Барановский В.Г.

Я внимательно прочитал доклад и хочу поддержать высказанную в отношении него высокую оценку. Очень профессиональный, взвешенный, сбалансированный анализ, фокусирующий внимание на тех проблемах, которые находятся в центре идущих в самом интеграционном объединении дебатов.
Вместе с тем я с пониманием отношусь к некоторому налету пессимизма, который присутствует в докладе. В ЕС действительно возникают принципиально новые проблемы, хотя они, может быть, проистекают не только из качественных, но и из количественных параметров интеграционного развития. Сам факт формирования организации в составе 25 или даже большего числа государств является вызовом и создает неопределенность относительно будущего развития Европейского Союза и его роли. Здесь, возможно, уместна некоторая аналогия с ОБСЕ. Вспомните, когда в ОБСЕ было 35 государств, эта система вполне эффективно решала стоящие тогда на повестке дня задачи. Сейчас в ней 55 государств, она продолжает функционировать и играть какую-то полезную роль, но мало кто о ней помнит. В общем, это не та роль, которая была присуща ей в прошлом.
Назревающее новое масштабное расширение ЕС ставит перед его участниками серьезнейшую проблему определения собственных стратегических целей. Они были ясны, когда участников было всего шесть; они оставались более или менее понятными, когда их стало 12 и затем 15. Но сейчас, когда их число возрастет вдвое, на вопрос о стратегических целях интеграционного объединения уже нет очевидных ответов. Образование совсем недавно специального «конвента» для поиска таких ответов как раз и отражает это состояние неуверенности и неопределенности.
Несколько драматизируя положение вещей, можно говорить даже об интеллектуальном и политическом кризисе в интеграционном развитии. Не такого кризиса, который приведет к распаду этой организации, – она энергично развивается и уже добилась колоссальных результатов. Но вопрос, как уже отмечалось сегодня, в выборе критериев для оценки нынешнего состояния дел. Если сравнивать его с каким-то абстрактным идеалом, то, будет очевидно, что до него Европейскому Союзу еще очень далеко. Если сравнивать с тем, что было, и иметь в виду тот уровень, с которого участники ЕС стартовали, то результаты, конечно, впечатляют, здесь нет никаких сомнений. Но как раз по поводу будущего, по поводу того, в каком направлении надо двигаться, ясности сейчас гораздо меньше, чем при возникновении интеграционного сообщества или даже чем это было еще совсем недавно.
О наших взаимоотношениях с ЕС. Стремиться нам к интеграции с Европейским Союзом или к чему-то иному – ведь это во многом вопрос терминологии. А о терминах них можно спорить до бесконечности. Мы можем ставить перед собой цель интеграции с Европейским Союзом. Тогда требует уточнения, что именно мы понимаем под интеграцией. Под интеграцией, на мой взгляд, надо понимать формирование какой-то целостности, имея в виду экономическую и политическую систему, которая функционирует как единое целое. То, на что мы могли бы ориентироваться в отношениях с ЕС сегодня, вряд ли может описываться этим понятием – скорее надо говорить о сближении, о продвинутом взаимодействии, о каких-то формах ассоциации. Но вообще-то спор на эту тему кажется мне не совсем уместным, особенно когда всю энергию тратят на то, чтобы доказывать необходимость интеграции с ЕС или ее принципиальную невозможность.
Юрий Антонович Борко склонен к очень четкому структурному выделению различных вариантов развития будущего: пять сценариев наших взаимоотношений с ЕС, десять совместных акций, четыре модели поведения и т.п. Я по аналогии могу предложить четыре различных образа в российском восприятии Европейского Союза: каким образом он рассматривается в качестве нашего контрагента?
Первое: Европейский Союз как модель, образец для подражания. Насколько ЕС интересен для нас именно в качестве модели? Здесь тоже можно очень много спорить. Я полагаю, что есть такие вещи, которые у Европейского Союза можно и нужно заимствовать. Не пытаться механически перенести реалии ЕС на нашу почву, поскольку такое буквальное воспроизведение, своего рода клонирование интеграции, конечно же, невозможно. Но есть какие-то опробованные Европейским Союзом и работающие в нем интересные механизмы, есть какие-то структурные решения, которые можно использовать в СНГ.
