нуждается просто в сносе. Следовательно, демонополизация  сферы жилищных услуг не изменит ситуацию. Нам нужен рынок жилья, где конкуренция привела бы к снижению цен на него и сделала бы покупку жилья доступным населению. Хотя сегодня действует предписание А. Починка, о том, чтобы жилье в Москве продавалось по рыночным ценам, без учета заслуг и применения социальных льгот,  цены являются монопольными, и нормальный рынок жилья отсутствует. Приведу пример. В Москве  трехкомнатная квартира (необорудованный бетонный блок) продается  этому символическому гражданину с 250-ю долларами месячной зарплаты  за 80-90 тысяч долларов. Из чего складывается эта цена? Бетонный блок таких денег не стоит. Работают  там «рабы» – незарегистрированные в Москве, а значит нелегальные рабочие с Украины, Молдавии, Литвы, из российской провинции. Живут они,  как правило, на нарах в снятых для этих целях помещениях, часто на самих стройках, получают копейки, обираются рэкетом, хозяевами, милицией. Земля, как известно, пока не продается. Процент отчисления квартир в муниципальную сферу не возвышает стоимость квартиры до означенной суммы. Огромная цена квартир – это поставленная монополистом цена. Значит, складывается ситуация, когда жилищно-коммунальная реформа производит перекладывание ответственности на плечи населения, не способного вынести груз этой ответственности, и ничего не делает в отношении жилищных монополистов. В начале 20-х годов студент Гарварда Льюит покинул университет и начал производить  относительно дешевые дома (6 – 8 тыс. долларов) без фундамента, на бетонном основании, продажа которых стала массовой и произвела американский средний класс. Позже этот класс поддерживался кредитной политикой государства, тем, что дома стало можно покупать в долг, а не платить чистоганам по монопольным ценам.  Жилищно-коммунальная реформа без демонополизации жилищного строительства и кредитной политики государства уничтожает средний класс.

Горбачев М.С. Это тогдашние 6 тысяч долларов?

Федотова В.Г. Да, это тогдашние 6 тысяч долларов, и может быть они равны сегодняшним 80 тысяч долларов. Но ведь речь идет об американцах, которые в ту пору получали примерно 1000 долларов, а не о наших людях, даже в Москве получающих мифические 250 долларов, не говоря уже о бедности провинции.

Реформа образования и медицинских услуг открывает дорогу  криминализации, к процветанию авантюристов. Положительные примеры не могут закрыть преобладающего мотива частного образования – наживы. Десятки неготовых к этому виду деятельности университетов открываются и лопаются как мыльные пузыри.  Конечно, попытка поощрить частное образование выводит из тени коммерческое использование государственных учебных заведений коррумпированными чиновниками. Но оно плодит новые формы криминальной и теневой деятельности. Любой из нас может назвать некоторые низкопробные частные университеты, в том числе функционировавшие без лицензий и аккредитации, проворовавшие деньги, внесенные студентами, открывающие даже медицинские и психоаналитические факультеты, укомплектованные не специалистами, а всевозможными экстрасенсорами и самозванными психологами. А между тем, образование – это сфера наших достижений, с которой мы могли бы выйти на глобальный рынок. Как известно, Америка процветает в сфере образования благодаря тому, что она обучает иностранных студентов. Достаточно сказать, что 100 тысяч китайских студентов учатся в Америке. Я знаю профессора и чиновника из Женевы, которому швейцарское правительство поручило перейти  к продаже образования за рубеж отчасти даже взамен традиционного швейцарского экспорта часов, ювелирных изделий и пр. А ведь российское образование и медицина имеют престиж в мире, и услуги в этой сфере можно продавать на Запад, где они слишком дороги, и на Восток, где они недостаточно качественны. Многие иностранцы, в том числе из США, Китая, стран СНГ готовы платить у нас меньшие деньги за высококачественное образование. Например, вьетнамцы, которые у нас учились бесплатно, сегодня могли бы платить. Модернизация образования в предложенном варианте не приведет к выполнению образованием таких важных социальных функций как эгалитарная (увеличения социального равенства) и будет мало способствовать формированию новой элиты (осуществлению им второй важной функции – элитарной), а главное не позволит при отсутствии рынка труда квалифицированной рабочей силы реализовать главную социальную функцию образования – производство среднего класса. Реформа образования ориентируется на очередной виток полукриминальной приватизации.

