И.И.Долуцкий

Дискуссия об Октябре продолжается уже 90 лет. Видимо, проблема не в том, чтобы добавить новые факты. Видимо, проблема в том, чтобы отказаться от старых стереотипов.

Эти старые стереотипы все еще доминируют абсолютно. Нелепо сравнивать Великую французскую революцию и тоже Великую, но по-своему, Октябрьскую революцию по тому принципу, что они обе "великие". Есть толстенная книга "Крушение одной иллюзии" - замечательная работа М. Фьоре, знаменитого французского историка, академика, который доказал, что эти события - совершенно разные "вещи". И доказал это на основе того, что проанализировал последствия этих двух революций. Если одна – французская - открыла дорогу к модернизации, то вторая – российская – дорогу к модернизации закрыла.

Молодые попы марксистского прихода (кажется, это ленинская терминологическая придумка) в который раз пытаются воспроизвести спор почти 40-летней давности, когда многим виделось противоречие не только между "молодым Марксом" и "реальным социализмом", но и "поздним Лениным" и "зрелым Сталиным". Конструируется абстрактный, "подлинно марксистский", незамутненный "социал-демократический социализм с человеческим лицом". Все объяснения "российских отклонений" выводятся из пророчеств Ф. Энгельса полуторавековой давности. И одновременно прокламируется: СССР построил индустриальное общество и совершил-таки модернизационный прорыв.

Конечно, можно игнорировать критику коммунизма (в том числе и в марксовой разновидности) со стороны М. А. Бакунина и Э. Бернштейна, Н. А. Бердяева и С. Н. Булгакова, К. Поппера, Л. фон Мизеса и Ф. фон Хайека, "старинный" фолиант Ф. Вентури о корнях нашей революции и не столь древние статьи Ю. Г. Буртина. Можно сравнивать ранние рукописи К. Маркса и ветхие писания И. В. Сталина. Можно не обращать внимания на очевидное: везде, где утверждались реальные разновидности коммунизма, он оборачивался к человечеству, скажем так, "своею азиатской рожей". Все можно. Только при этом мы выходим за рамки науки, элементарное требование которой – объяснение фактов и явлений, противоречащих нашим гипотезам и интерпретациям истории.

Проделайте доступный опыт, проанализируйте и сравните "Манифест Коммунистической партии", вторую программу РКП(б) и итоги социалистического строительства в СССР к 1941 г., памятуя о том, что марксизм не догма, а руководство к действию, и что Сталин еще в 17-м году объявил: он стоит на почве творческого марксизма.

Конечно, можно, вслед за меньшевиками 17-го уверять, что революция у нас не пролетарская, что… А, впрочем, зачем множить сущности? Достаточно признать, что марксистская разновидность коммунизма, как и любая иная пролетарская версия – утопия уже в силу того, что "свергающий класс", "могильщик" нигде не продемонстрировал ожидаемых от него способностей и не мог этого сделать при тех характеристиках, которыми его наделяли "патриархи-классики" и А. Грамши, и которыми он, несомненно, обладал.

В конце концов, хотя Российская империя в начале ХХ и относилась к странам поздней модернизации (второй эшелон модернизации), оставалась "всего лишь" среднеразвитой (весь означенный комплекс достаточно проанализирован "новым историческим направлением" - П. В. Волобуев, К. Н. Тарновский, К. Л. Майданик и др. - в конце 60-начале 70-х гг. прошлого века), но она – все же пятая экономика в мире! Так что вовсе не минимальные предпосылки именно для революции на этой – прединдустриальная и ранняя индустриальная стадии – в России имелись. Именно с этого уровня (при всех привходящих обстоятельствах) открывался альтернативный выход из кризиса структур "среднеразвитого капитализма. Коммунистический (пролетарски-люмпенско-босяцкий = "диктатуре бедноты" Г. Бабефа, диктатуре пролетариата и беднейшего крестьянства Ленина, диктатуре черного народа не приемлющих ее меньшевиков) вариант, либо "прусский", "октябристский" (бюрократически-помещичье-буржуазный, он же "белогвардейский"). И тот и другой – диктаторский, и за тем и за другим – меньшинство населения, и тот и другой "персонифицированы" городскими партиями большевиков и кадетов. В любом случае, опыт стран второго эшелона свидетельствует о правоте Ленина: реформистских возможностей выхода из предреволюционного кризиса нет.