Возьмите, например, такой вопрос, как принципы принятия решений при разработке политики. Единогласие или большинство голосов? Взвешенное голосование или основанное на равенстве участников? Как определить удельный вес разных участников, которые должны считаться равноправными? Опыт ЕС в этом отношении очень интересен и поучителен. Мы пытаемся его использовать, но здесь тоже важно удержаться от легковесных представлений насчет возможностей его воспроизведения. Нам иногда кажется, что достаточно просто внимательно посмотреть, как это делается в ЕС, и сразу же имплантировать на нашу почву. Но быстро не получится – ведь даже и в самом Европейском Союзе это был долгий и трудный процесс. Даже к принятию решений большинством голосов, а не на основе единогласия, Европейский Союз шел на протяжении нескольких десятилетий, и путь этот был очень непростым. Мы в рамках «пятерки», казалось бы, договорились: 40% голосов у России, по 20% – у Казахстана и Белоруссии, по 10% – у остальных двух участников. А вот будет ли эта формальная договоренность работать – совершенно не ясно. Опыт ЕС показывает, что формальные договоренности такого рода должны не начинать, а завершать длительный процесс, что предварительно необходимо добиться достаточно высокой меры сближения не на формальном, а на сущностном уровне.
Опыт Европейского Союза может оказаться небезынтересным и с точки зрения нашего внутреннего развития. Мы много говорим об укреплении вертикали власти. Но как этого добиваться на практике, чтобы одновременно избежать эксцессов сверхцентрализации? В более широком плане: как организовать взаимоотношения между центром и различными элементами, которые образуют Россию? Весьма полезно было бы посмотреть, причем очень предметно и конкретно, на опыт так называемой «субсидиарности» в ЕС. Само налаживание структурных взаимоотношений между разными уровнями организации власти отрабатывалось в ЕС десятилетиями.
И еще одна сторона интереса к ЕС как к модели. Европейский Союз есть нечто большее, чем просто международная институция. Это еще и опыт очень специфической, своеобразной организации международного политического пространства, которое сейчас образовано пятнадцатью странами и которое в скором времени будет образовано 25-ю государствами. Нам это тоже может быть интересно. В частности, использование интеграции как средства минимизации конфликтов. Возьмите Кавказ – как решать многочисленные проблемы региона, столкновения, конфликты и т.п.? Один из возможных подходов – всемерное стимулирование кавказской интеграции. Я понимаю, что это очень неконкретная постановка задачи, но общая идея состоит в том, чтобы попытаться именно в этой части опыт Европейского Союза использовать для того, чтобы минимизировать те проблемы, которые вызывают взрывоопасное развитие на Кавказе.
Второй, более традиционный образ Европейского Союза возникает при рассмотрении его как партнера России. Вполне вероятно, что именно такое восприятие ЕС является наиболее конкретным и сориентированным на достижение реальных результатов. Европейский Союз как партнер России в области торгово-экономических взаимоотношений – об этом в докладе говорится обстоятельно и с большим знанием дела. Я лишь повторюсь, что не ожидаю плодотворных результатов от споров по поводу того, каким это партнерство является или должно быть – прагматическим, стратегическим, ориентированным сиюминутные цели или на что-то иное. Партнерство по сути своей включает многие из этих параметров, и его ценность – в решении задач, важных для партнеров. Скажем, Россия важна для стран Европейского Союза в контексте его стремления иметь надежное обеспечение энергоресурсами, ЕС важен для нас как внешний источник инвестиций. Понятно, что устойчивость и весомость партнерства тем выше, чем более серьезные сферы оно затрагивает и чем более долговременные задачи при этом имеют в виду его участники.
