Воскресенский А.Д.

Спасибо, что есть возможность сказать несколько слов. К сожалению, время не позволяет развернуть аргументацию, поэтому я бы, пожалуй, перечислил те моменты, которые мне кажутся важными и с которыми я или согласен, или не согласен, сейчас будет более или менее видно.

Я разделил бы то, о чем я собираюсь говорить, на две части. Одна часть связана с долгосрочными тенденциями мирового развития, а другая часть связана с более краткосрочными, более прагматичными, т.е. в основном с конкретной внешней политикой.

Первое – то, что касается долгосрочных тенденций. Ясно, что события сентября – новая точка отсчета с точки зрения краткосрочных тенденций, но я согласен с тем, что с точки зрения влияния на долгосрочные тенденции – есть о чем подумать. В этом смысле ситуация уникальная. С одной стороны, произошли очень важные события, а с другой стороны, в частности у России, есть еще возможность подумать о том, как конкретно строить свою политику. Стало совершенно ясно, что де-факто мир многополярный, полицентричный. И вообще дискуссия, которая шла последние пять лет в нашем аналитическом внешнеполитическом сообществе о характере мироустройства была несколько странной, поскольку совершенно очевидно, что эти концепции, как и концепция глобализации, – это инструмент, с помощью которого можно определенным образом анализировать и  одновременно трансформировать мир. Это – прежде всего, это – самое главное, потом уже можно говорить о том, что эти концепции – отражение реальной мировой тенденции. Поэтому даже американцы, активно пропагандирующие концепцию однополярности, на уровне практиков внешней политики, в кулуарах, нередко говорят, что де-факто мир полицентричен и многополярен.

Но что из этого следует? А из этого следует, что многополярный или полицентричный (его можно называть как угодно, это вопрос терминологии) не значит – более стабильный. Это значит, что мир изменчив, что в нем очень быстро меняется соотношение и раскладка сил, там ненадежные (или не очень надежные) союзники и, кроме того, в этом мире происходит дифференциация, связанная с глобализацией. Я не буду разворачивать этот последний тезис, на эту тему я неоднократно выступал и писал, я сделаю ремарку. Я бы не стал утверждать, что это дифференциация между Севером и Югом. Я думаю, что понимание дифференциации в этих терминах – сегодня не совсем адекватно. Пожалуй, я бы сформулировал так: дифференциация на Запад и «не Запад», т.е. вычленяется – американское видение мира и не американское или не западное видение мира.

Что из этого следует? Начался переходный период строительства нового миропорядка. Об этом все говорят. Но я бы сказал, что более важно, что сентябрьские события, да и не только сентябрьские, но и периода предшествующего, изменяют видение способов влияния на управление мировыми процессами.

Вторая вещь, которая характеризует новый переходный порядок – это подвижность миросистемы, связанная с перегруппировкой сил, которая подспудно идет в мире. Очевидно, что  в этой перегруппировке сил Азия  играет все большую и большую роль. Если мы говорили о предыдущих десяти годах как о годах концептуального, идеологического (да и не только концептуального, но и вполне «материального») «наступления» Запада или Соединенных Штатов Америки и т.д. и т.п., то в последние годы происходит и контрнаступление. Сначала его осуществлял Китай, сегодня, более радикально, – исламский мир. Я не хочу делать никаких дальнейших выводов, но очевидно: сегодня идет активное формирование внешнеполитических концепций Китая в отношении исламского мира, и последние визиты и переговоры должностных лиц Китая об этом четко свидетельствуют.

И третье – также очень важное. В чем смысл конфликтов этого нового  переходного периода? Что происходит – конфликт цивилизаций или дифференциация? Если дифференциация, то какая? Современные конфликты имеют этническую или религиозную природу? Можно сказать, что в современном мире все переплетено и взаимосвязано. А какая составляющая в конкретный период выходит на первый план, от этого, в конечном счете, зависит практический анализ и практические меры, которые можно и нужно предпринимать.

Еще одна важная вещь – это роль ООН. Очевидно, что Резолюция 1373 похоронила аргументы о том, что международное сообщество ничего не может сделать в современном мире. Может, и очень эффективно. Аргумент о том, что ООН – не действенная организация, сегодня, во всяком случае, при наличии мирового консенсуса по вопросу о международном терроризме, не работает. Следовательно, на первое место выходят положения о том, как активно формировать новые мировые консенсусы и чем дополнить механизм ООН, чтобы выполнения решений этой организации было максимально эффективным.

Теперь – о потенциальных возможностях для России. Я бы не согласился с двумя положениями, которые прозвучали ранее. Естественно, что потенциальные возможности для России открываются, но теперь нужно думать, что конкретно делать в этих новых условиях. Я бы не сказал, что Президент Путин пошел на риск прозападного поворота. Мне кажется, что это не очень адекватное понимание того, что происходит. Четко выверенное, очень профессиональное, единственно верное решение – это не риск. Отвыкли от профессиональной президентской внешней политики? Да. Все очень четко, оперативно и профессионально было сделано. Но главный-то вопрос в том, как реально конвертировать президентские инициативы с выгодой для российской внешней политики? Я бы сказал, что сентябрьские события открыли новую возможность – очевидно, что открылось окно возможностей для нетривиальных внешнеполитических решений. Можно ими воспользоваться, можно ими и не воспользоваться. Можно их сформулировать, можно и не сформулировать. Как это сделать, и кто будет этим заниматься? Вопрос пока открыт.

