Зудин А.Ю.

В конце выступать – ближе к окончанию дискуссии - есть и плюсы, и минусы. У нас очень интересно распределились роли. Это стало видно в ходе дискуссии. У нас в начале была представлена такая классическая схема интерпретации, запаянная в фразу Алексея по поводу дуальности. Это было удачно и все этим пользовались. Это показатель того, что это было удачно. Вторая часть – это то, что Владимир нам рассказывал о том, что происходит в современном российском обществе, а затем было осознано то, что классические схемы – если не классические то те, по крайней мере, к которым мы очень сильно привыкли и до сих пор ими активно пользуемся, - не являются адекватными. Хотя эта цитата не вспоминалась ввиду, наверное, непопулярности данного человека, что все мы можем еще раз подписаться под словами, что мы, к сожалению, до сих пор не знаем, как следует наше общество, общество, в котором мы живем. Юрием Владимировичем было сказано...

С тех пор у нас накопилось очень много и продолжает появляться очень много фактуры. В этом разница между тем временем, когда произносились эти слова – они были абсолютно адекватными, - и нынешним временем. Проблемой является не отсутствие данных самых разнообразных, а проблемой являются наши схемы, наши карты, наши понятия, при помощи которых мы стараемся это всё интерпретировать.

К сожалению, это было неизбежно. Очень сильное изменение нашей жизни, которое произошло в 1991 году (условно), дало не только новые возможности, но и породило новые мифы. О части этих мифов здесь говорилось. Это представление о том, что, собственно говоря, в советский период ничего не происходило. Ничего не происходило с точки зрения культурной осмысленной работы. Недаром Алексей и Владимир употребляли слово «культура» в совершенно разных смыслах, и, по-моему, кто-то на это из участников указал.

Алексей говорил о культуре как о высокой культуре, а Владимир говорил о культуре в социологическом смысле. Очень хорошо отношусь к высокой культуре, но только думаю, что любые разговоры на тему политики, идентичности общества все-таки, очевидно, предполагают, прежде всего, социологическое понимание культуры.

Если мы подойдем с этой точки зрения, то, наверное, сможем увидеть, что в советское время произошли очень важные сдвиги и события с точки зрения той дуальности, которую вот он нам предложил. Их можно выразить так: одно произошло в начале советского времени, другое – в конце. Вот Михаил Сергеевич ушел, но он имел непосредственное отношение к этому.

Вначале случилось так, что государь-император исчез. Значит, государя-императора больше нет, его нет уже в течение 80 лет и больше не будет, и все попытки его использовать в качестве некоего символа, знака, фигуры это попытки, как мне кажется, с негодными средствами. Но нет не только государя-императора. Тоже нет еще и Михаила Андреевича Суслова. Исчезла цензура. Цензура больше не работает. Это создает совершенно другую новую ситуацию.

Вот говорилось - как о большой проблеме и трагедии, - что культурный, интеллигентный европейский человек, идя в политику, погибает. Да, плохо, наверное, это. Вспоминая Аквилия, наверное, можно сказать, что было бы еще хуже, если бы он там не погиб, а выжил. Наверное, все-таки писатели, композиторы и люди культуры должны заниматься своим делом, а политики должны заниматься своим делом. Тогда, когда Пушкин побеждает Ленина, если это можно представить, происходит то же самое, что и произошло, когда Ленин победил Пушкина. Это, на мой взгляд, тот новый миф, который родился.

Соловей В.Д. На наших глазах.

Зудин А.Ю. Да, на наших глазах. Или был сейчас нам снова воспроизведен и предложен.

Не звучала эта тема, к ней стали подходить ближе к самому концу. Мы фиксировали европейскую по преимуществу культуру, высокую культуру: евразийское государство. Между ними существует некое противоречие, благодаря энергетике которого, собственно говоря, и росла русская история. Это противоречие после 91-го года приобрело новое измерение. Я не имею в виду 91-й год как завершение существования Советского Союза, а я имею в виду 91-й год как начало нового существования Российского государства, в координатах которого, на мой взгляд, не совсем еще отдаем отчет себе. Мы после 91-го года стали не ближе к Европе, а дальше.

Более рельефное понимание этого наступило в конце 90-х – начале 2000-х, а сейчас, в общем-то, превратилось, на самом деле, как мне кажется, в проблему выживания российского государства. Потому что если у вас, т.е. у нас, ядро образованного слоя своим идеалом видит Европу, т.е. свой идеал размещает вне своей страны, а эта условная Европа, чем дальше, тем больше, выходит на конкурентные отношения, на отношения соперника с вашей страной, то как вам дальше жить?

И здесь проблема, связанная с преодолением этого самого дуализма, из разряда умозрительных конструкций, кабинетных сочинений на тему национальной идеи просто превращается в проблему такой предельно практической и прагматической политики и в вопрос выживания государства. Сможет оно выстроить убедительную консолидированную новую идентичность, которая способна выдержать попытки разрушить политическую систему извне, или она этого сделать не сможет. Следовательно, политическая система будет разрушена и, следовательно, всё остальное.

Вообще мы оказались в таком времени, когда эти вещи, вынесенные в заголовок в начало как общая тема для нашего семинара, стали предметом такой предельной практической политики, причем не только для России - мы здесь не уникальны, - а для всех остальных стран тоже. Потому что, собственно говоря, помимо прочего, что делает глобализация? Глобализация лишает национальные государства привычной опоры в виде национальной промышленности и оставляет им очень зыбкую опору в виде символического капитала. И дальше будет всё зависеть от того, насколько удачно вы произведете комбинацию этого символического капитала, чтобы выдержать вызов времени.

В этом смысле мы здесь не одиноки. Это, пожалуй, единственное, что может нас хоть как-то в историческом смысле быть каким-то утешением. Вот эта дуалистическая конструкция, предложенная Алексеем, не только давала энергию развитию. Она еще определенным образом в различные периоды времени как-то разрешалась. Можно высказывать недовольство результатами этого разрешения, т.е. говорить, что то был неудачный синтез, а это более удачный. Но, тем не менее, какой-то синтез возникал. Весь вопрос в степени его устойчивости.

Как мне кажется, мы сейчас практически уже подошли, т.е. практически означает, что дальше без этого мы не сможем продолжить свое существование, к необходимости нового разрешения этого напряжения, которое порождено этой дуальностью. Я на этом закончу. И одним из конкретных результатов является следующее. Дальше российским либералам нельзя быть западниками, и российским либералам нельзя быть европейцами. В противном случае, для них будет заказан путь в российскую политику. Им нужно стать просто российскими либералами, перестав быть западниками в политике и европейцами в политике.

Вот такой, на мой взгляд, вызов стоит сейчас перед наиболее образованной, наиболее ресурсно-обеспеченной частью политического класса. Если она с ним не справится, ну что ж, плохо будет всем. Плохо будет ей, плохо может быть стране. Спасибо.