Михеев В.В.

Я тоже пройдусь по всем вопросам. А начну я с того, что уточню свою позицию по анти-террористической операции.

В любом нормальном правовом обществе тот, кто нарушает закон, изначально имеет преимущество перед теми, кто действует на основе Закона. А в международных отношениях это тем более так. Почему? Потому что существует национальный суверенитет, за которым можно спрятаться. Вот есть принцип невмешательства, и вы меня не достанете. Когда была холодная война, национальный суверенитет и принцип невмешательства способствовали поддержанию глобального мира: чья страна – того и политико-идеологическая и экономическая системы. Иначе было нельзя – иначе был риск довести конфронтацию до войны. Однако внутри зон влияния бывшего СССР и США принцип невмешательства и национальный суверенитет были менее важны, чем идеологические и военно-политические интересы, и потому не редко нарушались. Вспомним Чехословакию и Венгрию, или Кубу, Гренаду и т.д.

Сегодня большинство стран строят свою жизнь на принципах рыночной демократии, в основе которой право, закон. Принципы невмешательства и национально-государственный суверенитет в их старом варианте объективно могут мешать распространению законов, обслуживающих рыночную демократию, «вглубь» государств. Заметим, мешать не проникновению вражеской идеологии и образа жизни, а прогрессивного, как показывает опыт передовых стран, закона. Чтобы преодолеть такого рода помеху требуется реформа международно-правовой системы. Реформа в таком направлении, чтобы субъектами международного права были не только суверенные государства, но и сами люди, в том числе политики, лидеры государств, которые должны быть равно ответственны перед общепланетарным законом.

Террористические акты в США показывают, что Устав ООН не всегда может служить правовой основой нового мироустройства. По всей вероятности, мировое сообщество нуждается в принятии своего рода Единого кодекса глобальной безопасности.

Изначально Единый кодекс безопасности регулировал бы наиболее острые вопросы безопасности, такие как ядерные испытания, распространение ядерного оружия и иных видов средств массового поражения, терроризм, этнические чистки, применение армии против мирного населения и т.п. Кодекс бы четко прописывал, какие преступления как именно и кем именно караются. Субъектами такого рода транснационального права были бы не государства, а люди, организации, правительства и конкретные политики, виновные руководители стран, но не все граждане страны в целом. Процедура применения норм кодекса включала бы суд выбираемых региональным сообществом присяжных с присутствием общественного обвинителя и защитника. Выполнение решений суда возлагалось бы на специальные мировые органы, в том числе на многосторонние миротворческие силы. Исполнение закона носило бы в этом случае транснациональный характер.

Сегодня данное предложение выглядит больше как информация для дискуссии и очень не скоро достижимая цель. Однако критики этой идеи поспешат, если скажут, что она выгодна только великим державам. Дело в том, что нормы Единого кодекса безопасности будут распространяться и на последние. И сегодня не только в России и Китае, но и в США, найдется гораздо больше противников такой идеи, чем сторонников. Однако именно такое предложение соответствует логике глобализации и интеграционной мотивации.

Пока этого нет, международная правовая система остается несовершенной. И в отношении анти-террористической операции в Афганистане или в отношении ее распространения на другие страны каждый должен полагаться на свое понимание добра и зла, а не на право. С этой точки зрения для меня лично не имеет большого значения, виновен ли в событиях 11 сентября лично бен Ладен  или не виновен. Доказано это в суде или не доказано. Я думаю, виновен. Но это, строго говоря, моя догадка. Смысл же проводимой операции я вижу не в наказании виновного, вина которого была бы доказана в суде. А в том, чтобы использовать нынешнюю ситуацию как возможность нанести удар по всем международным бандитам, для того, чтобы сократить то мировое пространство, которое находится вне правового поля. Я вижу смысл военных действий в том, чтобы уменьшить финансовые, технологические и людские ресурсы тех людей, которые не хотят жить нормальной жизнью. По закону.

Это мой отправной тезис в оценке событий после 11 сентября.

Далее. Я согласен с Нодари Александровичем, что 11 сентября не замедлило развитие процессов глобализации. Процессов объективного толка. Я бы так сформулировал свое видение: в краткосрочном плане изменения произошли и, причем, весьма существенные. Суть их состоит в том, что сложился новый глобальный военно-политический альянс. Пусть и на время. Многие страны, в том числе Россия и Китай, действуют вместе с США, поддерживают США, неважно, что внутри этих стран есть люди, которые с этим не согласны.

В долгосрочном же плане события 11 сентября не стали кризисом глобализации. Мне кажется, что Нодари Александрович совершенно прав, когда говорит, что у глобализации и вообще у мировых процессов есть своя логика, и 11 сентября может немножко эту логику притушить, приглушить, но процессы будут развиваться и в дальнейшем. И здесь важно иметь в виду, что, несмотря на все трудности, глобализация по своей сути и конечной цели ведет к созданию единого мира, единого экономического, политического и правового пространства. Из такого понимания философии мировых процессов полезно исходить при разработке конкретной политики государств, в том числе и России.