Третья «ипостась» Европейского Союза в российском политическом восприятии связана с возможностью (или надеждами) использовать его для решения задач, которые выходят далеко за рамки двусторонних отношений по линии Россия – ЕС. К примеру, как выглядят эти отношения в контексте тех непростых проблем, которые мы имели на протяжении почти целого десятилетия с НАТО? Я не говорю сейчас о существе этих проблем. Но одним из источников активизации нашего внимания к ЕС в последние несколько лет было неприятие НАТО. Улучшающиеся отношения с ЕС казались нам противовесом ухудшающимся отношениям с НАТО, а усиление ЕС – привлекательной альтернативой «натоцентризму» (о чем было прямо заявлено даже в официальной «среднесрочной стратегии» по поводу ЕС, одобренной в 1999 г.). Такой «инструментальный» подход – нормальное дело во внешнеполитической практике, если только он не становится самодовлеющим. Мы, кажется, достаточно четко уловили, что противопоставлять ЕС и НАТО неуместно по существу дела и контрпродуктивно в смысле возможности получить на этом какой-то политический капитал.
Наконец, последняя в этом ряду «модель» – когда Европейский Союз рассматривается как нечто такое, к чему мы сами должны присоединиться, став его органической частью. Это модель членства России в ЕС – сейчас, завтра, через 10 лет, через 25 лет. Ведутся дебаты, ставить эту задачу или не ставить. Полагаю, что такой подход к Европейскому Союзу тоже возможен, но по сути-то дела это ведь не проблема отношения к ЕС, а проблема нашего собственного самоопределения. Политически одно связано с другим, но аналитически важно иметь в виду, что речь идет о разных вещах. Причем в том, что касается нас самих, проблема тоже подразделяется на две составляющие: во-первых, речь идет об определении перспектив нашего собственного развития, а во-вторых, – о нашем позиционировании в отношении внешнего мира. Причем последствия для взаимоотношений с ЕС могут быть также неодинаковыми.
Я бы хотел энергично поддержать мысль об исключительно большом значении общего стратегического контекста, в котором действуют ЕС и Россия, в котором развиваются их взаимоотношения. Причем я даже усилил бы этот момент: на мой взгляд, именно здесь должно формироваться главное поле взаимодействия между Россией и Европейским Союзом. Мы должны думать о том, что делать с окружающим нас миром. Потому что внутренние проблемы ЕС и России, – это детские игрушки по сравнению с глобальными вызовами, которые мы ощущаем уже сегодня и которые могут завтра оказаться чреватыми серьезнейшими негативными последствиями. Необходимы серьезные интеллектуальные и политические размышления по поводу того, как на них реагировать. Партнерство России и Европейского Союза, как мне кажется, должно развиваться именно в этом направлении. Это не очень популярная тема, она выглядит не очень конкретной, кажется оторванной от решения сегодняшних проблем. Но они, повторю это еще раз, через полтора-два десятилетия будут выглядеть совершенно незначительными в сравнении с теми проблемами, которые вырисовываются на горизонте. Как обеспечивать стабильности международных отношений, как минимизировать межэтнические, межрелигиозные, межцивилизационные конфликты, что делать с катастрофически углубляющимся разрывом между высокоразвитыми и отсталыми странами, каким образом вообще решать вопрос о взаимоотношениях между центром и периферией международной системы – вот те крупнейшие проблемы, на которых Европейский Союз и Россия могли бы сосредоточить свое внимание.
И последнее – в качестве некоторой антитезы только что сказанному. Когда мы говорим о конкретных вещах, нам очень часто кажется, что важно создать нечто новое для того, чтобы двигаться вперед. Например, отталкиваясь от совершенно обоснованной идеи мониторинга Соглашения о партнерстве и сотрудничестве, иногда делают такой вывод: давайте думать о подписании нового соглашения, поскольку ныне действующее уже не актуально, оно отражает реалии вчерашнего дня – между тем возникли новые проблемы и задачи, и поэтому надо готовить принципиально новый документ. Трудно спорить с тем, что Соглашение о партнерстве и сотрудничестве уязвимо для критики – и концептуальной, и в отношении конкретики. Но там есть масса таких положений, которые надо еще выполнять и выполнять, в том числе и нам. Здесь есть огромное поле для работы. И внимание надо бы сфокусировать именно на выполнении того, что записано в этом документе – прежде чем заниматься его «усовершенствованием» или искать ему замену.