Тишков В.А.

Я скажу о не столько содержательных вещах, сколько просто о подходе к данному анализу, о самой методологии анализа, потому что это тоже важно. Я хотел бы не повторять выступивших, а с дисциплинарной точки зрения сказать о ракурсе, связанном с политической антропологией, и может быть предостеречь против системного фетишизма, т.е. того видения мира, которое доминирует в нашем отечественном естествознании. Речь идет об устойчивых образах неких коллективных тел, движений и институтов, которые, якобы, и определяют «большие события». Тут уже говорили о цивилизациях, в докладах присутствуют этносы, есть другие группы метакатегории. Однако современный обществоведческий анализ предполагает гораздо больше внимания к элементам, связанным с неопределенностью, с иррациональными факторами; и различные метаконструкции и метатермины, как например глобализация, мне уже даже не очень и понятны. Я бы скорее предпочел говорить о неком симбиозе локализма и глобализма. В этом контексте, мне кажется, гораздо больше понятным, когда человек, сидя в пещере, может определять или влиять на то, что называется «глобальными процессами» или осуществлять более широкие воздействия, чего не было.

Точно так же уязвимы некие очень жесткие дихотомии. Скажем, в объяснении того, что произошло, прозвучали два основных подхода – это конфликт бедности и богатства и конфликт больших догм на уровне мировых религий. Они вполне операциональны как категории академического анализа и в какой-то мере адекватны жесткой реальности, но, тем не менее, и они недостаточны. Есть здесь некий культурный фундаментализм, то есть абсолютизация социо-культурных различий. Если до этого мы занимались абсолютизацией классовых, социальных различий, то теперь есть такая этнографизация действительности и одержимость установлением культурных различий там, где на самом деле общность на порядок больше, чем различие. Но мы их игнорируем, не замечаем или даже презираем и считаем некой аномалией.

С этой точки зрения антропологии, такое глобальное деление как Север – Юг должно быть достроено, по крайней мере, представлением о том, что есть единый мир или множество миров. И если мы говорим о том, кто против кого воюет, то – хотя бы элементарная этнография: где провели большую часть своего жизненного времени те несколько десятков человек, причастных к осуществлению сентябрьских террористических актов. Оказывается, что это территория Великобритании и Соединенных Штатов Америки. Там же были обретены и все необходимые навыки и произведены орудия террора. То есть один мир воюет против собственного мира. Если вы посмотрите, откуда и куда поступили основные ресурсы в течение последнего десятилетия для внесистемных активистов, для различных групп и сил, которые подвергают сомнению статус-кво хотя бы в виде современных государств, то это будет, конечно, территория Соединенных Штатов Америки. Хотя там и принят Закон против терроризма, но именно с территории Соединенных Штатов Америки поступают основные эмоциональные аргументы и реальные деньги для закупок оружия для вооруженных сепаратистов от Ольстера до Косово.

Одно дело есть правительство, есть позиции на уровне правительства или высшего руководства, но нужно посмотреть на уровень пониже (эксперты, бюрократия, лидеры-актвисты), роль которого огромна. И там уже какой-нибудь Стив Сестанович в должности заместителя госсекретаря, или Кондолиза Райс в своем предыдущем статусе будут занимать по Чечне уже совсем другую позицию, и в своем кабинете держать портрет Джохара Дудаева и «как рояль в кустах» пригласить того же Масхадова на встречу в Фонд Карнеги, и тем самым осуществлять акцию поддержки и признания в рамках политики геополитического соперничества, достаточно близорукого, но в то же время иногда приносящего свои долговременные или краткосрочные результаты. Вот эта сложность, я бы сказал, политической материи, с которой мы имеем дело, требует, может быть, более чувствительного анализа и, конечно, определенных реакций. В частности, мы имеем такую вещь, которая не укладывается ни в понятие государства, ни в понятие этнических общностей, – «сети» (например, диаспорные, радикально-фундаменталисткие или нарко-криминальные коалиции), которые сегодня играют огромную роль. Причем они не обязательно привязаны к какой-то одной этнической группе, скажем китайской или албанской; сейчас широко появляются транснациональные общности – исламская, арабская, магрибская. Солидарность здесь выстраивается по причудливым принципам. Неформальные сети очень подвижны, их программатика и действия зависят от определенного контекста. Но роль их очень велика, особенно для осуществления скрытых разрушительных действий.

Многое поменялось в мире в смысле ролей и статусов. До этого государства и большинства представлялись как источник проблем и насилия, а не меньшинства и внегосударственный сектор, в т.ч. разные «освободительные» движения. Сегодня местные активисты, представители меньшинств в союзе с другими сообществами, неправительственными организациями и международными структурами могут осуществлять мощные акции и силовые воздействия. С одной стороны, большие игроки (великие и региональные державы) знают, как ими воспользоваться для геополитических соперников, с другой стороны, местные радикалы где-нибудь в Чечне, Дагестане или Карачаево-Черкесии уже знают, как использовать геополитическое соперничество, начиная с трибуны ООН или женевских трибун до Госдепа США, в своих собственных интересах. С этой точки зрения, эти новые коалиции, которые они выстраивают, в последнее время очень сильно засветились, и сегодняшний мир должен быть больше озабочен проблемами прав большинств, которые становятся жертвами действий от имени меньшинства.

