Майкл Кейзин

Как историк я в восторге от того, что могу принять участие в конференции на тему столь огромной исторической важности. Для меня это большая честь. Но я хотел бы заметить, что исторические аналогии – вещь опасная. Один автор, который являлся до некоторой степени историком и которого у вас прежде много цитировали, однажды заметил, что все исторические события повторяются дважды: сначала как трагедия, а потом как фарс (К.Маркс). Я надеюсь, что такого больше не случится! 1930 год стал трагедией, но в известном смысле он открыл новые возможности. Эрик Рубин уже говорил здесь о политике, которая проводилась в то время, и выразил надежду, что нынешний экономический кризис не будет рассматриваться как фарс.

Но давайте сначала разберемся с вещами очевидными. Так, очевидно, что нынешний экономический кризис, охвативший экономику и общество, совершенно не похож на кризис 30-х годов. В 1931 году Кейнс писал, что причиной Великой депрессии стало «полное тупоумие» (это выражение Кейнса) тех, кто руководил мировой экономикой. Это, я думаю, в полной мере соответствует нынешнему кризису. Это – одна из аналогий, которую можно считать работающей.

Но давайте сначала разберемся с вещами очевидными. Так, очевидно, что нынешний экономический кризис, охвативший экономику и общество, совершенно не похож на кризис 30-х годов. В 1931 году Кейнс писал, что причиной Великой депрессии стало «полное тупоумие» (это выражение Кейнса) тех, кто руководил мировой экономикой. Это, я думаю, в полной мере соответствует нынешнему кризису. Это – одна из аналогий, которую можно считать работающей.

Однако кризис 30-х годов был кризисом производства в формирующейся экономике, а не в постиндустриальной. И он произошел в Соединенных Штатах в эпоху, когда их экономика в значительной мере зависела от внутреннего рынка. Кроме того, в то время в Соединенных Штатах существовал огромный социальный и психологический разрыв между финансистами, владельцами предприятий и экономической элитой, с одной стороны, и большинством американцев - с другой. Я помню один материал, который появился в 1930 г. в журнале «Лайф» (это было очень популярное в США иллюстрированное издание). В то время объявили забастовку рабочие сталелитейной промышленности - тогда это была самая крупная отрасль промышленности в Америке. Рабочие боролись за создание своего профсоюза. Так вот, в «Лайф» была напечатана фотография одного из рабочих-сталелитейщиков (я думаю, что он был поляк). Оказалось, что у него были всего одни ботинки, и на работу он ходил босиком. А обувал он их, уже придя на работу. Он очень берег ботинки, чтобы было в чем пойти на работу и в церковь в воскресенье.  

Сегодня Америка уже не та. Даже самые бедные американцы не ходят босиком на работу. Конечно, сейчас большинство американцев независимо от их материального положения считают себя представителями среднего класса - причем даже люди, выполняющие тяжелую физическую работу. Поэтому сегодня уже нет тех классовых различий, по меньшей мере, психологических, которые бросались в глаза в 30-е годы.  

Существует еще несколько моментов, составляющих резкий контраст между Америкой 30-х годов и современной Америкой. Когда в 1929 году рухнул фондовый рынок, менее 5% американцев имели инвестиции в виде акций. В то время у очень немногих были собственные дома. Из этих 5% очень немногие платили подоходный налог. Сейчас же большинство американцев прямо или косвенно владеют акциями, в частности теми, что приобретаются через пенсионные программы. Вплоть до конца прошлого года, когда ипотечный кризис стал особенно острым, около 2/3 населения в Америке были собственниками домов или квартир, и только самые бедные американцы освобождались от уплаты подоходного налога. Поэтому общество стало совсем другим. Можно спорить о том, стало ли оно обществом зрелого среднего класса, но общество разительно изменилось в социальном и экономическом отношениях по сравнению с временами Великой депрессии.  

