Бурлацкий Ф.М.
Конечно, с одной стороны, очень больно и горько говорить, жалко, что нет Георгия, и мы не можем с ним обсудить книгу, поспорить с чем-то, вспомнить что-то. Но, с другой стороны, книга - это самостоятельная вещь, она лежит на столе, она остается для истории. Мы ее оцениваем не в связи с кончиной Георгия, а в связи с его жизнью. Это - памятник его жизни. И памятник этот не только его жизни, но и нашей жизни, памятник эпохе, и больше всего, конечно, памятник того времени, которое направлял, которым руководил Михаил Сергеевич. Не случайно, об этом лучшая часть книги. Внутренняя полемика до сих пор не закончена между советником и государем. Государи, независимо от того, были они генеральными секретарями или президентами, или как "Дом Медичи" в далекой Флоренции, все равно - это государи, а мы что - мы просто так, советники. Советники, Михаил Сергеевич, имеют одно дурное качество, они внутренне полагают себя интеллектуально выше государя. Государи - это деятели, это политики, это преобразователи, но интеллектуально, как мыслители, как те, которые дают программу, дают идею, мы-то считаем себя в чем-то выше. Это видно и по всей книге, между прочим. Хотя это относится не к Вам, а в целом, в той роли, которую играл Георгий.
Наверное, многие знают, что мы с ним вместе учились в аспирантуре. Вот здесь Миша Пискотин - мой ближайший друг по аспирантуре, я его любил и люблю. А Георгий был просто самым близким: играли в одной волейбольной команде, играли в шахматы, соперничали, ругались, особенно на площадке. Особенно, когда, проигрывая, он сбрасывал все фигуры "нечаянно". Он был, между прочим, эмоциональным человеком. Он, Михаил Сергеевич, с Вами был сдержанным. А нам-то время от времени доставалось. И ему тоже доставалось, мы ведь тоже "ничего себе" были.
Не надо гадать по поводу того, откуда он взял название книги. Пусть это звучит немного нескромно и странно, но мы с ним были, как братья, и шли рука об руку, в чем-то всю жизнь соперничали, но так очень по-детски. Он позвонил мне за несколько месяцев до завершения работы над книгой и сказал: "Федор, ты знаешь, я написал книгу в продолжение твоей книги "Вожди и советники" и даже назвал ее так. А назвал ее так потому, чтобы показать, что я написал ее лучше". Моя книга называлась "Вожди и советники" - о Хрущеве, об Андропове и не только о них. А он как бы в продолжение полемики написал "О вождях и не только о них". И он, действительно, написал лучше. Лучше написал потому, что и материал-то был интереснее. Я писал о хрущевском времени - тоже очень ярком, но совершенно несравнимым со временем Горбачева, который перевернул вообще многие представления в мире, не только в нашей стране. Не случайно пишут книги на тему, что это была за эпоха и т.д. Я не буду говорить об этом в присутствии Михаила Сергеевича.