Теоретически возможен и иной взгляд на развитие ситуации в мире. Взгляд, согласно которому на нашей планете, в том числе и в случае удачи антитеррористической операции, происходит и будет происходить еще активнее усиление позиций «американского гегемонизма». Китай, по мере экономического роста все больше будет превращаться в державу, способную угрожать соседям и, с другой стороны, сдерживать рост влияния США. Экономический потенциал Японии не находит адекватного военно-политического отражения, что делает Японию также потенциально опасной в обозримом будущем.

Однако, заметим по этому поводу следующее. Наш сегодняшний мир, как, впрочем, и всегда, находится в состоянии вечного перехода. Сегодня – это переход от агрессивного политического мышления и компромиссного политического мышления, основанного на балансе сил, к компромиссному мышлению, в основе которого закон и его всеобщая обязательность. Это переход от разделенного на социализм и капитализм мира к миру, развивающемуся на принципах рыночной демократии.

Переход только еще осуществляемый и далекий от завершения. Такому «вечному» переходу сопутствуют три логики международного поведения. Одна логика – агрессивная, основанная на силе. Это логика борьбы с международным терроризмом и агрессивными режимами (например, с талибами, чеченскими сепаратистами и т.п.). Здесь сила и соответствующие «политические игры» (например, поддержка Северного альянса против Талибана) имеют право на существование. А при сегодняшних обстоятельствах и являются наиболее эффективными средствами устранить общие для мира угрозы и погасить региональные конфликты. Цель здесь состоит в том, чтобы или подавить силой очаги нестабильности или перевести конфликт в другую плоскость, где действует вторая логика.

Это логика компромисса на основе баланса силы. Такой логике соответствует перевод боевых действий в плоскость политических переговоров. Примером подобной логики могут служить внутрикорейский диалог, российско-японский территориальный диспут или сохраняющееся статус-кво между Китаем и Тайванем. Задача здесь состоит в том, чтобы либо решить существующие проблемы в рамках этой логики международного поведения. Либо перевести проблему в плоскость действия третьей логики, логики, основанной на интеграционной мотивации.

Логика интеграционной мотивации имеет то преимущество, что позволяет ставить задачи экономического, социального, общечеловеческого со-развития и со-процветания выше старых межгосударственных споров. И тем самым, ведя в далекой исторической перспективе к единому миру, позволяет рассчитывать на новые решения многих национальных и международных проблем в духе концепции «безопасности через совместное развитие».

Конечно, жизнь сегодня такова, что не все проблемы и конфликты можно по одному лишь желанию Человека «перевести» в плоскость работы третьей логики, логики интеграционной мотивации. С другой стороны, обнадеживает то, что в мире, – во всяком случае, между наиболее мощными странами – достигнут в целом консенсус по вопросу о предпочтительности применения, условно говоря, логики номер два по сравнению с логикой номер один. И этот консенсус определяет сегодня отношение мирового сообщества к ситуации во всех «горячих точках»: политический диалог признается эффективнее военных действий.

Террористические акты против США не должны подорвать данный консенсус. Они лишь показывают, что в мире сохраняются политические пространства, находящиеся вне действия логики политического компромисса. И если из этих пространств исходит угроза глобальной безопасности, то мир готов к новому консенсусу – о применении военной силы против тех, кто живет в политическом измерении, где господствует агрессивное мышление.

Теракты против США и глобальная борьба с терроризмом не означают начала новой большой войны и ни в коем случае не снимают вопроса о том, как сделать по тем проблемам, где это возможно, еще один шаг – к преобладанию логики интеграционной мотивации. Задача эта трудная, но ставить ее надо, видя именно в социально-экономическом и культурном со-развитии, а не только и не столько в военном паритете, стратегических полюсах, дипломатических играх, наиболее надежные гарантии региональной и глобальной безопасности и стратегической стабильности.

Теперь насчет многополярной системы. По-моему, это вопрос восприятия. Я не сторонник восприятия международных отношений через концепцию многополярности по многим причинам. В том числе и по той, что это дискриминационное восприятие мира. Потому что появляются страны-полюсы и страны, группирующиеся вокруг полюса. То есть, как бы второсортные страны. С точки зрения международного права все страны равны. Тут возникает коллизия: стремясь сдержать однополюсное глобальное доминирование одной страны (США), сторонники многополярности подменяют его многополюсным региональным доминированием. Альтернативу я вижу в концепции единого мира как цели, которую рационально поставить человечеству перед самим собой.

И в этой связи я бы вот на что обратил еще внимание. В условиях глобализации происходит интернационализация интересов не только бизнеса, но и бюрократических структур, в том числе интернационализация интересов военных, военно-промышленного комплекса. После «холодной войны» многие представители военной экономики недополучили денег, многие генералы потеряли свои посты. И, естественно, есть стремление у международного военного или военно-производственного сообщества в той или иной степени компенсировать эти потери. И здесь, мне кажется, очень важно сейчас сделать так, чтобы антитеррористическая операция, дух военно-политической коалиции, дух борьбы с терроризмом не привели, не только в США, но в мире в целом, в том числе и в России, в том числе и в Китае, к усилению позиции военно-промышленного комплекса и военных.