Реформа малого и среднего бизнеса пытается освободить рынок от коррумпированных чиновников. Это важно сегодня. Советник Б.Н.Ельцина А. Ослунд сказал: «Русские... поняли, что деньги надо вкладывать туда, куда тебе шепнет из вложить друг  из правительства». Подобная ситуация и подобная репутация далее нетерпимы. Но полное снятие всех форм контроля  со стороны государства усилит контроль криминала за рынком. При всем том, что идет разговор о снижении всяческих барьеров для малого и среднего бизнеса, не сделано ничего для декриминализации этого бизнеса и не сказано о том, что государство способно этот бизнес защитить. Задача защиты рынка от криминала и монополий – это задача государства, а не только правоохранительных органов, тем более, что правоохранительные органы ведь тоже считает, что население само себя может охранять: нанять частных охранников, в домах завести консъержей за деньги жильцов и пр. Приведу аргумент, подтверждающий «перспективу» дальнейшей криминализации малого и среднего бизнеса: отсутствие лицензий в полиграфической отрасли  способствовало росту огромного рынка фальсифицированных лекарств из-за того, что любая упаковка сегодня может быть подделана. Можно предсказать колоссальное увеличение пищевых отравлений  при новой политике в отношении малого и среднего бизнеса. Вспомним, что произошло в 90-ые в связи с  открытием возможности частного производства водки, сколько смертей. Реформе малого и среднего бизнеса не предшествовали  законодательные акты, ограничивающие своеволие и злоупотребления в данном бизнесе. Кроме того, она вовлечет неквалифицированный слой граждан. Даже разбогатев, они не станут ядром среднего класса, которое во всем мире составляет образованное зажиточное население.

Наш капитализм – антивеберский, нецивилизованный, построенный на алчности, а не на экономической рациональности. Он одновременно антихайековский в том отношении, что в нем не формируется система конкуренции. Ведь рынок – это один из главных институтов инноваций, существующий наряду с наукой и образованием. Часто задается вопрос: «Ну и что? Все равно какие-то позитивные процессы в нем вызревают, постепенно он цивилизуется, а веберовским и хайековским он быть не может». На вопрос, «ну и что?» невозможно отвечать, потому что его задают те, кто уже сделал выбор и те, для кого личная или партийная повестка дня не совпадает с общественной. Да, нет причин для формирования в России капитализма на тех основах, которые были у западного капитализма, но государственные решения должны быть направлены на его совершенствование, а не на закрепление его несовершенств. 

20 марта этого года в России произошло важнейшее для ее развития событие – сформирована программа девяти научно-технических приоритетов. К сожалению, в их число не вошла ни одна из социально-гуманитарных наук, исключая экологию, содержащую социальный аспект. Вместе с тем, развитие общества сегодня, причем любого общества, поскольку весь мир меняется, сопряжено с огромными рисками , и риски должны быть предсказаны, проанализированы и, по возможности, предотвращены. Конечно, есть и непредвиденные риски. Но есть те, которые можно предвидеть и даже очевидные. Социальное знание не может быть приватизировано группой близких к правительству чиновников. Должен был использован потенциал Академии наук, университетов, независимых экспертиз. В условиях перемен социальные науки должны участвовать в независимых экспертизах рисков проводимых модернизаций отдельных сфер общества и общества в целом. Кроме того, сегодня признано в мире, что  социально-гуманитарные науки должны производить инновации, предотвращающие эти риски и опережающие риски технологических инноваций.

Я хотела бы особо сказать о главной проблеме, которая меня как ученого и всех нас затрагивают в этой ситуации. Это – приватизация знаний, то, что  узкая скамейка приближенных к власти вырабатывает проекты, которые не получают общественного обсуждения, которые не имеют независимой экспертизы и расчета рисков.

Потеря рейтинга СПС, чьи проекты до сих пор являются приоритетными, менее, чем до 6%, является серьезным сигналом социального недовольства населения, опасности падения рейтинга Президента, а события в Воронеже, выход 20 тыс. коммунистов, в том числе и молодежи, на первомайскую демонстрацию в Москве, свидетельствует о том, что обстановка накаляется. Нельзя исключить и аргентинский вариант развития событий при резком введении тех мер реформирования, о которых было упомянуто выше.

Обычным аргументом в пользу этих реформ является утверждение, что государства нет денег, а так же нет краткосрочных и среднесрочных источников дохода. Позволю себе с эти не согласиться.

Среднесрочные источники экономического роста – это рынок и образование, это открытие новых рынков, выход на глобальный рынок с неожиданными технологиями и уникальным продуктом. Главная функция государства состоит в том, чтобы сделать рынок свободным не только от государства, чего еще не достигнуто, но и от криминала.

