Кувалдин В.Б. Вариант модернизирующего развития у нас

Наверное, долг обязывает меня сказать пару слов о предыстории доклада. Я присутствовал при переговорах президента нашего Фонда с руководством Корпорации Карнеги. В итоге удалось получить на проведение исследований, по нашим понятиям, значительные деньги. Обращаю на это внимание, потому что первая боль наших академических институтов – финансирование. Мне кажется, что в данном случае была решена и вторая - не менее важная задача: как использовать деньги. У меня впечатление, что они потрачены с умом – на серьезную работу. И результат налицо. Доклад заслуживает самой высокой оценки. Я могу это сказать с чистым сердцем, поскольку не имею к докладу прямого отношения, не участвовал в работе над ним.

Ряд положений доклада я разделяю. В частности, тезис  об умеренном авторитаризме, вызвавший здесь оживленную дискуссию. Скажу о своем понимании умеренного авторитаризма. О нем я писал еще три года назад в книге «Россия политическая», вышедшей в свет под руководством Лилии Шевцовой. Умеренный авторитаризм я рассматриваю не как определение степени авторитаризма, а как его качество, которое обеспечивает замещение отсутствующей в России фазы конституционного развития. При этом основной упор делается на власть закона, на развитие прав личности, на формирование гражданского общества. Если этого не произойдет, если не будет создан благоприятный климат, в рамках которого получат развитие институты гражданского самоуправления и люди начнут приходить в себя  после катка ельцинской эпохи, никакая власть ничего сделать не сможет.

Горбачев М.С. А возможна такая система?

Кувалдин В.Б. Понятие умеренный авторитаризм можно раскрыть. На мой взгляд - это сильная исполнительная власть (конкретно, у нас президентская),  в достаточной мере ограниченная законом и нравами общества и, в какой-то степени, парламентским контролем. Думаю, что это возможно.

Перехожу к основной теме своего выступления. По мере того, как я читал доклад, у меня возникала легкая неудовлетворенность, которая постепенно стала переходить и в активное чувство протеста. Пожалуй, больше всего это чувство вызвал некий налет благодушия, прослеживающийся в докладе. Мне кажется, что оценка должна быть  гораздо более жесткой, в чем-то даже бескомпромиссной. И лично я очень благодарен  академикам, экс-министрам и другим гостям, которые сказали здесь очень многое в этом плане. Такая жесткость определяется объективными обстоятельствами. В частности, невозможно сейчас оценить положение России, задачи ее самоопределения, вырвав ее из мирового контекста. А признаки этого в докладе имеются.  Мне это тем более досадно, что исследование, итогом которого является доклад, является одним из 8 подпроектов нашего общего проекта по глобализации. И, наверное, наша вина, я в первую очередь отношу это к себе как к координатору этого проекта, заключается в том, что мы не смогли обеспечить необходимое взаимодействие между отдельными подпроектами на стадии их реализации.

Что же может дать нам постановка России в общемировой контекст? Сначала позвольте привести несколько цифр. Самое ключевое – это валовой продукт России. Как известно, это не такая простая вещь. Оценки разные. Многое зависит от системы подсчета. Но вилка ясна – от 300 до 600 миллиардов долларов в год. 300 миллиардов – это мексиканский уровень. 600 миллиардов – уровень, приближающийся к бразильскому. В переводе на язык мировых сопоставлений это означает где-то от 11 до 21 места в мировой иерархии. Иными словами, мы находимся в начале либо второй, либо третьей десятки государств. Если мы возьмем более точные показатели, скажем, такой, как уровень развития человеческого потенциала  (ключевой ООНовский показатель), то окажется, что мы находимся намного ниже - примерно на 71 месте в мире. Такова объективная реальность.

Второе, что еще существеннее, - направление движения. Когда люди, стоявшие во главе перестройки, начинали реформу, они намеревались перейти из второго мира, в котором мы находились, в первый. В действительности мы двинулись в третий мир. И если будем продолжать это движение, окажемся в четвертом. Не надо строить иллюзий. Мы попадаем в маргиналы. В 90-е годы мир шел вперед, а мы - в хорошей компании вместе с черной Африкой, Афганистаном и еще кое-какими государствами Южной Азии – резво двигались назад.

Есть агрегированный показатель. Это продолжительность жизни. К 1991году мы вышли на показатели развитых стран – 69 лет. Потом  покатились вниз, в то время как остальной мир пошел вперед. За 7 лет с 1990 по 1997 годы число государств с продолжительностью жизни свыше 70 лет увеличилось с 59 до 84 - причем целиком за счет развивающихся стран.

Все это не случайно. Оно задано той моделью развития, которая у нас сложилась в 90-е годы и которая пока что, несмотря на усилия и нового президента, и формирующейся команды, и людей, которые готовы их поддержать, пока что остается в силе.

Если говорить о характере наших институтов, то следует признать, что мы снова поставили грандиозный эксперимент. Мировой рынок базируется на жесточайших моральных нормах. Он складывался на основе протестантской этики, идеи служения Богу. Мы же стали создавать рынок в обстановке торжествующего аморализма. Не надо думать, что Борис Николаевич Ельцин держался только потому, что трогательно заботился о своей семье в узком и широком смысле. Он держался потому, что бросил в  «массы» своего окружения - и не только ближайшего -  лозунг «обогащайтесь!»,  в скобках «воруйте!» и все будет нормально.

