Богомолов О.Т.

Я очень рад выходу в свет этой книги, и думаю, что это событие не только для нашего круга друзей Георгия Хосроевича, но это событие и для страны. К сожалению, я только сегодня получил экземпляр и могу только предвкушать, что продолжу чтение этой книги, которая вызовет хорошие добрые чувства и много мыслей. Я не сомневаюсь, что она воссоздает в голове читателей образ автора, этой замечательной личности, масштаб этой личности.

Я хочу просто привести несколько эпизодов, которые, может быть, дополнят все, что за этим столом было сказано, иногда очень убедительно и очень серьезно, как у Федора Михайловича, но это просто эпизоды, думаю, что они впишутся в общую нашу созданную здесь картину. Я не помню точно дату, видимо, это было в середине 70-х годов, был такой тогда метод отправлять на дачу какую-то группу советников, чтобы писать очередную речь кому-то из вождей. Занятие это было не самое приятное, но иногда мы имели возможность общаться не за столом, где составлялись сами тексты, а обычно на прогулке по парку или где-то уединившись. И вот я вспоминаю эпизод, который, может быть, имел последствия. После какого-то трудного дня, когда часть нашей группы разъехалась, а мы остались, бродили, о чем-то разговаривали, потом зашли в пустую какую-то дачу старую, это было в Волынском, и здесь стали беседовать на тему, которая нас всех волновала. Я говорил: "Георгий Хосроевич, что мы делаем, мы реанимируем политических уже мертвецов, стараясь вписать им в доклады какие-то прогрессивные мысли, как японцы своих усопших любят загримировать, омолодить, чтобы потом на них было приятно смотреть". Это моральная проблема - надо ли во всем этом участвовать, стараться вставить что-то новое, чтобы давало какой-то глоток хотя бы свежего воздуха в этот официальный доклад, потому что сами мы вообще ничего высказать не могли, а, уже уцепившись за то, что сказано Брежневым, можно было потом написать статью. И говорили о ситуации в стране в 70-е годы в довольно безотрадной перспективе и в экономике, и в политической жизни, когда как-то не чувствовалось никаких перемен, хотя они назревали. И мы-то с ним были знакомы с тем, что делается в соседних социалистических странах, где все-таки дух демократии и свободомыслия был в большей мере представлен, чем у нас. Поговорили так, и вот потом нас перестали привлекать. Я думаю, что у Георгия даже были какие-то и другие сложности после этого. Когда я стал в голове прокручивать, почему это случилось, то понял, что наш разговор "слушали", и он стал известен.

Другой эпизод. Начало 60-х годов или чуть позже, я уже не помню. Это - квартира в цэковском доме на Университетском проспекте, в переулочке, заселенная соответствующими ответственными товарищами из аппарата, очень кондовыми в своем поведении, не допускающими никаких вольностей. И вот Георгий Хосроевич приглашает меня послушать Высоцкого. И действительно, после спектакля приходит Володя Высоцкий, садится за стол, перед ним рюмка, к которой ему не разрешают притронуться, и он поет "Идет охота на волков", на серых хищников, которых окружили этими флажками, перепрыгнуть нельзя - загнаны, но все-таки один решается. Вот, может быть, всего два эпизода. Но я думаю, что они все-таки дают представление. Я не думаю, что Высоцкий дома у Георгия - это свидетельство какой-то богемной жизни. Нет. Это - просто свидетельство того, что и в те годы, когда все было ранжировано, все-таки мысли его, его нрав и его душа рвались куда-то за эти "флажки". Он позволял себе то, что не могли позволить другие, думал и оценивал события гораздо глубже, чем многие из нас. Не случайно, скажем, экономические вопросы он начал обсуждать с очень талантливым нашим и смелым журналистом, который работал в "Известиях", Анатолием Аграновским, который бывал у него дома еще там - где-то в коммунальной квартире, я помню. Аграновский ведь первым в такой очень хорошей, журналистской форме ставил вопросы о несообразности нашей экономической системы на конкретных примерах, очень ярко. Георгий был в курсе всех этих мыслей и разговоров, потому что Аграновский был его другом.

Мы все понесли большую потерю, но я согласен с Федором Михайловичем Бурлацким, что книга - это неизбывный след, который ее автор оставляет в истории. Это - тот памятник, который он создал себе. И очень хорошо, что она на этом столе, что она издана, что многие ее смогут прочесть.