Макаренко Б.И. «Надежды и разочарования президентства Путина»

1.      «ПОВЕСТКА ДНЯ» ПУТИНА

«Повестка дня» Путина – это модернизационный проект - третий за последние 15 лет, еще одна  попытка вывести страну из тупика.

Последний период президентства Б.Ельцина был отмечен прогрессирующей дезинтеграцией системы государственного управления. Легитимность государства и проводимой им политики реформ стремилась к нулю: общество попросту устало от «ельцинской модели» и желало обновления и порядка. В результате возник запрос на сильное государство, консолидацию общества, национальную идею (или, по крайней мере, на какую-то психологическую компенсацию национальной травмы).

В этом смысле приход В.Путина можно считать вполне закономерным. Конечно, нереальные условия в истории применять нельзя, но осмелимся предположить, что кто бы ни стал президентом после Б.Ельцина (в разное время на роль «преемника» котировались такие разные люди как Черномырдин, Примаков, Лужков), он бы столкнулся с той же повесткой дня – другой вопрос, в каком темпе и с какой степенью радикализма он бы принялся ее выполнять.

Общественный запрос поставил перед ним стратегическую задачу «новой модернизации», даже если сам Путин в начале своего правления и не рассуждал в таких категориях.  План укрепления государства + подъема экономики по своей сути ставят перед властью ту же задачу, которая вставала (и неизменно проваливалась) во времена и Горбачева, и Ельцина – вернуть страну в семью современных развитых стран, ликвидировать структурные пороки, которые обуславливали нарастающее отставание СССР (а потом России) от динамичных обществ и Запада, и Востока. Как и во всех предыдущих российских реформах, реконструкция механизма власти осуществляется «сверху» - не просто с усилением исполнительной власти, но с приданием ему роли главного, едва ли не единственного субъекта власти. Режим Путина становился за эти два года все более и более моноцентрическим.

Общие черты, характерные для реформаторского стиля В.Путина:

§          отказ от революционных шагов, ломающих основы сложившегося политического порядка. Все происходит в рамках Конституции, без нарушения буквы действующего законодательства. Задача президента - заставить элиту принять предложенные изменения, но достигается это легальным путем (даже если это подразумевает «выкручивание рук» некоторым оппонентам);

§         выдвижение на первый план инициатив, которые могут получить достаточно консолидированную поддержку в Думе, и откладывание на более позднее время проектов, по которым депутатский корпус может оказаться сильно поляризован;

§          готовность отступить, если с первой попытки «атака» не удалась, чтобы потом с новой силой вернуться к проекту;

§         прямые обращения президента к гражданам России через голову «бояр» при принятии наиболее важных и ответственных решений.

В сумме все это складывается в образ харизматически-бюрократического режима, с заметно ослабленным компонентом публичной политики.

Модель модернизации: социально-экономический уклад

Постановка вопроса о выборе между «либеральной экономикой» и «социальным государством» есть постановка ложная. Этого выбора у российской модернизации нет, что косвенно признал недавно и сам В.Путин, заявив, что Россия не может себе позволить социал-демократию. Нет сомнения в том, что модернизация ведет в сторону рыночной экономики, для которой и сегодня России не хватает многих институтов и механизмов. Строительство этих институтов не может не выглядеть «либеральным экономизмом», поскольку они заполняют пространство, на котором господствовали «нерыночные», а порой и «дорыночные» отношения планово-распределительной социально-экономической системы.

Уже третий государственный лидер (Горбачев, Ельцин, Путин), осуществляя модернизацию, пластами снимает институты, реалии, психологические привычки ancient regime, жертвуя при этом своей огромной стартовой популярностью, доверием в обществе и элите. Но по разным причинам строить новое у первых двух получалось труднее. Путин – первый модернизатор, у которого на первом плане задачи созидательные, и даже  поле, которое он «расчищает», засеяно в посткоммунистические времена.