Реплика с места. Берите, сколько возьмете.

Кувалдин В.Б. Причем, не только суверенитета. Сначала суверенитета, а затем власти. У нас власть рождает собственность. И на базе этой модели могут сложиться определенные институты-симуляторы, которые внешне напоминают развитое общество (вроде бы налицо и рынок и политическая демократия), но по сути своей диаметрально противоположны ему.

Что такое наш рынок. У нас действительно имеются значительные элементы рыночных отношений. Проблема, однако, состоит в том, что это особый, рахитичный рынок. Его не зря называют базаром. И не потому, что на нем много грязи и криминала, а потому, что он лишен некоторых важнейших элементов: правовых отношений, моральной основы и будущего как экономической категории.

Наш рынок существует в том смысле, что в нем все, как на базаре. Ты берешь товар и платишь за него деньги. Но когда возникает потребность в более сложных экономических и финансовых институтах,  когда акты приобретения товара и платежа разорваны, рынок перестает работать.

Академик Шмелев говорил здесь о том, что нужно 50 лет, чтобы восстановить доверие к нашему государству. Надеюсь, что он ошибается. Тем не менее, это очень серьезная проблема. Не случайно нам не удается пресечь бегство капитала. Не случайно у нас хранят деньги  «в чулке». Это, если смотреть правде в глаза, здоровая, нормальная реакция населения на тот с позволения сказать рынок, который у нас создан.

Теперь о политической демократии. Я не склонен утверждать, что у нас нет никакой политической демократии. У нас есть ее важнейшие институты, в частности, созданные в годы перестройки. Например, институт выборов. И эти институты надо защищать.

Горбачев М.С. Действительная демократия или демократический декор?

Кувалдин В.Б. Нет, Михаил Сергеевич, я считаю, что налицо элементы демократии. Поэтому в ходе всех дискуссий я выступаю за выборы губернаторов. Вместе с тем, как человек, которому приходится регулярно консультировать политические избирательные кампании, я могу сказать, что реально наша избирательная система покоится на трех китах. Это – черный нал, естественно, в валюте, который в 10 раз превышает официальную стоимость избирательной кампании. Это – черный пиар, где важно не столько подать  своего кандидата, сколько раздавить  оппонента. Это -  административный ресурс.

И тем не менее выборы все-таки есть. Грязные технологии могут не сработать. Принципиально важно, что люди имеют возможность, в конечном счете, решать о своих предпочтениях сами.

Следующая проблема. В докладе содержится утверждение,  что у России есть возможность выхода на новую экономику, построенную на информационных технологиях. С этим я не согласен. Пока что у нас этой возможности нет. С таким исходным потенциалом выйти на современный экономический уровень невозможно. Пока выход на новую экономику  не полностью открыт даже для Западной Европы. Существуют сомнения, сумеет ли она с ее негибким рынком рабочей силы, системой социальной защиты и формами политической организации органично перейти на новые информационные технологии. Рывок США вперед, произошедший в 90-е годы, не случаен.

Но, думаю, что за Европу волноваться не надо. Она проведет реформы и выйдет в новое экономическое пространство. Что же касается России, то тут пока что следует поставить огромный знак вопроса. При таком состоянии дел, при таких институтах об информационных технологиях мечтать пока что не приходится.

И последнее. Где выход? Авторы в сущности говорят о модернизирующем развитии с опорой на государство. У меня на этот счет очень большие сомнения. Неужели мы ничему не научились на опыте российских модернизаций последних трех веков, начиная с Петра I. Вариант модернизирующего развития у нас не пройдет. С опорой на государство мы в ХХI век не попадем. Национализация промышленности, сильная власть – это все, как мне представляется, хорошие конструкции, но приведут они нас не туда.

Безусловно, России нужна сильная власть, сильная президентская республика и прочее. Встает только вопрос: на что, как и с кем должна работать эта власть? Должна ли она сказать людям: затяните пояса, потерпите, мы накопим нефтедоллары и прорвемся в мир информационной экономики? Думаю, что из этого ничего не выйдет. Народ не поверит и правильно сделает.

Власть должна работать с обществом. Какой же  у нас здесь есть потенциал? По ООНовским оценкам, если считать чертой бедности доход до 1 доллара в день на человека, у нас за этой чертой находится где-то около 50 млн. человек. Если считать чертой бедности доход до двух долларов – около  100 млн.  Но ведь остаются еще 50 млн. Остается народившийся средний класс – 5, 10, 15% населения. У него свои установки, свои возможности, своя энергия. И это, как мне кажется, имеет принципиально важное значение.

Последние несколько лет мне пришлось несколько раз выезжать на Украину и, в частности, встречаться с украинскими политологами. Мне кажется, что принципиальное различие нашей и украинской ситуации в наличии у нас среднего класса. И там и здесь много бедных людей. И там и здесь есть слой супербогачей. Но средний класс, в отличие от России, там очень малочислен. У нас он народился, и новая  власть должна сделать все, чтобы он мог развиваться, расширяться. И работать надо в первую очередь с ним.