Я согласен с тем, что было отмечено в тексте доклада В. Никонова о том, что сентябрьские события позволяют выйти на качественно новый уровень отношений с Западом. Но при этом я бы сказал и так: эти события позволяют выйти России и на качественно новый уровень отношений с Востоком. Я согласен, что можно говорить об ускоренном геостратегическом выборе, но только в таком плане – мы с Западом, но не против Востока, не против прагматичного, реально и конструктивно мыслящего Востока, если оперировать в тех понятиях, в которых написан доклад В. Никонова.

В принципе, я еще раз подчеркнул бы, что сейчас есть возможность подумать, еще раз все взвесить, окончательно сориентироваться, понять какое тактическое, а в конечном счете, и стратегическое решение будет правильное. Сегодня есть возможность «оттянуть» геополитический выбор между США и Китаем, так как Китай однозначно поддержал мировую антитеррористическую коалицию. Но с точки зрения стратегии на самом деле ничего не изменилось или немного изменилось – совершенно очевидно, что Китай получил отсрочку для развития. Что он ей воспользуется, нет никаких сомнений. Что воспользуется для того, чтобы усилиться? Да. А что  будет дальше? Сегодня это вопрос открытый. У России сейчас есть возможность укрепиться в Центральной Азии, тогда и в отношениях с Китаем и США она в будущем будет играть другую роль.

Теперь с точки зрения прагматичных, краткосрочных вещей. Я думаю, что если искать реальный ответ на вопрос о том, какое влияние сентябрьские события оказывают на мировые конфигурации, то два момента мне кажутся очень актуальными, по ним нужно бы провести дискуссии, их мы частично затронули, но на самом деле большого внимания им не придавали.

Первый момент. Какие выгоды или какие преимущества удастся извлечь США из сегодняшней ситуации? Когда Советский Союз завяз в Афганистане, то это было тем конечным решением, которое похоронило Советский Союз как сверхдержаву. Наверное, можно сказать, что афганский конфликт не похоронит США как сверхдержаву, но также, наверное, можно  сказать, что у США изменятся возможности влиять на события в мире. Я думаю, что это так. В какой степени? Вопрос пока открытый. Безусловно, для России этот вопрос очень важный, потому что он связан с НПРО, он связан с расширением НАТО на Восток. Он связан еще с одним очень важным вопросом – судьбой СНГ. Афганские события и конфликт в Центральной Азии могут похоронить СНГ, а могут и нет. А это для России очень важно.

Как будет трансформироваться роль США в мире? Это зависит от решения двух проблем: каким образом удастся разрешить арабо-израильский конфликт и каким путем произойдет решение афганской проблемы. Более долгосрочные проблемы – они не снимаются, аналитиками в Азии дискутируется уже, надо сказать, очень активно – как скажутся эти события на решении тайваньского вопроса и на решении пограничных проблем в Южной Азии и в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Тайваньский вопрос – это отдельная вещь. А вот, скажем, пограничные проблемы в Азиатско-Тихоокеанском регионе для России – проблема очень важная. Я прежде всего имею в виду одну актуальную проблему – курильскую. Я бы, наверное, подумал, а не появляется ли возможность все еще раз взвесить – не открылось ли «окно» возможности подумать о решении этой проблемы, не откладывая ее совсем уж в долгий ящик. Может быть, также стоит подумать и об окончательном решении всех «оставшихся от прошлого» вопросов на российско-китайской границе?

И в этой связи еще один интересный конкретный момент – это анализ процесса формирования антитеррористической коалиции, военно-политического блока или военно-политической организации. Что интересного в этом процессе? То, что все это происходит в принципе под эгидой ООН. То, что в этой коалиции  задействованы государства и организации разных типов – это НАТО, Россия, Китай и некоторые мусульманские государства. И, скажем, если говорить о перспективе – может быть, стоит подумать о структуризации такого рода коалиции, о превращении ее в новую организацию военно-политического характера, тогда, возможно, вопрос о расширении НАТО приобретет совершенно другое звучание.

И более конкретный момент – это собственно афганская проблема, конечно. Она на две подпроблемы распадается. Я просто сформулирую их и на этом, наверное, закончу. В конечно счете все это влияет на то, какую роль будет играть США и какой миропорядок будет существовать. Что в этой связи важно?

Что будет с Пакистаном? Безусловно, очень важный практический вопрос.

Второй вопрос. Присоединится ли Иран к международной антитеррористической коалиции или не присоединится? Если присоединится, то на каких условиях и в какой форме?

В этой связи очень важно понять - будет ли существовать НАТОвская группировка в тылу СНГ или не будет, и какой размер будет у этой группировки, если она будет развернута в Центральной Азии? Как долго она там останется, если останется? Будут военные базы только в Узбекистане или еще и в Азербайджане, Грузии и на Украине?

Последнее – это судьба самого Афганистана. Здесь важны два момента. Будет ли решен вопрос о разделе Афганистана? Этот вопрос ставился, поначалу о нем американцы достаточно активно говорили, но потом было принято во внимание мнение Пакистана. Вопрос этот отошел как бы на второй план, тем более что «раздел» Афганистана не поддерживает ни Россия, ни Китай. Однако поскольку судьба Пакистана неопределенна из-за непростой внутриполитической ситуации в этой стране, говорить о том, что этот вариант совсем не может рассматриваться, я думаю, было бы преждевременно. Для России, конечно, это очень важно. Единый мирный Афганистан – лучшая альтернатива любым планам раздела этой страны. Но для судьбы Центральной Азии важно будет ли в Афганистане конфедерация или коалиционное правительство, какого рода, в какой форме и какие цели оно будет ставить. Спасибо.