Поэтому сегодня любой модернизационный проект будет либеральным в экономике – не потому что он строится по лекалам «Фридмана-Хайека» (этого на самом деле почти нет), а по сравнению с «наследием, от которого мы отказываемся».  Более того: онтологически невозможно сформулировать альтернативный проект модернизации. Единственной политической альтернативой, существующей в обществе, как и семь лет назад остается «коммунистический проект». И пока он существует, нет «жизненного пространства» для третьей некоммунистической силы. Все заявляемые альтернативы курсу Путина сводятся к «отличиям» по частным вопросам (пусть и исключительно важным для судеб страны), к критике существующего режима и/или его конкретных действий, но «вектор» модернизации безальтернативен – его можно заложить чуть «круче» (экономически либеральнее) или чуть «мягче» («социальнее»), но его нельзя оспорить в принципе.

Прежняя система, от которой страна уходит - не «коммунистическая», не «социал-демократическая» - она на сегодняшний день – вообще никакая. Там, где формально существуют «ареалы» советской системы, они попросту не работают: формально обширная система социальных льгот обеспечивает своим получателям мизерные платежи, которые язык не поворачивается назвать «социальной защитой»; трудовой кодекс – формально защищающий наемного работника – обходился всегда, когда работодатель начинал получать реальные доходы. В то же время законодательное и институциональное поле, обслуживающее рыночные отношения, сформировано не полностью. Конечно, Россия уже лет пят назад прошла этап «указного права», когда чубайсовские мальчики, ссылаясь на необходимость придать «декоммунизации» необратимый характер, проводили приватизацию на указах вместо законов. За первый и особенно второй созыв Думы многие законодательные бреши были закрыты. Но обратим внимание, что в области экономики «реформаторская повестка дня» 2001, а отчасти и 2002г. пользовалась старыми аналитическими заготовками – времен 1996-1998гг. Только сейчас появляются действительно новые законодательные проекты.

Модель модернизации: демократия

Отдельно – о демократии. За время президентства Путина «качество» российской демократии одновременно и улучшилось, и ухудшилось. «Ухудшения» очевидны, и о них сказано уже много: система власти стала моноцентрической, сдержки и противовесы ельцинского периода (оппозиционная Дума, фрондирующие губернаторы, автономный крупный бизнес, олигархические СМИ) серьезно ослаблены. Политические партии столь же слабы, как и пять лет назад. Идеологический плюрализм «подмёрз». Однако формальные нарушения демократических норм единичны, в целом институциональная система сохранена, и может развиваться по-разному. Но есть и не столь очевидные признаки улучшения качества демократии. Главный из них – снижение градуса конфронтационности в обществе и между основными политическими силами. По многим вопросам споры утратили «экзистенциональный» характер: спорят не о том «быть или не быть», а о том «сколько?» и «по каким правилам?» А такой спор подразумевает не «огонь на поражение» оппонента, а торг, пусть и жесткий (иногда с ударами ниже пояса). Но именно такая политическая игра потенциально создает демократические рамки для корректного плюрализма.           Независимо от того, на чем мы ставим акценты – на плюсах или минусах демократии «путинской эпохи», очень трудно себе представить развитие в России многопартийного политического плюрализма. С этой точки зрения страна по формальному критерию проваливает «тест двумя передачами власти», сформулированный американским политологом Хантингтоном.

Согласно этому тесту, демократия становится необратимой («консолидированной») только тогда, когда «партия демократизаторов» уступает власть после поражения на выборах, а потом возвращается к власти в следующем электоральном цикле, т.е., в стране существуют как минимум две политические силы, способные и брать, и отдавать власть по демократическим правилам.

Россия находится с точки зрения этого теста на своем привычном месте: посередине между Востоком и Западом. На посткоммунистическом пространстве все страны к Западу от России (кроме Белоруссии) этот тест успешно «сдали» - либо полностью, либо наполовину (как, например, Украина). Все страны, лежащие к Востоку – либо «провалили», либо и не собирались сдавать (как Туркменистан или Узбекистан). Мы же ничего не провалили, но передач верховной власти не осуществляли (смена Ельцина на Путина к выборам имела крайне косвенное отношение). Трудно себе представить, чтобы подобная передача состоялась в 2004  и даже в 2008 гг. Для России наиболее реалистичная модель формирования демократического  плюрализма – не через «многопартийность» - наша элита боится конкуренции по столь неуправляемым правилам, а через «выращивание демократизма внутри партии власти». Один из самых важных для Путина проектов – превращение аморфной «партии власти» в реальную партию, способную вырабатывать и осуществлять политическую программу и выдвигать лидеров. Только тогда «модернизационный проект» обретет преемственность и последовательность, а Россия «побочным эффектом» получит демократию.

