Межуев В.М.
К тому, о чем я говорил в прошлый раз, мне хотелось бы кое-что добавить, чтобы пояснить свое отношение к прослушанному докладу. Мне кажется, мы говорим о диалоге больше с позиции свидетеля, наблюдающего за ним со стороны, чем его прямого участника. Я давно заметил, что многие, рассуждающие о важности диалога, остаются часто самыми большими монологистами. Откуда у нас вообще потребность в диалоге, почему и когда он становится для нас необходимостью? Ясно, что все люди общаются между собой посредством устной или письменной речи, но можно ли любую речь считать диалогом? Диалог – это ведь не просто способность что-то говорить, сообщать людям или, наоборот, слышать, что тебе говорят другие, но особая форма языкового общения, не сводимая к разговору на любую тему.
Я определил бы диалог как разговор с другими о себе, точнее, о том, что имеет ко мне прямое отношение. Желая что-то понять в себе, я обращаюсь не только к себе, но и к другим. Не всякий вопрос при этом, обращенный к другим, и не всякий полученный ответ могут считаться диалогом. Например, ответ на вопрос, «как вас зовут?» или «какой теперь час?», вряд ли служит примером диалога в точном смысле этого слова. В диалоге важно не то, что я думаю о себе, или что другие думают о себе, но что другие думают обо мне. Диалог, короче, есть признание невозможности более или менее объективного знания о себе (самосознания) без посредства других, т.е. признание ограниченности и недостаточности всякого самомнения.
Потребность в диалоге возникает в силу самой специфики человеческого сообщества, образуемого множеством разных культур. Однако простая констатация такого множества еще недостаточна для объяснения этой потребности. Не всякое множество нуждается в диалоге. В растительном и животном мире также можно обнаружить множество видов, позволяющее создавать разного рода классификационные таблицы, подобные, например, линнеевской, но ведь никакого диалога здесь не наблюдается. Чем же культурное множество отличается от растительного и животного? Можно ли первое множество рассматривать по прямой аналогии со вторым? И что есть такого в культурном множестве, что рождает потребность в диалоге?
Различного рода попытки систематизации историко-культурного процесса часто базируются на принципах классификации, принятых в биологических науках. Так, когда-то известный французский историк культуры и позитивист И. Тэн в своей «Философии искусства» предлагал классифицировать виды искусства по аналогии с ботаникой. Сходным образом поступал и Шпенглер, создавший свою знаменитую классификационную таблицу мировых культур, каждая из которых уподоблялась им живому организму. Понятно, никто из них не ставил вопроса о диалоге культур, ограничиваясь констатацией существующих между ними сходств и различий. Простое перечисление культурных видов не дает основания для вывода о возможности такого диалога.
Отметим, во-первых, что культуры могут быть предметом не только классификации, осуществляемой путем их перечисления, но и исторической типологизации – подведения под некоторый общий тип, если, конечно, правильно понимать смысл этой процедуры. Подобная процедура применима лишь к предметам и явлениям, находящимся в процессе своего исторического развития, т.е. является чисто историческим обобщением. Она позволяет любое эмпирически наблюдаемое множество расположить по разным ступеням этого развития, что дает основание для его исторической периодизации. Вопреки тому, что думал Шпенглер, отрицавший возможность вообще какой-либо периодизации мировой истории, культуры образуют собой не только пространственную, но и временную – многоступенчатую по уровню своего развития - конфигурацию. Что ни говори, но культуры, еще не знающие письменности, и те, что сложились в эпоху Интернета и электронных средств информации, находятся на разных ступенях исторического развития, и в этом смысле принадлежат к разным историческим типам.
