Ципко А.С.

Тайну Путина я решил искать в себе самом, в своем политическом сознании. Ведь, в конце концов, каждый из нас является частью коллективного сознания нации. В самом себе я обнаруживаю разрыв между позитивным исходным отношением к Путину как к личности, и дефицитом рациональных аргументов в пользу этих благостных эмоций, связанных с новым руководителем России. Может быть, мы уже свыклись с благами, с первыми результатами путинского правления, принимаем уже как должное принесенную им стабильность, предсказуемость, ощущение перелома, принимаем как должное и рост управляемости страною и гаснущие в национальных республиках центробежные тенденции. Обычно требования к лидеру растут по мере того, как он начинает что-то делать, по мере улучшения ситуации.

Но все же надо согласиться с явным дефицитом каких-либо прорывных, системных достижений за два года правления Путина у власти. По крайней мере, очень многое, чего я ожидал от Путина, он не сделал. Ничего не делается для обуздания преступности, для присвоения государством природной ренты, для возвращения внутреннего долга, для освобождения от навязчивых пут одержимых либерализмом. Ничего не делается для национального примирения. Нет признаков продуманной национальной политики. Скорее всего, Путин, как и его либеральное окружение, не чувствует эту проблему. И так далее.

Ничего не делается для поиска экономических ресурсов, укрепления российской государственности. Путин начинал с призыва к инвентаризации всех экономических ресурсов российского государства. И это было верно. Ибо мы бедны не потому, что мы бедны, а потому, что ничего или мало делаем для эффективного использования еще сохранившихся государственных активов. Очевидно, что только при восстановлении контроля государства над природной рентой, мы можем увеличить свой бюджет по крайней мере в два раза. Путин только за счет ужесточения контроля над использованием сверхприбылей нефтяных компаний может поднять нищенские заработные платы учителей и врачей, довести их хотя бы до прожиточного минимума. Но вместо собирания всех государственных ресурсов и всех государственных активов в один кулак, мы наблюдаем политику доведения приватизации до победного конца. Не понятны принципы, которые побуждают Путина поддерживать распродажу государственных активов «Славнефти». Какой смысл в приватизации эффективной государственной компании? Так и не выработана стратегия укрепления материальной, ресурсной базы российской государственности. Вместо этого Путин, как в свое время Ельцин, сделал ставку на автоматизм рынка, на либеральную концепцию саморазвития рыночной экономики. Мол, не надо ничего делать, не надо ни с кем ссориться, достаточно только снять чиновничьи, государственные препоны на пути предпринимательской активности, достаточно только не мешать людям зарабатывать себе на жизнь. Путин не видит, что разгосударствление экономики, к которому подталкивают его одержимые либерализмом советники, в русских условиях ведут не столько к конкуренции, сколько к хаосу, росту воровства, к десоциализации производителя. Стихия рынка у нас в России ни к чему не ведет, кроме перетекания национального достояния в руки 15 – 20 финансовых групп с последующим вывозом этого капитала за рубеж. Так было при Ельцине. Эти же процессы перекачки национального достояния за пределы России мы наблюдаем и при Путине. Сам тот факт, что при Путине эти процессы вывоза капитала ускоряются, свидетельствует не в его пользу. По сути, либеральная программа Путина означает только перенос ответственности за выживание общества с плеч государства на плечи рядовых граждан. У нас в России даже развитие мелкого и среднего бизнеса невозможно без помощи государства. Что же касается регионального развития, стимулирования реального производства, стимулирования фермерства, то их судьба всецело зависит от участия и помощи государства. К сожалению, Путин не видит или не хочет видеть бесперспективность проводимой им экономической политики.

Не может Путин и обуздать лавинообразный рост преступности. Как-то не вяжется его образ решительного лидера, способного на жесткую политику, с его либеральным, по сути, попустительским отношением к преступности. Хорошо, что Путин не популист, не ищет дешевого и легкого авторитета у нашего архаичного и традиционалистского населения. Но все же очевидно, что преступный мир признает только силу, тем более русский преступный мир, что без чрезвычайных мер по обузданию криминалитета нам не восстановить общественный порядок. Вместо этого Путин нам рассказывает либеральные речи об опасности ужесточения наказания, о том, что отмена моратория на смертную казнь ничего не даст. Складывается впечатление, что Президент примирился с существующим высоким уровнем преступности. Складывается впечатление, что Путин очень хочет понравиться либеральной общественности Запада, соотносит свою внутреннюю политику, прежде всего с ее неолиберальными представлениями о добре и зле, с ее представлениями о «демократии» и «цивилизованности». И это в условиях, когда Европа на глазах правеет, когда закачалось кресло под Шредером, под всем левым либерализмом.