2.       ДОСТИЖЕНИЯ И НЕУДАЧИ ПРЕЗИДЕНТСТВА ПУТИНА

И те, кто высоко оценивает реформы Путина, и те, кто их критикует, по-своему правы и не правы одновременно. Дело в том, что при масштабном модернизационном проекте общий вердикт их эффективности нельзя оценивать ни «поштучно», т.е., применительно к каждому конкретному шагу, ни «комплексно» на каждый момент времени. Общая рамка, общий «тектонический сдвиг» не могут проявиться за столь краткий срок как два года.

В критике многих конкретных мер, законов, проектов есть немало справедливого – даже если сделать поправку на то, что многие из критиков руководствуются собственной политической целесообразностью, а не объективными критериями. Но более важно, что эти меры предпринимаются, и их вектор задан достаточно четко и понятно. Многие (хотя не все) неудачи Путина есть продолжение его достижений или их оборотная сторона.

1. Сплочение нации. Самое важное достижение Путина в том, что он достиг национального консенсуса, преодолел раскол общества на «партию реформ» и «партию реставрации». При Б.Ельцине как минимум треть общества не принимала ни фигуру президента, ни его курс как «свой». В отличие от почти всех посткоммунистических стран в России не было общенационального консенсуса относительно стратегического курса страны. Ныне эта проблема снята: можно сказать, что только с «воцарением» Путина модернизационный проект стал общенациональным, хотя видят его различные силы по-разному. Другими словами, начало президентства Путина есть конец «транзита», точка необратимости посткоммунистического курса. Сам Путин говорил об этом в президентском послании 2001г.

2. Федеративная реформа. Оценивать реформу федеративных отношений тоже можно с противоположных позиций. Как ни странно, равно справедливы два противоречащих друг другу заявления: с одной стороны, подобных мер нельзя было не предпринять; с другой – реформаторские меры 2000г. (в том числе – учреждение института полпредов) уже «выработали» свой потенциал, а проблемы остаются нерешенными.

Разумеется, нельзя было не поставить ограничители губернаторской власти там, где она посягала на общефедеральные интересы (нарушение законодательства, фактический вывод из-под контроля центра силовых структур и т.п.) – и в этом смысле пакет законов позволил добиться многого. Но не все решения оказываются эффективными. Выясняется, что полпредам нельзя дать должной власти (например, экономической), потому что эту власть пришлось бы отнять у других «своих» же институтов – АП, Правительства; совершенно очевидно, что к вопросу о порядке формирования верхней палаты  придется еще раз возвращаться. Выясняется, что центр взял на себя гораздо большую долю контроля над консолидированным бюджетом,  и теперь вынужден нести ответственность за задержки зарплат в регионах.

Можно было бы говорить об «ограниченной эффективности» федеративной реформы, но мы знаем, что грядет ее «второй этап», что комиссия Козака работает над одной из самых болезненных проблем федеративных отношений – т.н. «сферой совместного ведения» центра и субъектов федерации.

3.Экономические реформы. Если верить «западникам», будь то американцы, европейцы или МВФ, то оценка этих реформ сугубо положительна – если их за что и критикуют, то за недостаточную скорость принятия и внедрения. «Изнутри» картина, разумеется, предстает менее радужной.

Во-первых, качество поступающих в Думу законопроектов оцениваются большинством экспертов невысоко, а темп их разработки считается недостаточным и в «Белом доме», и на Охотном ряду.

Во-вторых, при казалось бы жесткой вертикали власти и доминировании пропрезидентских сил в Думе они подвергаются мощным лоббистским атакам и порой меняются до неузнаваемости.

В-третьих, даже когда закон принят и подписан, он не всегда начинает работать, к тому же выявляются его существенные недостатки, а последствия внедрения оказываются противоречивыми.

Наконец, в-четвертых, до некоторых жизненно важных законов еще «руки не дошли» - например, до жилищно-коммунальной, без запуска которой федеральный бюджет никогда не станет до конца реалистичным.