Возможен ли диалог между ними? Я в этом сильно сомневаюсь. На мой взгляд, он возможен лишь при условии хоть какого-то выравнивания стран и народов по типу развития, что, разумеется, не означает полной утраты ими своих культурных различий и особенностей. Исторический барьер, разделяющий народы, вполне преодолим, причем в настоящее время даже более быстрыми темпами, чем раньше. Возможность любого народа сравняться в своем научно-техническом, экономическом, социально-политическом, короче, цивилизационном развитии с другими народами является доказательством того, что человечество при всех его культурных различиях все же представляет собою единый род, одну историческую общность. Сознание такой общности, отсутствующее у животных и растений, является первым и необходимым условием для вступления в диалог. Первым, но не единственным. Вопрос, во-вторых, и в том, кому именно дано это сознание. Ведь люди не сразу осознали факт своего всемирного родства, пришли к выводу, что все живущие на земле - братья по разуму или по чему-то еще. Когда и где впервые сложилось такое сознание?
Сама его возможность объясняется, видимо, тем, что таксономической единицей человеческого рода является все же не вид, а индивид, обладающий в отличие от животной особи определенной степенью личной автономии и свободы. Сознание общечеловеческого родства присуще не виду как коллективной общности, а индивиду, причем с того момента, как тот начинает отличать себя от своего вида (племени, общины, этноса), что требует достаточно длительного исторического времени. Лишь с отделением индивидуального самосознания от видовой самоидентификации возникает потребность диалога. Пока человек не выделяет себя из вида, диалог невозможен. Виды в диалог не вступают. Для вида все другие виды либо не существуют, либо воспринимаются как чуждые и враждебные ему. В этом смысле то, что у нас называют дружбой народов, – не совсем правильно. Народы не дружат, дружат люди, которые, представляя разные народы, способны вступать между собой в отношения, выходящие за рамки их группового, локально обособленного существования. Ведь диалог возможен лишь между теми, кто способен преодолеть узкий горизонт своей групповой идентичности, подняться над ним, включившись тем самым в более широкую коммуникационную систему отношений. В нем участвуют те, кто, осознав свою индивидуальность, не похожую на другие, одновременно осознает и свою связь с другими, если угодно, свою определенную зависимость от других. Диалог и существует ради установления этой связи, придания ей сознательной и словесно артикулированной формы, т.е. ради достижения взаимного согласия между людьми, обладающими индивидуальным самосознанием.
Отсюда ясно, что диалог становится формой словесного общения лишь на том этапе истории, на котором человек начинает осознавать себя автономным индивидом, способным принимать самостоятельные решения. Пока индивид не отличал себя от группы, идентифицировал себя с ней, он не мог войти в пространство диалога как внутри своей группы, так и за ее пределами. Все, что не вмещалось в границы его группового сознания и поведения, было лишено для него смысла. Племена и народы с неразвитым еще индивидуальным началом, обладая структурным сходством, лишены дара общения. Диалог, как я уже говорил в прошлый раз, становится нормой жизни в ситуации политической и духовной свободы индивида, которая впервые создается в ходе европейской истории, начиная с античности. Именно в Европе формируются культуры, базирующиеся не только на традиции и авторитете, но и на свободе индивидуального самовыражения и творчества. Такие культуры я называю национальными, отличая их от этнических культур, в которых все индивиды - как бы на одно лицо. Национальные культуры, аккумулируя в себе результаты индивидуального творчества, существуют как бы в едином для себя духовном пространстве общеевропейской цивилизации и культуры. Любой европеец знает, что по культуре он – не только француз, англичанин или немец, но еще и европеец. В каждой национальной культуре как бы органически сплавлено и то, что отличает ее от других культур, и что объединяет ее с ними. Потому здесь и возможен диалог представителей разных культур, которые при всем своем разнообразии образуют собой некоторую целостность.
С этой точки зрения, мне не совсем понятен тезис о диалоге между традиционным Востоком и современным Западом. Традиционный Восток является для Запада предметом научного знания, называемого востоковедением, но изучать Восток и вступать с ним в диалог – все-таки разные вещи. Что может служить основанием для такого диалога? Как возможен диалог с миром, в котором человек лишен собственного голоса и права на свободный выбор? Ведь диалог и существует для того, чтобы участвующие в нем люди, чувствовали и осознавали себя свободными людьми, приходящими к решению, которое они считают правильным для себя, в результате взаимного согласия, а не кем-то навязанного мнения.