И вот я читал эту книгу, там все о каждом из нас, и думал вот о чем. Читал и думал: да, система та была хуже, а люди-то были лучше, талантливее, как ни странно, честнее, добрее. Это очень странно, но это факт. Вот в группе консультантов, которую мне поручил создавать Андропов, я первым, кстати, пригласил Шахназарова, кто был, Были Богомолов Олег, Миша Титаренко, Арбатов, Бовин, Делюсин, потом Герасимов пришел, Юра Красин работал консультантом в соседнем отделе. Найдите сейчас такую "могучую кучку" среди тех, которые являются советниками при новых государях. И Георгий был одним из самых лучших. Я боюсь сказать, что самым лучшим в присутствии здесь находящихся и в моем собственном присутствии, между прочим. Может быть, и самым лучшим. А почему, Почему он был самым лучшим среди нас, И почему именно он 25 лет проработал в аппарате ЦК, хотя, когда он пришел, у нас было впечатление, что он больше года не проработает по своему богемному нраву, характеру, вольнице и т.д. Кроме того, что он был талантлив, причем разнообразно талантлив: ученый, как говорил Михаил Сергеевич, но в глубине души он считал себя больше даже не ученым, а писателем и драматургом и очень сожалел, как и я, о несостоявшейся литературной биографии. У него все время маячила вот эта альтернатива. А лучшим он был потому, что он был старше нас и прошел школу войны. Я думаю, поэтому он был лучше. У него было очень высокое чувство ответственности и лояльности. Он, с одной стороны, был ответственным и мог сказать руководителю, что он думает, но, с другой стороны, всегда очень лояльно, он не задирался. Многие из нас задирались, и я в первую очередь. А он не задирался, он был воспитан войной как человек государственный, как человек, который несет ответственность. Это мы, советники, особенно чувствовали, когда поработали с вождями. Вроде как они все делают, и у нас было воспитано это же чувство. Все, что мы предлагаем, это не от себя, не для себя, а для страны. Это было глубокое чувство, с которым работал Шахназаров. И поэтому он, скажем, предлагал Михаилу Сергеевичу: "Давайте вот это напишем". Михаил Сергеевич говорил: "Нет, не время". Ну, хорошо, и он отходил в сторону, откладывал свое предложение куда-нибудь не в далекий ящик, но потом снова выступал, доказывал.
Это был исключительно порядочный человек. Нам странно и дико смотреть на многих советников раннего и позднего Ельцина. Как правило, люди не порядочные, которые закладывали друг друга, не гнушались перебрасыванием из государственного кармана в свой и т.д. А это был человек исключительной порядочности. И вся наша группа отличалась этим. Никто не вошел сейчас в "высший класс". Никто не построил себе дворцов в Подмосковье, никто.
Что я еще хотел сказать. Читал я эту книгу с таким чувством, что вот не состоялась альтернатива тому, что произошло, а могла состояться. Не состоялся путь эволюционных реформ. Отчасти даже при Хрущеве это началось. Может быть, он не вполне отдавал себе отчет, когда выступил на ХХ съезде, что посягает не просто на Сталина, на его культ, на массовые репрессии, а посягает на систему. Он сам это не чувствовал, а это сказал тогда Тольятти, если вы помните. Михаил Сергеевич-то сознательно понимал, на что он шел. И вот больно за это. Мы работали над альтернативой эволюционного развития страны, демократической, рыночной, хотя мы не очень любили это слово, потому что оно не охватывает современную систему, оно не охватывает современную цивилизацию. Все это свели к понятию "рынок". И это не состоялось. А вот эта книга - памятник тому, что могло бы состояться. Посмотрите на Китай, это не пример для нас, но они же в экономике смотрите, чего достигли. Они смогли найти свой путь. Восточная Европа смогла найти свой путь. А у нас вот так случилось, это еще будет описано, почему и как, какие страсти за этим стояли властные, стяжательские или иные, какие группы на это толкнули. Но больно, что на многие десятилетия утвердилась система, которая напоминает не Запад, не капитализм западный, а Латинскую Америку или Индонезию. Это страна будет расхлебывать еще, может быть, до середины или до конца века. И вот за альтернативу этому больно. А за ней стояли такие люди, как Шахназаров.
Он называл себя социал-демократом. Впервые мы об этом говорили с ним, когда он работал в Политиздате (это был 56-й год), мы с ним как-то встретились, а при расставании, когда уже его провожал, я тогда сказал, что хотел бы посвятить свою жизнь тому, чтобы страна наша стала похожа на западную - демократическую. Он говорит - социально-демократическую. Я говорю - демократическую. Он говорит - социально-демократическую. Мы тогда выработали такую форму - не социалистическая демократия, а социальная демократия. Это не состоялось.
Но книга, тем не менее, оптимистичная, яркая, литературная, живая, затрагивающая многие сюжеты, многих людей. Он выразил себя в ней и как политик, и как писатель, литератор. Надо говорить и писать об этой книге, надо писать о Шахназарове, надо писать об этой альтернативе, потому что наступает время, когда те идеи понадобятся сейчас, чтобы выправить скособоченное общество и государство. И чтобы оно действительно стало похоже на лучшие образцы современной цивилизации. Спасибо.