Но, обратим внимание, все перечисленный недостатки и «негативные явления» относятся к «рабочим будням реформ» (или, чтобы уйти от советской реалии, к тому, что за океаном принято называть business as usual). Как уже отмечалось, вектор реформ выбран и четко обозначен, а деятельность последовательна и настойчива  - даже тогда, когда исполнительная власть «маневрирует», идет на уступки лоббистам. Недостатки же не могут не выявляться, но пока активность не ослабевает, сохраняется и надежда на то, что их исправлением тоже будут заниматься. Именно этого в России почти не было на протяжении предыдущих лет, наверное, именно поэтому в области экономических реформ, наша общая оценка скорее положительна и оптимистична.

4. Реформа силовых структур. На этом направлении ситуация менее радужна. Нельзя не оговориться, что в отличие от других сфер общественной жизни, в которых за предыдущие восемь лет все же происходили серьезные сдвиги, «силовые структуры» - прежде всего, вооруженные силы и МВД, достались Путину практически нереформированными. Главное противоречие, из которого Президент пытается выйти с «наименьшими потерями» - это противоречие между «статусным голодом» этих структур, стремящихся хотя бы частично вернуть себе то привилегированное положение, которым пользовалась «силовая элита» в СССР, и объективными потребностями и возможностями страны. Путину удалось найти и утвердить принцип «разумной достаточности» (например, отказ от программы строительства океанского флота, уход из Камрани), удалось утвердить некие «кроки» военной реформы, удалось поставить «гражданских министров» на Минобороны и МВД. К сожалению, больше «аргументов в защиту» политики Президента на этом направлении нет. Хочется надеяться, что «пока нет», потому что провал военной реформы способен резко снизить эффективность всех остальных модернизаторских начинаний.

5. «Зона неудач». Разумеется, в приведенный выше три пункта не уложились многие весьма важные (и очень разные) свершения В.Путина – сдвиг в судебной реформе, выстраивание систем отношений с отечественным бизнесом, возвращение «доброго имени» понятию «патриотизм» и т.д.

Но после этого списка нельзя не сказать и о зоне неудач. Первая из них – это «чеченская война», но, констатировав тот факт, что до прекращения мятежа против федеральной власти и установления мирной жизни в Чечне остается дистанция огромного размера, тем и ограничимся: в ситуации лета-осени 1999г. других выходов, кроме начала операции в Дагестане и Чечне у В.Путина просто не было. Он мужественно пошел на нее, хотя, возможно, прекрасно понимал, что эту войну легко начать, но очень трудно закончить.

Другие неудачи, к сожалению, связаны со сферой демократизации:

- борьба с олигархами дважды приводила к реальному ущемлению свободы слова (справедливости ради отметим, что не «летальному»);

- на направлении «партийного строительства» выросла еще одна недееспособная «партия власти», и заниматься этой темой президенту придется еще очень много;

- проект «гражданского общества» откровенно не получился, да наверное, и не мог получиться.

Итак, баланс достижений и неудач далеко не однозначный, но, подводя его, нельзя не сказать в защиту «главного действующего лица» по меньшей мере двух вещей:

- во-первых, ответ на вопрос Who is Mr.Putin? он нам дал – дал своей активностью, четко обозначенным вектором модернизации, упорством и последовательностью в их осуществлении;

- во-вторых, Президента, наверное, за многое можно (и даже нужно) критиковать за многое, а нельзя  - только за одно – за активность и работоспособность. Именно с этим мы связываем надежды, что достижений станет больше, а неудач – меньше.

3. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

Главный внешнеполитический дивиденд внешней политики В.Путина за «период после 11 сентября» состоит в том, что удалось минимизировать ущерб, и напротив, получить компенсацию за отказ России от некоторых прежде незыблемых позиций в сфере безопасности. Разве не бредом показалось бы любому из нас год назад примерно такое утверждение:

«За последние полгода американцы вышли из ПРО, не согласились подписать договор о сокращении наступательных ядерных вооружений; Россия в то же время приняла решение закрыть базы в Лурдесе и Камрани, дала согласие на размещение войск НАТО на аэродромах в Средней Азии и почти согласилась на расширение НАТО. В результате рейтинг президента России резко возрос, а одобрение его внешнеполитической деятельности достигло запредельных показателей в 83%».