В прослушанном нами докладе диалог сведен к проблеме понимания другого. На мой взгляд, это не совсем верно. Диалог рождается из потребности понимания не столько других, сколько себя, но такого, которое предполагает обращение к другим. Он позволяет посмотреть на себя как бы чужими глазами, услышать не просто чужой голос, но заключенный в нем ответ на собственный вопрос. Искусство понимания, или герменевтика, служит, конечно, методом познания другого – например, в исторических и гуманитарных науках, но это еще не диалог. Диалогом оно становится тогда, когда служит одновременно средством познания себя, т.е. самосознания. В диалоге я задаю другому (человеку, культуре) вопрос не о том, «кто он?», а «кто я?».
Не буду развивать дальше эту тему. Понимание - не такая простая проблема, как может показаться на первый взгляд. Мне важно подчеркнуть, что цивилизации в своем статическом состоянии, в качестве неизменных исторических констант к диалогу практически неспособны. Пока сохраняются разные цивилизации, сохраняются, на мой взгляд, и элементы варварства, как раз и абсолютизирующего то, что разделяет людей в цивилизационном плане. Люди, представляющие эти цивилизации, как бы цивилизованы по-разному, и, следовательно, самодостаточны, не нуждаются в других. Диалог возможен между людьми, стоящими на одном уровне цивилизационного развития, связанными друг с другом единой системой ценностей, норм поведения и мышления.
Отсюда мой вывод: диалог возможен не между разными цивилизациями, а внутри одной. Я назвал бы ее универсальной цивилизацией, не отождествляя ни с современной западной, ни с традиционно восточными. Базовым условием существования такой цивилизации может быть, видимо, общественная связь между людьми, которая основана на личной свободе каждого и их взаимном общении, что, собственно, и является предпосылкой диалога. С этой точки зрения, правильнее говорить не о диалоге цивилизаций, а о цивилизации, которая в отличие от всех других существует на базе диалога, о цивилизации диалога.
Но не является ли разговор о такой цивилизации чистой утопией? Так уж повелось, что все хорошее, положительное, внушающее надежду мы считаем утопией. Сегодня мало кто сомневается в возможности существования мировой экономической или информационной системы, управляемой из единого центра. Глобализация в том виде, в каком она реализуется на практике, не всеми принимается, но ведь никто и не оспаривает реальность этого процесса. Почему же надо считать утопией ту модель глобализации, которая основывается не только на экономическом и политическом неравенстве стран и народов, но и на политико-правовом, а также культурном равенстве всех людей планеты, независимо от их национальности и места проживания, т.е. ее демократическую модель? Или свобода каждого и есть утопия? Но тогда следует признать утопичной и идею диалога в мировом масштабе. Ведь вера в возможность такого диалога есть вера в существование общественного мироустройства, при котором каждый индивид обладает правом свободно мыслить и выражать свои мысли в публичной дискуссии. Призыв к диалогу и есть, собственно, призыв к построению демократического мирового сообщества, существующего на базе общих для всех ценностей и свобод. Подобное мироустройство я и называю универсальной цивилизацией, или цивилизацией диалога.
Толстых В.И. Спасибо, Вадим Михайлович. В прошлый раз мы пришли к выводу, что невозможен диалог религий, потому что нет предмета для него. Теперь мы пришли к выводу о том, что невозможен диалог и между цивилизациями, во всяком случае, в том плане и смысле, в котором об этом говорил Вадим Михайлович. Считаю, что с его включением в дискуссию нам повезло. Ясно обозначена и сформулирована альтернативная позиция, ставящая под сомнение саму возможность диалога между цивилизациями в столь разнородном или «разновидовом» мире, где одни уже обладают базовыми условиями для осознания своих целей и интересов, а другие – не обладают. Лично я с этим подходом и мнением не согласен, но, полагаю, наше обсуждение может стать более продуктивным, если мы попробуем довести такое толкование проблемы до логического конца применительно к сложившейся исторической ситуации.