В этом была трагедия России сто лет назад. В чем трагедия нашей страны теперь? В том, что у нас до сих пор меньшинство населения считает, что Октябрь – это катастрофа. Я сейчас не разбираю деталей того, что, на самом деле, в Октябре победила шедшая с Февраля демократическая, народная революция. Я сейчас не касаюсь того, что весной 18-го года большевики навязали свой вариант, блокировавший развертывание этой революции. Мы сейчас берем упрощенные факты. В Октябре пришли к власти большевики, поддержанные левыми эсерами. Из этого будем исходить, будем считать от этого, чтобы не заниматься "расщеплением волоса".

Что сделали Ленин и большевики весной-летом 18-года - после того, как, придя к власти, укрепились на ее вершине? Они начали внедрять ту военно-коммунистическую модель, которая без всяких изменений воспроизводилась и во второй Программе партии в 19-м году, и в ходе всей гражданской войны 1918-1921 гг. Ее потом более удачно и всеобъемлюще реализовал Сталин. И никто меня не убедил здесь - ни в кулуарах, ни в выступлениях, - что это было не так. Меня убедили не только факты, но их анализ и выводы двух совершенно разных историков: И. И. Минца и М. Малия, полагавших, что именно 18-й год стал годом закладки основ социализма, от которых потом в СССР не отказывались.

Итак, весна 18-го года. Как вы помните, январское законодательство о социализации земли вообще всякую собственность на нее отменило. Между тем, общинную землю мужиков, хотя ее формально "дали", а на деле они ее "забрали" сами, начав черный передел с весны 17-го без всяких декретов, государство рассматривало как свою собственность. Поэтому на ней нельзя было жить свободно, свободно торгуя. Свобода торговли ликвидирована тем же январским законодательством. Позднее большевики введут конфискацию земли за дезертирство из Красной армии.

Частная собственность в городах попрана. Попрана даже личная собственность у большинства населения страны. Уже, хотя бы по этому параметру модернизации быть не может.

Дальше. Свободы нет. Нет для крестьянина хозяйственной свободы, убиваемой с мая 18-го продовольственной диктатурой, а позднее – разверсткой, начавшейся как продовольственная, а затем превратившейся в разверстку вообще (вплоть до упряжи и веревок). Идет бесшабашная национализация промышленности, названная Лениным красногвардейской атакой на капитал. Ею управляет Высший совет народного хозяйства.

Но ведь нет и личной свободы. Вот мы празднуем юбилей Октября. В декабре чекисты во главе с президентом будут праздновать свой юбилей. У них тоже 90 лет. Да, революция действительно продолжается, если чекист в Кремле.

Помните, осенью 17-го Ленин рассуждал: республика Советов выше республики с Учредительным собранием? Но, ликвидировав к весне 18-го общедемократические выборные местные органы власти – думы и управы, большевики принялись упразднять социалистические Советы. На местах Советы заменяются комбедами. Из тех Советов, которые большевики убили, устраняются все их политические конкуренты. К концу июля после устранения левых эсеров формируется однопартийная диктатура. Матрица сложилась.

В ее центре – диктатура, т. е., по определению Ильича, власть опирающаяся не на закон, а на силу. Пока это еще, действительно, диктатура партии, непосредственно у власти – коллегия диктаторов. Но вождь мирового пролетариата не раз повторял, что волю класса часто может выполнить лучше один человек. Вся эта Система пронизана насилием (помните ленинское: теперь не надо бояться человека с ружьем? поспешили, если поверили: надо, еще как надо!). Она стремится воплотить всеобъемлющую государственную монополию не только на Власть, но на средства производства, продукцию, рабочую силу, распределение. Почему-то Ленину, проанализировавшему "империалистическую монополию" и утверждавшему, что любая монополия ведет к загниванию, не приходило в голову, что и у коммунистической монополии тот же "светлый конец".

Если вы помните, Р. Арон писал, что тоталитарные режимы не в процессе развития тоталитарными становятся, они сразу - изначально - тоталитарны. Это был тоталитарный режим уже хотя бы потому, что замышлял перестроить всю Жизнь до основания, переродить человека. Но ведь подобные интенции открыто провозглашали еще Маркс с Энгельсом, предлагавшие "выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности". Это же в их "Манифесте" планируется на другой день после революционного взятия власти и превращения пролетариата в господствующий класс "деспотическое вмешательство" в права собственности: экспроприация земли, конфискация имущества "мятежников", увеличение госсектора в промышленности, национализация банков, введение обязательного труда.