А ведь произошло именно так. Большая часть этих событий (кроме, может быть, размещения американских войск в Средней Азии) все равно бы произошла. Но в условиях радикального улучшения общего климата отношений с Западом, союза в рамках антитеррористической операции они воспринимаются обществом и политической элитой гораздо спокойнее.

После 11 сентября Путин выбрал не просто правильный, но единственно возможный для России курс. Сейчас можно «подводить баланс» успехов и неудач России на внешнеполитической арене за последние полгода, но за этим «балансом» не будет видно главного. Отказ от линии на сотрудничество с Западом не принес бы России ничего.

Этим курсом Путину удалось создать и внешнеполитическую, и внутриполитическую рамку для начала неизбежного, но очень болезненного процесса: уменьшения веса России в геополитике до «естественных размеров», т.е., до реального экономического, политического и военного потенциала страны.

Действительно, главный аргумент статуса «сверхдержавы», т.е. мощнейший  ядерный потенциал, был пригоден в таком качестве для времен «холодной войны» и биполярного противостояния с западным лагерем: и тогда, и сейчас всем ясно, что войны этим потенциалом вести нельзя – им можно только защищаться от угрозы и самим оказывать мощное давление – а «давить» подобным аргументом можно только врагов, противников, но не «партнеров», каковыми стали страны Запада для постсоветской России.

За исключением же стратегического ядерного оружия по всем остальным военным и геополитическим фронтам Россия медленно, но неуклонно откатывалось назад. Признавать это нарастающее отставание не хотело ни общество, ни политическая и военная элиты. Поэтому в них сохранялись иллюзии «сверхдержавности», а каждый раз, когда реальность указывала на их несостоятельность, возникали и возникают иррациональные реакции, сводящиеся к обвинению руководства в «продаже Родины» или глобальной критике Запада (чаще – его американской «составляющей).

По сути дела, Путин делает для всей российской стратегической доктрины то, что М.С.Горбачев сделал для советской ядерной доктрины: лишает принцип «паритета с Западом» статуса «священной коровы», ради которого страна шла на непосильные траты.  Через это «вырисовывается» контур «путинского видения» национальных интересов.

Эти интересы также поставлены в «модернизационный контекст» - создать «внешнюю рамку», которая не мешала бы, а помогала внутренним реформам. Для этого нужно создание гарантий того, что с Россией будут считаться (отсюда – активность по  поводу повышения статуса отношений России с НАТО),  нужно снять барьеры, мешающие внешнеэкономической деятельности (вступление в ВТО, признание России страной с рыночной экономикой, отмена пресловутой «поправки Джексона-Вэника»). Преимущество Путина – в том, что он вовремя совершил «поворот к Западу», воспользовавшись столь мощным информационным поводом как «11 сентября». Проблема же его состоит в том, что, выигрывая в стратегии, он проигрывает в тактике. За этот период состоялся ряд событий, которые ослабляют его позиции внутри страны: крушение договора ПРО, появление американцев в бывших советских республиках, которые наша элита по инерции считает своей «эксклюзивной зоной влияния»; усугубили положения и болезненные «уколы» национальному самолюбию типа Олимпиады в Солт-Лейке. В то же время «дивиденды» от прозападного курса (от ВТО до «рыночного статуса») еще не реализовались. Однако у Президента есть определенный запас прочности внутри страны. Во-первых, и элита, и общество не склонно пока «предъявлять ему счет»: неудачи списываются в основном на объективные обстоятельства, недружественность США, коварство бывших «братьев по СНГ» и т.п. Во-вторых, даже если критика внешнеполитического курса президента будет нарастать, для нее нет ни политической оппозиции, ни альтернативного «центра власти» - в этом принципиальное отличие положения В.Путина от ситуации, в которой оказался М.С.Горбачев в начале 90-х годов.

***

Как уже было сказано, подводить даже промежуточные итоги двух лет правления В.Путина чрезвычайно трудно. Главное, что за это время «модернизационный проект» из планов и замыслов стал реальностью, и его потенциал явно не исчерпан. Пока есть основания надеяться и на то, что он будет продолжаться, и что его «нестыковки» и «неудачи» будут исправляться в рабочем порядке. Очень трудно удержаться от того, чтобы сделать последней строкой выступления фразу «процесс пошел!»