Очевидно, что Грызлов не тот человек, который в состоянии выработать программу обуздания преступности. Громкие заказные убийства не раскрываются. Количество убийств на протяжении последних двух лет выросло на 25 процентов. Организованная преступность как держала, так и держит до сих пор под своим контролем значительную часть экономики.

При Путине так и не произошло ожидаемое сближение власти и народа. Диалога между властью и народом как не было, так и нет. Политика как подменялась, так и подменяется пиаром. Складывается впечатление, что для Путина, как и для Ельцина, куда более важно, что думают о нем на Западе, по сравнению с тем, как будет складываться его популярность в самой России. Мы ложимся костьми, чтобы аккуратно платить по внешним долгам, но практически ничего не делается для выплаты внутреннего долга старшему и среднему поколению бывших советских людей. Власть Путина не воспринимается как власть народная, служащая народу. При всем своем уважении к Путину как к достойному лидеру страны, люди в массе осознают, что на власть надеяться нечего, что мы живем в стране, где каждый выживает, как может. Недавно одна старуха, крестьянка из села под Калугой, сказала мне: «И Путину до нас, простых людей, нет дела. Он все время разъезжает по заграницам. Никому нет дела до крестьян. Хлеб не сеют. Мужики пьют» Складывается впечатление, что Путина чтят не за его дела, а просто за то, что он есть, не мешает людям выживать, жить, как они приспособились. Конечно, сам факт, что у нас появился субъект самовыживания, достоин одобрения. Но разрыв между жизнью и делами тех, кто наверху, и жизнью народа, предоставленного самому себе, имеет и негативные последствия. Такая «самостоятельность» народа ведет одновременно к десоциализации населения, к разрыву между жизнью общества и государства.

В том-то и дело, что на сегодня, при оценке двух лет президентства Путина, мы выбираем щадящий для него режим анализа. Мы как бы смотрим на Путина с близкого расстояния, обращаем внимание только на выигрышные моменты его деятельности, на то, что, по сравнению с анемичным Ельциным, он молод, энергичен, легко обучается, с блеском ведет внешнюю политику. Мы уже более года говорим о том, что Путин остановил распад Российской Федерации, добился определенной консолидации политической элиты. Все это так. Но ведь для пользы дела, для пользы самому Путину важно посмотреть на его деятельность с исторических позиций, попытаться ввести его дело, его миссию в исторический контекст, рассмотреть его задачи как в контексте трансформации коммунистической системы демократического общества, так и в контексте российской истории ХХ века, в контексте нерешенных проблем нашей национальной истории.

Скорее всего, у Путина, как у русского человека, есть желание помочь своей стране, сделать ее краше. Но у него явно не хватает опыта концептуального мышления, необходимого для выработки стратегии. Поэтому мы, эксперты, в прошлом ученые, просто обязаны помочь Президенту, обязаны помочь формированию более широкого взгляда на нынешнюю российскую действительность. Одновременно, на мой взгляд, дело Путина надо оценивать не только потому, что он сделал, а потому, что он мог сделать, исходя из существующих возможностей, резервов преобразования нашей русской жизни.

Скажу сразу, Путин не до конца использовал патриотический порыв населения, не использовал российские ожидания мобилизационной идеи, мобилизационной программы. Путин не рискнул выйти один на один с русским народом и поднять его на какое-то историческое деяние. Все было пущено на самотек, на саморазвитие рынка и логики самовыживания. Все сделанное, кроме реформы Совета Федерации, достойно позитивной оценки. Но все же настало время для более глубокой и всесторонней оценки курса Путина.

Поднять планку требований к Путину мы обязаны не только во имя страны, но и во имя репутации самого президента. И тут Путину необходимо самому определиться: или он ощущает себя исторической личностью, призванной сыграть заметную роль в российской истории, поднять Россию с колен после Беловежского падения, или он, на самом деле, ощущает себя менеджером, нанятым командой Ельцина и призванным сохранить статус-кво, сохранить стабильность.

Кстати, и вторая цель достойна уважения. Но лично я связывал и до сих пор связываю с Путиным большие надежды. Кризисная ситуация в стране требует от ее лидера миссионистского порыва. Поэтому я и пытаюсь смотреть на дело Путина, как на историческую миссию, рассматривая все происходящее как в связи с прошлым, так и сопоставляя наше политическое бытие с политическим бытием наших бывших друзей по социалистическому лагерю. На фоне Польши или Венгрии лучше видно, чего мы не делаем.

Как только мы посмотрим на наши дела и нашу политику в контексте общего процесса трансформации бывших социалистических обществ, то мы перестанем удивляться, почему «западник» Путин выстраивает моноцентрическую систему, ломает и без того хрупкую систему сдержек и противовесов, низводит наш Сенат до роли палаты приказчиков, региональных баронов. В том-то и дело, что Путин, на самом деле, ничего не выстраивает, он просто приводит полученный им в наследство от Ельцина режим выборного самодержавия в соответствие с его авторитарными исходными принципами.