В рукописи 1844 г. Маркс мечтает о коммунизме, как положительном упразднении частной собственности. Но "практика социалистического строительства" подарила человечеству иной вариант, там же Марксом рассмотренный: "деспотический коммунизм", "грубый", который уничтожает все то, что не может присвоить, который не возвысился над частной собственностью, а даже не дорос до нее.

Хотите, назовите его фашистским, тоталитарным, этакратическим, как хотите, как угодно назовите. Главное не изменится от "прилагательного".

Поэтому всё, что потом будет рассматриваться как извращение Октября, на самом деле, в социально-экономическом и политическом смысле существовало в виде военного коммунизма. И поэтому не надо делать логической и хронологической подмены. Эта матрица вызвала гражданскую войну. Эту матрицу не приняло большинство населения России. Но она вполне устраивала часть россиян, довольно значительную часть – с большевиками четверть населения. У них тоже есть свой народ. Да, только это маргиналы, это люмпены. Молодежь тоже пошла за большевиками, еще как пошла. Половина населения деревни моложе 20 лет, а по всей стране 40% моложе 15 лет. "Коммунизм – это молодость мира! И его возводить молодым!" Естественно, пойдут за большевиками. Особенно после 20-го года. Куда же еще идти, других партий нет. Подробно об этом рассуждает О. Фигес в своей работе "Народная трагедия. Русская революция 1891-1924".

С этой стороны – маргиналы, а с той стороны – хозяева. Да, вот из этих люмпенов вырастает аграрный деспотизм, о котором Моше Левин пишет. А вот из той, из другой – нэповской - деревни хозяев еще не известно, что бы выросло. Маргиналу, рвани, пьяни, швали нужен Хозяин, бесспорно. А хозяйственному мужику нужен представитель, ходатай, гласный. Но этот - в нашем случае – нэповский путь, после устранения "прусско-октябристской " белой альтернативы, был, на мой взгляд, единственным шансом продолжения (может быть, точнее – начала новой стадии) модернизации, которая разворачивалась в России с 1861 года.

Возвратимся назад. В 17-м году проявилось две социальные революции. Первая революция – действительно модернизационная и за ней было большинство населения. Оно хотело черного передела и свободной жизни на свободной земле, свободы торговли, демократических (пусть из всех социалистических партий составленных) Советов, местного самоуправления с Учредительным собранием, профсоюзов и рабочего контроля, мира и хлеба. Ничего социалистического здесь не было. Вторая революция – тоже социальная. Она тоже открывала новый путь, но в другом направлении, - путь в тупик. Это революция социалистическая.

Обе революции долгое время шли вместе – с Февраля, по крайней мере. Сила Ленина была, как сказал бы А. И. Герцен, в исторической попутности. Его несло революционным потоком. И он сумел, как Киану Ривз, вспрыгнуть на гребень народной волны, удержаться на нем и добраться до власти, распихав летом-осенью 17-го всех остальных. Да они и не очень-то стремились к этой власти.

Потом, когда размежевание произошло, весной 18-го года, началась гражданская война между белыми, красными и зелеными. Белых было легко разбить. За ними - не более 10 процентов населения. Сложнее оказалось с зелеными. Это же они отстаивали черный передел и свободу торговли, Советы без коммунистов и прочее. Гражданская война красных с ними закончилась вничью. Большевики сохранили власть и остались в городах, даровав мужикам нэп, мужики оставили большевиков в покое, а в деревнях осталась та надежда на модернизацию, которую в 29-м году убили. И после, с 29-го года, ничего "модернизирующего" у нас не было. В лучшем случае, была техническая революция. При этом она, оказавшись результатом импорта техники, нимало не изменила сути "государственного способа производства". Потому что не появилось никакой современной промышленности, - а такая промышленность должна и может функционировать только в условиях свободы, рынка, демократии, - ничего этого не было. Как доказал еще Ф. Бродель, промышленность и промышленное развитие сами по себе не составляют современной экономики. Действительно, наши военные и послевоенные "экономические чудеса" – плод технологических и технических заимствований с Запада. Э. Саттон и М. Харрисон показали: за 1930-1965 гг. ни одна крупная технология, ни одно крупное промышленное предприятие не может рассматриваться как чисто советское достижение. Даже такой сторонник идеи "проведения консервативной модернизации", как А. Г. Вишневский, в книге "Серп и рубль" признавал: механизм саморазвития в советской экономике отсутствовал.

Поэтому это был путь в тупик. И темпы строительства этого великого тупика, как Юрий Александрович Левада говорил, никакой роли не играли. С чем вас и поздравляю. Спасибо.