Возможно, что самым главным было то, что в 30-е годы экономика и общество вращались вокруг интересов производителей сырья и вторичных производителей, сельскохозяйственных работников и промышленных рабочих. Поэтому первыми шагами, которые были сделаны в 1933 году в рамках Нового курса, стали создание Национального управления по вопросам стабилизации и принятие Закона о стабилизации цен на сельскохозяйственные товары. Задача Национального управления по вопросам стабилизации состояла в том, чтобы стабилизировать промышленность, повысить покупательную способность у рабочих, которые мало зарабатывали и не могли покупать товары, которые производили другие рабочие. Задача Закона о стабилизации цен на сельскохозяйственные товары состояла в том, чтобы повысить цены на сельскохозяйственную продукцию и, тем самым, создать стимулы для фермеров, которые должны были снова начать сеять зерно, выращивать и забивать скот. Дело в том, что существовала большая проблема: многие фермеры забивали поросят и выливали молоко на землю, потому что цены были очень низкими, и производство сделалось нерентабельным.  

Конечно, этими мерами нельзя было помочь всем без исключения. Собственно говоря, в начале 30-х годов некоторые мелкие фермеры и их работники, особенно из числа афроамериканцев, остались без работы, потому что людям платили в три раза больше за то, что они не выращивали сельскохозяйственные культуры и не разводили скот, поскольку так можно было повысить цены на эти товары.  

Эти и некоторые другие шаги, предпринятые в первые годы осуществления Нового курса, кардинально изменили экономику. Они укрепили доверие между производителями и потребителями. В период с 1933 по 1937 гг. экономика росла почти на 10% в год. Потом начался очередной спад. В середине 30-х годов безработица сократилась с 25% активного населения почти до 14%. Несомненно, экономический кризис продолжался, но в смягченной форме. Я мог бы привести доводы в пользу этих мер, которые вселили в людей уверенность.  

Политика в 30-е годы тоже была совершенно иной, чем сейчас. Я занимаюсь политической историей, я не экономист и, с вашего позволения, буду говорить именно о политике.  

Политическая коалиция, поддержавшая Франклина Рузвельта, сильно отличалась от коалиции, которая сегодня поддерживает президента Обаму и которая несколько месяцев тому назад привела его к власти. Коалиция Рузвельта, если ее можно так назвать, была коалицией, куда входили совсем разные люди. Общим у них было то, что все они испытывали чувство экономической заинтересованности и экономической враждебности к Республиканской партии, на смену которой пришел Рузвельт. Многие из вас, сидящих в этом зале, знают об этом из истории. Представьте себе, насколько отличной, насколько разнообразной была Коалиция Рузвельта. В нее входили богатые плантаторы с Юга (почти все они были белые протестанты), рабочие-иммигранты из европейских стран, например рабочие, приехавшие в Америку из Польши, рабочие сталелитейной промышленности, о которых я уже упоминал (в большинстве своем это были католики и православные), и рабочие-евреи. В нее также входили избиратели-афроамериканцы с Севера и Юга. Эта коалиция была крайне разнообразной как в региональном отношении, так и с точки зрения религиозной и расовой принадлежности ее представителей. Они по-разному представляли себе, что именно правительство должно делать и что ему делать нельзя в плане регулирования личной жизни граждан. В США с 1920 года действовал «сухой закон», который был отменен в 1933 году, когда Рузвельт пришел к власти. Многие американцы в составе Демократической коалиции считали, что было бы неплохо, если бы «сухой закон» оставался в силе.  

Все эти группы возлагали вину за свое бедственное положение на крупный капитал и его сторонников в Республиканской партии. В противостоянии власти крупного капитала их объединяло стремление к тому, что великий экономист Джон Кеннет Гэлбрейт назвал «властным противовесом». Он считал, что правительство должно стать таким противовесом, ограничивающим всевластие частной собственности. Рузвельт и Демократическая партия оказались партией большинства в Америке и стали по-своему решать большинство главных вопросов.  

Сегодня Демократическая коалиция лишена подобной базы. В ней нет такого единства. Если посмотреть статистику последних выборов, проходивших в ноябре прошлого года, увидишь, что за президента Обаму голосовали люди с университетским образованием (такие люди, как я) - юристы, историки и др.  

Обама выиграл с большим перевесом, имея их поддержку и одновременно поддержку самых бедных американцев, причем не только афроамериканцев или выходцев из Латинской Америки, но и просто самых бедных белых американцев. Эти две группы, - а именно наиболее привилегированная часть общества и наиболее обездоленная его часть, - дали Обаме и демократам подавляющее большинство голосов.  