Со всеми этими сетями мы мало имели дело и не выработали определенных стратегий и ответов. По-прежнему что-то мямлим относительно «национального самоопределения» в этническом смысле, по-прежнему ищем или строим «национальные государства» вместо «многонациональных империй», вместо того, чтобы просто укреплять государства как самую эффективную форму коллективной человеческой организации. И я уверен, что едва ли что-то сможет заменить нынешнее основное деление мира на государственные образования, политии, или, если хотите, называйте еще национальным государством – это добавление к термину государство абсолютно бессмысленно. Государства останутся основными формами легитимной коалиции людей, которые будут иметь исключительное право на исполнение насилия, право на определение жесткого членства этих коалиций. Они будут жестко охраняют свои ресурсы, свои территории, свои границы. Никакие диаспоры, этносы или исламские уммы, никто другой, не должны получить это право. Кроме тех случаев, когда сами государства делегируют часть своих функций международным структурам или вооруженным союзам.

В этом плане сентябрьские события повлияют в глобальном масштабе как раз на то, что в свое время хорошо отразило название отчета об одном из семинаров Аспеновского института «Сильные государства – это сильные надежды». То есть сильное государство, прежде всего, обеспечивает порядок и развитие. Всякие разговоры тех же, кстати говоря, американцев, о том, что современное государство в кризисе, что половина или две трети – это квази-государства или «недосамоопределившиеся» государства, или «государства в состоянии риска». Многие глобальные проекты, которые выполняли мои зарубежные коллеги в последние десятилетия, заложив мусор в компьютер, получили такой же мусор в виде списков «меньшинств в состоянии риска» или «государств в состоянии распада». Тем самым само обществознание способствовало появлению нереализуемых проектов и оправданию насилия. Например, теория базовых человеческих потребностей, когда, якобы, при нарушении или угрозе этим потребностям (сохранение групповой целостности и культурного самовыражения) люди готовы идти на все, даже если их будут считать террористами.

Все эти предписания на уровне академических конструкций тоже имеют огромное значение, так же как и трансляция образов. Не будь в Нью-Йорке телекамеры, которая сняла самолеты, врезавшиеся в башни, уверяю вас, мы бы не называли это некой поворотной датой в мировой истории. То есть сегодня конструирование образов и трансляция через них «эпохального» события – это тоже имеет огромное значение.

Особая роль различных групповых и внесистемых активистов. Думая, что какие-то цивилизационные или религиозные силы воюют против «золотого миллиарда», мы совсем не обращаем внимание на то, что называется «несистемными активистами». Сегодня, имея и мобилизуя рекрутов из бедных и ненавистников, нужно сначала сделать их такими, потому что бедность тоже надо объяснить, а ненависти – научить. Нет абсолютной бедности. Люди живут в гораздо более бедных условиях во многих других государств мира, чем арабские страны, но к ним не пришли, не объяснили или по телевизору не показали, что «ребята, вас же эксплуатирует «золотой миллиард», вы же бедные, вы же заслуживаете лучшей жизни». Т.е. есть еще понятие, предписание, что ты беден, что тебя угнетают. Надо избегать абсолютистского понимания: у вас ВНП на душу такой-то, значит, вы в состоянии риска и общество или меньшинство пойдет на все для того, чтобы достичь своего лучшего состояния. Нет, это не так. Без предписания извне (их авторы приходят, начиная с этнографа, правозащитника и кончая журналистами) бедность и отчаяние, дьявольский замысел и фанатичная жертвенность невозможны.

Пришла пора объяснять эти тонкие и не очень приятные саморефлексии. Интеризация образа, что я беден, я обездолен, я должен взять реванш тогда появляется, когда есть агитаторы и телеэкраны для сравнения. Даже исторические драмы и то объясняются, ибо современный человек сам не прожил ни депортацию, ни геноцид прошлых десятилетий или даже столетий. Ведь чеченцы, которые воюют, сами же в депортации не были, это их родители там были. Надо было прочитать книгу Абдурахмана Автурханова «О народоубийстве», или послушать митинги в Грозном, или прочитать закон 1991-го года о реабилитации депортированных народов и тогда уже увероваться.