Не может быть реальной демократической смены власти, реального разделения труда, реальной многопартийности, когда Президент, как русский царь, возвышается над всеми ветвями власти, ни перед кем реально не ответственен, в любую минуту может сменить премьера, генерального прокурора, и одновременно осуществляет непосредственный контроль над силовыми структурами. Путин ничего не «выстраивает», он просто действует в соответствии с нашей авторитарной Конституцией, которая блокирует реальное развитие демократии. И в этом нет его личной вины. В этом больше вина тех, кто сейчас его критикует за моноцентрические порывы.

Наше политическое развитие до сентября 1993 года шло теми же путями, какими шли от коммунизма к демократии все страны Восточной Европы. Мы пережили ту же демократическую революцию, что и страны Восточной Европы, мы, как и страны Восточной Европы, переходили от коммунизма к демократии в социалистическом правовом поле, используя принцип большинства для захвата власти. В Польше строй изменился благодаря переходу депутатов от крестьянской партии на сторону демократов, в СССР демократы захватили власть во время выборов Председателя Съезда народных депутатов Российской Федерации. До сентября 1993 года, до указа 1400 о роспуске Съезда народных депутатов Российской Федерации в России, как и в других странах Восточной Европы, была парламентская республика. Все вопросы трансформации коммунизма в демократическое общество во всех бывших социалистических странах решались простым большинством, простым перевесом сил в парламентах.

Кстати, в Польше после ухода коммунистов, как и в России, возникали конфликты между Президентом и Сенатом. Но там и в силу традиции, и в силу национального менталитета Президенту приходилось искать компромисс с враждебным ему парламентом. А у нас, как только Президент потерял поддержку в парламенте, он сразу же отменил действующую конституцию и, опираясь  на силу, на армию и МВД, разогнал противостоящую ему законодательную власть.

Нельзя ничего понять в сложившейся политической системе, доставшейся в наследство Путину, не принимая во внимание его генезис. Сложившаяся политическая система, то есть то, что мы называем «ельцинский политический режим», сложилась в результате государственного переворота, в результате провозглашенной диктатуры действующего Президента. Конституция декабря 1993 года, так и не получившая внятного, очевидного, всенародного одобрения, просто зафиксировала то, что многие эксперты называют «выборным самодержавием». У нас нет демократической смены власти, ибо у нас нет свободной игры политических сил, когда власть свободно перетекает от правящей партии к оппозиции и наоборот.

Демократия существует только тогда, когда все партии являются равноправными, равноценными субъектами, обладают равными правами в своих притязаниях на власть. Но у нас этого коренного условия демократии нет, ибо у нас КПРФ выступает на политической сцене в роли традиционного «лишенца». Она в праве играть в политические игры, но не в праве становиться правящей партией. У нас, как говорил Ельцин в 1996 году, кандидат от КПРФ не может стать Президентом ни при каких условиях, даже если он победит на выборах.

И ничего в стране не изменилось по сравнению с 1996 годом, до сих пор мы живем в условиях скрытой гражданской войны, в рамках диктатуры «победившей демократии», «победивших реформаторских сил».

Таким образом, Путин получил в наследство от Ельцина не только Россию, но и все наши политические болячки. Речь идет о наследии гражданской войны осени 1993 года, об отсутствии гражданского мира, о зафиксированной в Конституции моноцентрической власти, блокирующей демократическую смену власти, об отсутствии полноценной многопартийной системы, об отсутствии разделения власти, об отсутствии национального согласия.

Таким образом, мы обязаны мерить успехи и дела Путина не только по тому, как он справляется со своими обязательствами перед бюджетниками и пенсионерами, по тому, как он решает проблемы, которые не мог решить Ельцин, но и по тому, как он видит и решает национальные задачи, проблемы консолидации и, прежде всего, национальной консолидации новой России.

Несомненно, Путину удалось восстановить иерархию власти, укрепить управляемость страной. Укрепление политической стабильности, несомненно, является его политической заслугой. Для решения этой задачи он использовал огромный административный ресурс ельцинской моноцентрической системы. Но сейчас пора начать разговор о Конституционной реформе, о путях расширения полномочий Думы, о путях формирования российской многонациональной элиты, о путях превращения нашей внесистемной оппозиции в системную с правом борьбы за реальную власть.

Пора лечить наши традиционные российские болячки. Но для этого их надо видеть. Путину нужна команда, способная к национальному мышлению в цивилизационном смысле этого слова. Тогда появится и стратегия, и способность мыслить и оценивать свою деятельность в глобальном историческом масштабе.