Члены сегодняшней коалиции не объединяются по какому-то отдельному вопросу. Их объединяет, главным образом, стремление защитить окружающую среду, гарантировать всеобщее медицинское обслуживание, сделать что-то для защиты системы социального обеспечения, дать пенсии старикам, пособия безработным, регулировать бизнес. Но нет ничего такого, что объединяло бы большинство американцев, поддержавших Обаму. В этом и состоит отличие, которое показывает, сколь хрупка коалиция Обамы.   

Есть и еще одно отличие от 30-х годов: тогда существовали массовые общественно-политические движения, которые во многом способствовали полевению политики Франклина Рузвельта. Такую политику мы сегодня называем либеральными социал-демократическими мерами по преодолению экономического кризиса. За нее выступали такие люди, как губернатор Луизианы Хьюи Лонг, католический священник отец Каргуэн, рабочее движение, в основном представленное Конгрессом производственных профсоюзов, и компартия США, которая в 30-е годы была на подъеме. В то время это была очень важная группа. В то время она помогала создавать профсоюзы, она помогала организовывать движения за гражданские права афроамериканцев и другие движения.   

Все эти группы, вместе взятые, реально определили сущность Нового курса. Под их давлением Конгресс принял Закон о социальном обеспечении, вступило в силу федеральное трудовое законодательство, которое впервые в истории Америки дало рабочим механизмы организации профсоюзов, если они этого хотели, и обеспечило государственную защиту профсоюзов. Тогда возникло ощущение, что помимо политического истеблишмента существуют политические альтернативы, и это заставляло людей оказывать давление на политический истеблишмент. Сейчас в Соединенных Штатах этого практически нигде нет. Сейчас многие выступают по кабельному телевидению, по радио, но это, в основном, консерваторы, которые предлагают разные инициативы правого толка. А массовых движений, подобных тем, что существовали в 30-е годы, уже не существует.  

Конечно Рузвельт и Обама - совсем разные люди с точки зрения своей человеческой сущности. Это видно с первого взгляда. Рузвельт происходил из мелкопоместного дворянства, из мелких землевладельцев. Этот социальный слой в ХХ веке еще существовал в США. В XVII веке, еще при голландцах, его предки основали Новый Амстердам. Обама – это человек смешанных кровей, которого воспитали бабушка и дедушка - сами люди небогатые, которым приходилось жить на социальное пособие. Так что в человеческом отношении они совершенно разные.  

Обама располагает одним преимуществом, которого не было у Рузвельта (Эрик Рубин сказал об этом): у Обамы есть возможность извлечь экономические уроки и из опыта Великой депрессии, и из программ, которые принимались для того, чтобы как-то защитить большинство американцев, дав им минимум социального обеспечения.  

Рузвельт, как часто утверждают, не был кейнсианцем, хотя экономическая доктрина Кейнса была популярна в Соединенных Штатах в 30-е годы, и несмотря на то, что некоторые советники Рузвельта принадлежали к кейнсианской школе. А вот Обама – независимо от того, что ему случается утверждать во время интервью, – явный сторонник Кейнса. Его политика четко вытекает из кейнсианской политики. В известном смысле справедливость кейнсианской теории будет проверяться в течение следующих нескольких лет, причем со всей строгостью, чего не было в 30-е годы.  

Несмотря на эти отличия, есть одно, что объединяет Рузвельта и Обаму. Рузвельт был президентом-преобразователем. Он был одним из самых важных президентов в американской истории и, несомненно, мировым лидером, одним из самых важных государственных деятелей, гражданином мира. Для людей, занимающихся изучением американской истории, очень важно помнить, что Рузвельт был творцом новой политической эпохи. У Обамы, как мне кажется, тоже есть шанс стать архитектором новой политической эпохи.  

В Йельском университете работает профессор-политолог Стивен Сковроник*. Он написал замечательную книгу об истории президентства в США под названием «Политические курсы, которые проводят президенты». (Не знаю, читают ли эту книгу в России.) Сковроник утверждает, что в американской истории было только пять президентов, которые по-настоящему перестроили политическую вселенную, как он это называет. Все эти президенты, - пишет Сковроник, - действовали в сходных контекстах. Эти пятеро: Томас Джефферсон, Эндрю Джексон, Авраам Линкольн, Франклин Рузвельт и Рональд Рейган, который в определенном смысле был партнером президента Горбачева.  

