В.И. Журавлева

Хочу обратить внимание на долгосрочные тренды восприятия России в Соединенных Штатах Америки. Как ни вызывающе это может показаться американским коллегам, я буду говорить именно о том, какие долгосрочные  мифы о России существуют в США и как трудно бороться с этими мифами. В 2008 году мне попалась опубликованная в британском журнале «Проспект мэгазин» статья Стивена Коткина – профессора Принстонского университета, хорошо известного директора программ по российским и евразийским исследованиям. Стивен Коткин пытался разобраться в причинах стойкого ощущения, которое возникло в Соединенных Штатах Америки в начале ХХ века и продолжало закрепляться, - ощущения, что «Америка вновь потеряла Россию».

Это, естественно, навело меня на размышления об этих долгосрочных трендах восприятия. Потому что именно это чувство неудовлетворенности результатами очередного этапа либерализации России вкупе с уверенностью в том, что Соединенные Штаты Америки сопричастны этому процессу и продолжают, на мой взгляд, поддерживать мессианские настроения в США и препятствовать трезвой оценке событий, которые происходят в России.

Эта тенденция выстраивания отношений не с Россией реальной, а с Россией воображаемой имеет глубокие исторические корни. (Сегодня об этом уже говорил Блэр Рубл.)  Я абсолютно согласна с тем, что в истории - истоки процесса, в ходе которого Россия превращается для США в  конституирующего другого, - а не просто в другого, потому что другим Россия была для Соединенных Штатов Америки и раньше, так же, как и Америка для России.

На протяжении большей части ХIХ века именно Европа была конституирующим другим и для Америки, и для России. И через ощущение периферийности по отношению к Европе русские и американцы во многом находили свои схождения. До конца ХIХ века не возникало желания перестроить Россию, не возникало ощущения того, что русские ждут помощи из-за океана, для того чтобы создать Соединенные Штаты России. Как раз на рубеже ХIХ-ХХ веков возникает совершенно новое качественное состояние русского другого. С этого периода можно отсчитывать то самое дихотомическое видение России, которое все-таки до конца еще не изжито в Соединенных Штатах Америки и которое мешает трезвому восприятию многовекторного развития России, наблюдаемого и в настоящее время.

Превалирующими трендами восприятия был, во-первых, демонический образ России как страны деспотизма, произвола, авторитаризма, тоталитаризма (здесь разные варианты – империя тьмы, империя зла, темный двойник). И, во-вторых, романтический образ России: Россия как способный ученик, Россия, народ которой может и хочет следовать западной модели развития и ждет помощи, чтобы перейти в эту новую стадию.

Эти образы, это дихотомическое видение способствовали мифологизации образа России в США в целом и выражались в своеобразных циклах надежд и разочарований, которые американцы переживают в связи с видением перспектив модернизации России рубежа ХIХ-ХХ веков, а, вернее, первый раз - в связи с революцией 1905 года.

В итоге постоянно происходят некое колебание, переход от эйфории универсализма (кстати, дров в костер либерального американского универсализма подбрасывали и русские политэмигранты, и те, кто выступал с лекциями) к мифу об извечной Руси; от веры в то, что гражданское общество готово сломить ксенофобию правителя, правительства, а либералы готовы возглавить конструктивный процесс модернизации - к рассуждениям о том, что национальный характер неизменен и что реализация особого пути России представляет угрозу для Соединенных Штатов Америки или даже для всего мира.

Стремление все время действовать в рамках дихотомии (свет – тьма, рабство – свобода, цивилизация – варварство), два образа (демонический и романтический) блестяще выражены, например, в американской карикатуре. В ней нередко изображался двойственный образ правителя России и присутствовало стремление связывать с правителем и успехи, и неудачи России. Обращение к жанру карикатуры позволяет выявить долгосрочные тренды восприятия, поскольку политическая карикатура - одновременно и прекрасный индикатор общественных настроений, и механизм формирования общественных предпочтений.

Конечно, легко сказать: нужно перейти от России воображаемой к России реальной. Но как это сделать?

Во-первых, слишком велик мифологический груз прошлого. И он связан не только с «холодной войной», а идет из более далекого прошлого - с рубежа ХIХ-ХХ веков.

Во-вторых, российская  реальность, конечно, подпитывает эти мифы. Для меня была очень показательной ситуация с избранием Путина Человеком года в 2007 году (когда «Тайм» назвал Путина Человеком года). Тогда появились очень яркие комментарии: благодаря железной воле и ценой принципов, которые особенно дороги свободным нациям, Путин вернул России статус мировой державы. Это также подтверждает живучесть долгосрочных трендов.

Обнадеживает то, что все более громко звучат голоса реалистов, которые подобно Генри Киссинджеру заявляют: Америка не должна усложнять свою внешнюю политику по отношению к России стремлением  предписывать схемы  ее исторического развития. Изменение внутренней ситуации в России не может происходить в соответствии с американскими планами, в особенности в краткосрочной перспективе. Сотрудничество с Россией является важным фактором поддержания мира и решения глобальных проблем.

В заключение сошлюсь на норвежского исследователя Ивера Ноймана, который заметил: специфичность России как другого Европы заключается в том, что Россия находится не столько в пространственном, сколько во временном измерении.  На мой взгляд, это также верно для восприятия России Соединенными Штатами Америки.