Этот феномен, как люди становятся рекрутами массовых мобилизаций и радикальных проектов, инициировать которые могут внесистемные активисты или люди, располагающие большими средствами и зловещими талантами (не обязательно, что за ними стоит некая коалиция или вся арабская элита), нужно отныне особо отслеживать. Я бы даже особо сказал применительно к России: как и когда переходит молодой человек (как правило, женщины редко в этом участвуют) в ту стадию, когда простой паренек из башкирской деревни (это мальчик, которого сейчас судят как участника теракта, а родители говорят, что он хороший, его все уважали, он никого не обидел) вдруг стал таким, что назад пути нет. Когда наступил момент, что он готов собой пожертвовать. Это же потрясающий феномен, он не связан ни с цивилизацией, ни с чем. Он связан с элементарной социальной психологией, то есть с ее необходимостью распознать, как эти люди при их решении покончить жизнь самоубийством в течение нескольких лет проходили сложнейшее обучение вождению самолета – современного «Боинга», совершали другие длительные и сложные подготовительные действия и даже семьи не заводили. То есть это феномен, который просто глобальными категориями государства, этноса, религии, элиты не поймешь. Поэтому как установить, когда молодой человек из деревни быстро воспринимает опасные заблуждения (и потом трудно, невозможно демонтировать эти примитивные, упрощенные конструкции, призывы, лозунги, вплоть до интерпретации религиозной догматики) и уже переходит эту стадию? Вот здесь нужно вести работу, если мы хотим выставить какие-то превентивные меры помимо тех мер, о которых уже говорилось, начиная от корпоративных и государственных. В этом плане мы еще не понимаем этот новый вызов.

Я бы здесь еще призвал для России за оставшееся время. Меня интересуют некоторые важные выводы. Кому мы принадлежим, к какому миру и какой выбор мы сделали? Конечно, мы принадлежим, прежде всего, к тому миру, в котором мы сами себя квалифицируем, как мы себя назовем. Мы принадлежим явно к «золотому миллиарду». Пусть внизу, но к нему мы принадлежим. И поэтому просто глупо для Путина произносить во время встречи с финским президентом: «Мы пока еще очень бедная страна». Это было буквально месяца два или три тому назад. Я понимаю, если получить для этого какую-то финансовую поддержку, но стоит взглянуть с экрана на Афганистан, чтобы понять, что такое бедная страна. Наши бывшие страны Средней Азии, часть наших бывших соотечественников – это совсем другой мир по сравнению с Афганистаном. Поэтому самокатегоризация нас как бедных и прибывающих в состоянии построивших криминальное государство под пиратским флатом, как Солженицын у нас на общем собрании Академии наук заявлял, – это мы туда себя и ставим. На самом деле, к нам такое будет и отношение. И поправку Джексона-Веника, сколько мы ни просили, не будут отменять. Тут зависит от собственного ощущения и от собственного представления, если хотите, волевого действия.

И последнее – в отношении научной экспертизы. Я обнаруживаю, что это тоже очень важные вещи и важные усилия, которые должны быть предприняты. Мы в последние годы утратили совсем добротные, хорошие знания, я имею в виду, хотя бы в комплексе своих дисциплин, о том же Афганистане, о Средней Азии, кстати говоря, имеем не очень подробные знания. Мы хороши на уровне политологических дебатов, очень умных и просвещенных суждений, но полевого материала сегодня нет. В 30-50 раз больше американских антропологов сидит в Средней Азии, чем наших. Они там не только в каждой стране – в каждом районе сидят. Они уже отслеживают эти вещи, и они, кстати говоря, не только их отслеживают, отражают действительность, но и несут более сложную задачу – свое видение вещей в отношении Ферганской долины и в отношении в целом этого региона. Мы эту экспертизу должны возродить, включая экспертизу Соединенных Штатов Америки. У нас в Америке никто не работает, не ведет полевые исследования.

Я вчера вернулся после проведения семинара на Корсике, где все надписи на французском языке замазаны и только оставлены на корсиканском. Нам кажется, что Франция – национальное государство, а у нас проблемы. А почему мы не отслеживаем здесь эти вещи, и они как будто нам не интересны. И в то же время не учимся тому, как надо охранять свое пространство от инициаторов таких внесистемных действий, как это делают французы. Только после многих согласований мне разрешили провести семинар в своей сети на Корсике. Поэтому нам надо подумать о том, что век, в который мы вступили, – это не только век меньшинств, это век большинств. По своей специальности и при всем моем интересе к важности культурного многообразия, я как раз говорю и предупреждаю о том, что меньшинства – именно это и есть некий вызов США. Они инициируют насилие, конфликты не реже, чем большинства. В этом отношении я бы сказал, что государство как источник порядка и единственный источник насилия, и воленавязывания интересов большинства, и ограничения внесистемных активистов, и эйфории вокруг концепции меньшинств, которая превратилась в политическую манипуляцию – вот одни из глобальных стратегий противодействия тому, с чем мы столкнулись в последнее время. Это дополнительно к тому, что говорилось. Спасибо.