После инаугурации все выступления Барака Обамы были выдержаны в спокойном прагматическом тоне. Он избегал высокопарных разговоров о том, каким президентом он будет. По большей части он воздерживался от риторики возрождения Америки, коей изобиловали его выступления во время избирательной кампании, которые сделали его столь популярным на родине и за рубежом. Но мне думается, что во многих отношениях он стремится стать таким же, как его пятеро великих предшественников, которые выстраивали страну заново и преобразовывали ее. Обаме, как и им, повезло в том отношении, что на посту президента США они сменили своих предшественников, про которых говорили, что они полностью развалили страну. Обама пришел после Джорджа Буша-младшего. В таком же положении был и Томас Джефферсон. Он сменил Джона Адамса, которого считали неудачником. Но не буду больше вдаваться в исторические параллели.  

Обаме повезло и еще в одном отношении. Он пришел на смену президенту, про которого говорили, что он не только провалился как конкретный политик, но и стал олицетворением развала партийной коалиции. Я имею в виду республиканцев.  

Так же, как члены этого квинтета, как все эти пять президентов, Обама был избран в ходе кампании, которая напоминала массовое движение. Может быть, сейчас в Америке уже нет по-настоящему массовых движений, но, тем не менее, сама избирательная кампания Обамы превратилась в массовое движение. У него есть шанс, – правда, не более чем шанс, – превратить это движение в локомотив новой предвыборной коалиции, которая, возможно, будет способна доминировать в американской политике на протяжении жизни нескольких поколений и больше.  

Есть и еще одно свойство, которое было общим для трех президентов, его предшественников. И Джексон, и Рузвельт, и Рейган, а также их ближайшие советники были виртуозами общения. Это давало огромное преимущество перед противниками. Только в ХХ веке в США заговорили о роли средств массовой информации (или о роли печати, как мы говорили раньше). И очень часто американские историки не обращают большого внимания на роль общения – внимание к нему характерно только для новейшего времени. Однако в действительности популярность Эндрю Джексона была бы невозможна без так называемой «копеечной прессы» - без тогдашних дешевых, популярных, скандальных газет, которые стали предшественницами современной печати. Франклин Рузвельт не стал бы президентом без радио, без так называемых «разговоров у камина», которые слушало большинство американцев. Тогда впервые в истории люди почувствовали, что президент – это член их семьи. Исчезла пропасть между президентом и народом, которая разделяла их прежде.  

Рональд Рейган был мастером телевизионного общения. В 80-е годы, когда он стал президентом, телевидение не было новым средством массовой коммуникации. Его выступления были очень спокойными по сравнению с тем, как часто выступали другие американские президенты до него. Он был хорош на пресс-конференциях. Реклама, подготовленная для его избирательной кампании, была сделана высокопрофессионально. Поэтому во многих отношениях Рейган лучше всех владел телевизионной аудиторией.  

Обама – прекрасный оратор. Благодаря этому он сумел собрать крупные суммы денег и, как говорят в Америке, «сделал много шума» вокруг своей кандидатуры, особенно среди молодежи, поскольку превосходно владеет Интернетом, а Интернет сегодня – это доминирующее средство коммуникации. Убеленные сединой люди, вроде меня, тоскуют по газетам. Боюсь, что мои внуки уже не будут читать газеты.  

Но продолжу разговор об аналогии с указанными пятью президентами. Большинство американцев ожидает, что Обама свершит великие дела, выступит со смелыми инициативами в области экономики, здравоохранения, энергетики и особенно в области охраны окружающей среды. Обама, естественно, понимает, что у него есть шанс стать президентом-преобразователем страны, но он достаточно умен, чтобы понимать, что добиться этого можно будет не за счет идеологических игр, не за счет игры на своей партийной принадлежности, поскольку он стал президентом после сорока лет острейших партийных распрей и конфликтов. Как он неоднократно говорил сам, большинство американцев хочет, чтобы их проблемы решились. Они не связывают такое решение ни с одной из существующих политических партий. Во времена Рузвельта все было не так. Тогда люди были или всецело на стороне республиканцев, или на стороне демократов. Независимых избирателей в 30-е годы было очень мало.  