На мой взгляд, в стране имеются среднесрочные источники ресурсов, которые могут лежать в сфере трудового рынка, демонополизированного рынка жилья, в сфере международного рынка образования и медицинских услуг. Краткий и среднесрочный источник номер один – создание банка, относительно которого вкладчики могли бы быть уверены, что  он лопнет только вместе с государством, что государство дает гарантии сохранения вкладов. Тогда инвестиции пойдут и вывезенный капитал вернется. На Запад вывезено, начиная с 1991 г. 300 млрд. долларов. Сколько таких «планов Маршалла», которые Россия подарила Западу? План Маршалла был 13 млрд., в сегодняшних ценах это примерно 100 млрд., т.е. три «плана Маршалла». 

Господин Макаренко, выступая на данной экспертизе,  высказал мысль, что рынок закрывает возможность существования социального государства в сегодняшней России. Я полагаю, что рынка, который закрывал бы эту перспективу, в России нет. Дорогу социальному государству старого типа в Европе закрыл не внутренний рынок, а глобальный рынок, ибо капитал начал уходить из своих стран, и нельзя уже было собирать высокие налоги с их последующим социальным перераспределением. Однако и в Западной Европе социальное государство видоизменяется, приспосабливаясь к рынку, больше опирается на гражданское общество, переходит к формуле взаимной ответственности общества, государства и индивида, которая для нас преждевременна из-за отсутствия гражданского общества. Возможно, у нас социальное государство должно тоже как-то модифицироваться, но не так, как в Западной Европе, а отвечая на наши реалии. Однако отрицание социального государства в России антиконституционно, ибо согласно 7-й статье Конституции государство РФ – социальное государство. И главная функция социального государства сегодня – создать подлинный рынок, декриминализировать его. Какая модель декриминализации и социализации может быть применена или изобретена, сегодня не ясно,  над этим надо работать. Но, например, ордолиберализму – известной модели послевоенной Германии может быть найдено некоторое применение в России, хотя денежная реформа Эрхарда  не пройдет из-за открытости рынка для иностранных валют.

Что касается внешней политики, мне кажется, она продолжает внутреннюю,  считая  внутренние реформы либеральными. Ведь очень многие пишут, что произошло второе издание либеральных программ Гайдара, и мы полагаем, что Америка должна нас заключить в свои объятия по этой причине. Мы порой считаем, что наше желание быть частью Запада настолько священно, что нас за это Запад должен поощрить. Но Америка знает, какой на самом деле у нас рынок и какая на самом деле демократия. И по этой причине она не может нас считать лишь младшим партнером или не считать партнером вообще. Я вовсе не хотела бы одобрить  поведение американцев, которые, когда еще не были убраны трупы в Афганистане, где мы были активными участниками антитеррористической коалиции, не приняли нас в НАТО,  объявили программу противоракетной обороны. Они могли бы сделать это хотя бы на месяц позже, если уж они так хотели. Я не всю проблему обсуждаю, а я обсуждаю проблему той части нашей способности к цивилизованному капитализму, которая упущена, которая продолжает оставаться неосуществимой. Сегодня, объявленное в Послании Президента Федеральному собранию кредо прагматизма российской внешней политики, опоры на собственные силы, в котором звучит мотив самоуважения нации, сулит большие перспективы, чем надежда крайних либералов на американскую помощь.

На нашей дискуссии обсуждается федеральный уровень власти, центральное правительство, которое всем хочется поставить  «за стекло», сделать проницаемым. Если это застеколье еще хоть как-то просматривается, и иногда можно понять внутренние пружины, то происходящее в провинции,  дремучие отношения и связи там лишены публичности. Появление представителей Президента на некоторое время остановило своеволие губернаторов. Но сегодня мы видим, оно остановило его только  до тех пределов, когда они теряют лояльность к центру. В отношении своих собственных «подданных» они проявляют страшное своеволие, используют административный ресурс и прочее.

И последнее, что я хочу сказать. Полтора года назад мне удалось личными усилиями, публикацией в «Независимой газете», руководимой В.Т. Третьяковым, приостановить разгром Пензенской  области как слабого региона, которую затеял Кириенко. Он показывал, что это такой дотационный, нехороший край. Пенза ничем не отличается от любого другого русского города. Я считаю, что любой центр в России – это все-таки точка роста. И поэтому сегодняшняя программа по укрупнению – это программа децентрализации, разрушения очагов культурных, которые хоть как-то сложились, инновационных возможностей, которые тоже в какой-то мере существуют в провинции.