Как это сделать? Мне кажется, здесь надо вести дело к переходу в будущем к выработке синхронизированной, скоординированной, а затем и единой политики в области развития мировых вооруженных сил. Это будет полезно и для мировой экономики.  Глобальная экономия на военных расходах поможет помочь решить глобальные проблемы бедности, образования и здравоохранения. В годы холодной войны речь могла идти только о добровольном сокращении странами национальных военных расходов. Теперь – можно говорить о глобальной стратегии военного строительства в интересах решения глобальных проблем и безопасности и со-развития.

Теперь о Китае. Я не сторонник той точки зрения, что Китай станет каким-то глобальным «полюсом», тем более опасным, кому-то противодействующим на общепланетарном уровне. Дело в том, что возможности дальнейшего ускоренного развития китайской экономики, действительное превращение Китая в мощную страну связаны с активным участием Китая в региональной и глобальной экономической, научно-технологической, финансовой интеграции. Эта связь кардинально изменяет структуру экономических и политических интересов китайского руководства. В последние два года Китай сделал шаг от стратегии открытости к стратегии интеграции в мировую экономику. Китай вступает в ВТО, разрабатывает и предлагает идеи создания зон свободной торговли с АСЕАН, с Японией и Южной Кореей. Новое поколение китайских лидеров, есть признаки того, будет стремиться к активному трехстороннему сотрудничеству в рамках диалога Китай – США –Россия. 

И, наконец, о России. Мне кажется, России очень важно взять курс на долгосрочное вписывание в мировую экономику, на долгосрочное сотрудничество с США, с Западной Европой, на долгосрочное использование нынешнего коалиционного духа, коалиционной ситуации для создания подлинно нового миропорядка, нацеленного на единое будущее планеты. Я акцентирую долгосрочность потому что, если ставка будет сделана только на быструю отдачу: снимите с нас то-то, дайте нам то-то и если мы этого вдруг не получим или получим не в той мере, которая кажется для нас приемлемой, то придет разочарование. Это разочарование снова может вызвать всплеск антиамериканизма, который, мне кажется, в России приглушен, но не исчез. И в итоге это приведет к плохим последствиям для России. Почему к плохим? Потому что в современных мировых условиях, и это объективная реальность, хотим мы этого или не хотим, развивать экономику любая страна может только, имея хорошие отношения с США. Без хороших отношений с мировым финансовым лидером ни одну экономику поднять невозможно. Китай, кстати, это показывает. Все конфликты Китая с США решаются очень просто: за столом переговоров, после которых Китай получает экономические дивиденды. В основе этой простоты 120 млрд. годовой торговли и десятки миллиардов американских вложений в Китай.

По докладам. Мне очень понравился доклад, который представили Владимир Георгиевич Барановский, Нодари Александрович Симония. Очень хороший и концептуальный доклад. Единственное, с чем я не согласен, относится к тезису о реформировании ООН. Да, ООН необходимо реформировать, но я не считаю, что ее надо реформировать за счет увеличения числа постоянных членов Совета Безопасности, за счет увеличения числа стран с правом вето. Такой вариант отвечает больше духу холодной войны и концепции многополярности: оставьте за нами роль полюса и мы позволим возникнуть еще двум-трем полюсам. В таком подходе просматривается двоемыслие некоторых критиков «американского доминирования». Когда американцы свои преимущества используют, эти критики говорят: о, какие они плохие. А когда речь заходит о России, ведь ее право на вето тоже можно назвать инструментом доминирования, они говорят: наш военный щит и основанное на нем право на вето нужны России, чтобы считаться великой страной.

Второй аргумент против расширения состава постоянных членов СБ ООН состоит в том, что принцип формирования этого клуба стран с правом вето был связан с наличием ядерного оружия. Угроза применения ядерного оружия и давала право на вето. Здесь все было ясно: если что, у меня бомба. А вот как Япония и Германия могут обосновать свое право на вето не ясно. Они ведь не могут сказать: если нас не слушают, мы закрываем свою экономику и всем будет плохо. Не могут, потому что в условиях глобализации все экономики глубоко взаимосвязаны.

Поэтому, мне кажется, реформирование ООН должно идти по пути создания общепланетарных структур управления. В практическом плане это мыслится реальным, если не говорить сразу о едином парламенте, а двигаться постепенно. Шаг за шагом формируя механизмы аккумулирования и использования глобальных ресурсов для решения той или иной конкретной глобальной проблемы: экология, безопасность, образование, здравоохранение, нищета, глобальные и региональные транспортные и энерго- сети и т.д. О втором направлении я уже говорил – это создание новой системы международного права, которая бы не позволяла национальным лидерам или гражданам прятаться за суверенитет своих стран. Вот такие мои соображения. Спасибо.