Несмотря на то, что Обама – либерал (конечно, в американском понимании термина «либерализм», который ближе к социал-демократии, нежели «либерализм» в западноевропейском его понимании), он достаточно осторожен в своих выступлениях и не заявляет о своей приверженности какой-то конкретной идеологии. Этим он отличается от Рузвельта. Рузвельт гордился тем, что он либерал. Рузвельт объявлял себя наследником прогрессивной или либеральной традиции, которая восходит еще к Аврааму Линкольну. Он объявлял себя наследником великого дела, которому служили другие именитые либералы, – такие как Уильям Дженнингс Брайан, Теодор Рузвельт, двоюродный брат Франклина Рузвельта Вудро Вильсон и другие. Однако недостатки и провалы либеральных правительств в Америке за последние сорок лет и непопулярность имиджа либерализма создают трудности для Обамы в том смысле, что он не может заявить, что в действительности начинает крестовый поход за либеральные ценности. 

Хочу еще сказать о дилемме, с которой столкнется Обама в первые пару лет своего пребывания на посту президента. Это политическая дилемма поиска выхода из экономического кризиса. То есть, если удастся избежать экономической депрессии, если безработица не будет выше 10%, если большинство банков сохранят платежеспособность, - в этом случае возрастет давление со стороны республиканцев и со стороны многих умеренных и консервативно настроенных демократов. Последние станут требовать ограничения федеральных расходов, сокращения налогов и отказа от введения новых правил, регулирующих деятельность финансовых институтов. Большинству американцев нравилось то, как они жили в 90-е годы. В определенном смысле они склонны считать, что жизнь наладится, если вернуться к тому, что было.  

Если состояние экономики улучшится, то, как ни парадоксально, а может быть, и по иронии судьбы, президенту Обаме будет труднее проводить некоторые свои более перспективные программы. С другой стороны, ситуация сходна с началом 30-х годов. Тогда к концу срока своих полномочий администрация Герберта Гувера осознала, что состояние экономики продолжает ухудшаться, безработица растет, банки не могут выйти из трудного положения, многие компании приходят к банкротству. И Обаму тоже будут винить во всех бедах, потому что он пришел к власти, когда экономический кризис только начинался. По крайней мере это был момент, когда большинство американцев поняло, что начался кризис. В этом смысле перед Обамой стоит сложнейшая политическая задача. Ему нужно осуществить очень крупные изменения (выступавший здесь Эрик Рубин и многие другие считают, что Обама хочет это сделать и что ему нужно это сделать). Но американцы пока еще настроены весьма консервативно. Они до сих пор не решили, нужны ли им крупные государственные программы. Поэтому Обаме нужно проявить особую осторожность при обсуждении этой конкретной дилеммы.  

В будущем 2010 году предстоят промежуточные выборы. И это будет судьбоносный момент, который покажет, может ли Обама сделать то, что в свое время сделал Рузвельт. В 1934 году во время первых при Рузвельте промежуточных выборов демократы сделали нечто беспрецедентное в американской политике. В момент, когда новый президент только пришел к власти, демократы фактически увеличили долю своего представительства и в Палате представителей, и в Сенате. После выборов 1934 года демократы получили большинство в 2/3 как в Палате представителей, так и в Сенате, а это означало, что в 1935 и 1936 годах Франклин Рузвельт может делать все, что захочет, а демократическое большинство поможет ему делать то, что в рамках Нового курса захочет само это большинство. Тогда-то и были приняты эпохальные законы 30-х годов: Закон о социальном обеспечении, о создании Управления по проблемам занятости, которое обеспечивало работой не только людей рабочих специальностей, но и лиц других профессий. Тогда писатели создавали крупные произведения, посвященные американской истории и культуре, которые до сих пор популярны среди читателей. Тогда были приняты законы, которые по сей день оказывают серьезное влияние на жизнь американцев.

Если в 2010 году партия Обамы сможет сделать нечто подобное, они приблизятся к созданию новой эры либерализма. Но сейчас еще нельзя с уверенностью утверждать, что именно так и будет.